Нетрадиционная медицина и онкология

Светлана Ходукина: Здравствуйте, это канал «Медиадоктор», программа «Правда об онкологии». В студии Светлана Ходукина и Андрей Павлович Поляков - к.м.н., руководитель отделения опухолей головы и шеи и микрохирургии Московского научно-исследовательского онкологического центра им. П.А. Герцена, здравствуйте, Андрей Павлович.

Андрей Поляков: Здравствуйте.

Светлана Ходукина: И сегодня тема нашего эфира звучит так: «Нетрадиционная медицина и онкология». Все мы знаем, что это очень большая беда в наше время. Я поизучала вопрос, когда люди предлагали нетрадиционные методы лечения, и большинство из них были нерабочими и доводили до печальных последствий.

Есть достаточно известный случай в медицине, который был еще в ХIХ веке. Игнац Земмельвейс предположил, что заболеванием сепсисом связано с мытьем рук. Он подвергался всяческим гонениям, в итоге его упекли в психушку, хотя на самом деле он снизил смертность рожениц до достаточно низкого порога. Его идеи были приняты только в 1880 году. Какой сделала вывод медицина из этого случая?

Андрей Поляков: Это не единственный случай, который Вы сейчас упомянули, таких случаев на историческом пути медицины сотни, тысячи. От ошибок не застраховано ни одно общество, но есть понятие «второе рождение метода». Сначала врачи ошиблись, не признали. Но время расставило все на свои места. Потом это было признано, потом совершило революцию, потому что смогли доказать эффективность.

Если экстраполировать этот случай на современную медицину, то что должен был бы сделать этот доктор? Он должен был провести рандомизированные исследования. Допустим у него есть опыт, который он накопил к этому времени, лечения ста пациенток. У них было заражение крови, он придумал, как обрабатывать руки. Ему нужно было провести такую же статистическую параллель и посмотреть, что стало с пациентками, когда стали обрабатывать руки. И он бы увидел, что заражение стало у 20%. Это называется доказательная медицина.

Сейчас вся медицина построена на доказательности и на статистике. Если бы он показал на статистике объективно, что введение такого-то препарата, такой-то методики снизило заболеваемость на 60%, то это была бы совсем другая картина. Врачи бы понимали, что есть эффект. Но в то время этого не было.

Светлана Ходукина: Там по-другому эти механизмы работали…

Андрей Поляков: Конечно, в то время не было понятия о септике вообще. И в прежние времена чем грязнее был халат у хирурга и операционный фартук, тем он был более квалифицированный.

Сейчас все совсем по-другому.  Что такое традиционная медицина и нетрадиционная медицина? Это очень условное разделение. Понятно, что существуют национальные методы лечения, китайская медицина, русская народная, которые имеют право на жизнь, потому что они веками показали свою эффективность. И здесь они тоже имеют право на жизнь.

Но появились врачи, медики, медицина, образование, фармакология, терапия, хирургия. Специальности, которые стали изучать дальше различные методики. Врачи – это люди, которые хотят пациента вылечить. Прежде всего, они для этого идут в эту специальность.

Все сейчас нужно доказать. Если ты публикуешь даже статью, и у тебя нет доказательной статистической базы, почему Вы сделали такие выводы, на основании чего, какие критерии ошибки, применяли ли современный статический анализ, что врачи должны для этого знать, никто даже ее не будет печатать. Надо доказать.

Существуют национальные методы лечения - китайская медицина, русская народная, которые имеют право на жизнь, потому что они веками показали свою эффективность

Светлана Ходукина: Получается, если будет какой-то метод, как у Земмельвейса, то пока он не доказан, он не будет введен.

Андрей Поляков: Совершенно верно. Докажите статистически, покажите эффект, покажите безопасность для человека.

Светлана Ходукина: А как сейчас работает этот механизм? Если предположить, что Вы открыли что-то новое, какой-то интересный эффект, как бы Вы действовали?

Андрей Поляков: Любой лекарственный препарат в России должен быть зарегистрирован Министерством здравоохранения. Должны быть предоставлены данные о его безопасности для человека.

Второе – для его эффективности, что он действительно эффективен при конкретной болезни. Исследуется также его совместимость с другими лекарственными препаратами. Прежде, чем препарат попадает к человеку, он проходит испытания сначала лабораторные, потом на лабораторных животных, потом исследуются механизмы его введения, который может быть доступен. Какой метаболизм в организме, как он выводится... Это очень сложная вещь. И даже бывает так, что препараты могут быть зарегистрированы в одной стране, а в Российской Федерации он не зарегистрирован, потому что не хватает либо какой-то доказательной базы, либо еще что-то. То есть причины здесь бывают разные.

Если брать американскую систему, так называемую комитет (FDA) Food and Drug Administration, очень жесткий критерий, то есть пока не получается одобрение этого агентства, ни один лекарственный препарат, ни одно изделие пищевой промышленности, медицинской промышленности не может быть внедрено в практику. И тот критерий, который требует тот же FDA или наше Министерство, – это рандомизированные, когортные, слепые и другие формы исследования, то есть доказательность.

Любой лекарственный препарат в России должен быть зарегистрирован Министерством здравоохранения. Должны быть предоставлены данные о его безопасности для человека

Светлана Ходукина: Насколько это доступно для врача? Если он сделал какое-то открытие, насколько у него есть шанс по этому пути пройти?

Андрей Поляков: Существует регулирующие механизмы, система грантов, система финансирования различных научных фондов, система разработок методов в специализированных научно-исследовательских институтах, где существуют клинические протоколы, которые опять же утверждаются на проблемных комиссиях, подтверждаются этическими комитетами, специалистами.

Прежде чем запустить клинический протокол в НИИ, он проходит ряд очень серьезных внутренних согласований. Потом уже начинается работа. Далее собирается материал, анализируются статистические выводы, которые представляются на одобрение высшей инстанции.

Светлана Ходукина: Фармкомпании во многом заинтересованы в увеличении своей прибыли, потому что в любом случае это бизнес, а цель бизнеса – зарабатывать больше денег. Получается конкурентная борьба. И если есть простые и дешевые препараты, то им просто невозможно выйти на рынок, потому что там есть крупные фармкомпании, которые в этом никак не заинтересованы, и могут влиять на эти процессы.

Андрей Поляков: Это рыночные механизмы. Давайте мы скажем о том, что фармкомпании поставляют медицинский продукт, который может быть востребован, может быть не востребован. Потому что, если Вы разрабатываете молекулу химиотерапевтического препарата, который должен лечить рак, это очень серьезный процесс. Мы, как научные центры, участвуем в этих работах, в протокольных исследованиях, это крайне серьезные исследования. Там учитываются малейшие детали, которые даже простой человек не мог даже себе представить.

Производящая фирма кладет товар на полку, в аптеку. И тут уже вступает в дело врач. Система производства лекарственных препаратов устроена так, что никто не мешает какой-либо фирме выводить аналогичный препарат, делать другие разработки, усовершенствовать. Особенно в таргетных препаратах каждый день появляются новые и новые. Никто не препятствует их выходу на рынок.

Система производства лекарственных препаратов устроена так, что никто не мешает какой-либо фирме выводить аналогичный препарат, делать другие разработки, усовершенствовать

Здесь вопрос в другом. Еще раз хочу подчеркнуть, что каждый препарат проходит строжайшее исследование, и главный момент у них – безопасность и эффективность. Более того, если мы не будем говорить о фармакологии, будем говорить о хирургии, это тоже наука, это ремесло. Хирург работает руками, но руками он что-то делает, удаляет что-то или пришивает. И даже здесь есть огромная ниша и место для исследований.

Допустим, если будем говорить о моей специализации, о моей локализации рак головы и шеи, плоскоклеточный рак полости рта. Чем он страшен? Он метастазирует в лимфатические узлы. Но метастазирует он по-разному, в зависимости от толщины опухоли, от ее расположения. Поражены будут разные лимфоузлы.  А шея, она хоть и маленькая, но большая. И предметом исследования является, как их удалять, сколько удалять, какие зоны шеи должны подвергаться удалению, это тоже наука, это тоже протоколы. Мы смотрим и на эти вещи.

Оказалось, что это было серьезным прорывом, что если нет метастазов, когда мы обследуем лимфатические узлы, раньше считалось, что их трогать не надо. Начались исследования, мы стали смотреть, сравнивать, статистически обрабатывать, и выяснилось, что если даже нет признаков, которые мы не находим ни по ультразвуку, ни по компьютерной томографии, ни руками, и если эту операцию делать, то выживать будет на 20% больше. Это тоже серьезные исследования, мы это делаем все не просто так, а почему-то, зачем-то. Это тоже изучается, чтобы человеку не навредить и вылечить его.

Светлана Ходукина: Пациенты приходят поздно из-за того, что они обращаются к совершенно не традиционным методам. Как Вы думаете, почему они это делают?  

Андрей Поляков: Мы начнем издалека. Смотрите, опять же, опухоль головы и шеи. Это локализации, которые называются визуальные, то есть можно увидеть. Если пациент откроет рот, и врач туда посмотрит, он увидит опухоль. В Российской Федерации к врачу-онкологу обращаются пациенты с опухолями полости рта, в 70% имеющих 4-ю стадию рака. Где раньше был этот пациент?

В Российской Федерации к врачу-онкологу обращаются пациенты с опухолями полости рта, в 70% имеющих 4-ю стадию рака

Тут начинаются две вещи. Первая – вообще никуда не ходил. Это ментальный уровень человека, социальный уровень, банальный страх.

Второй момент – он пошел к врачу, и врач не заметил. У нас идет междисциплинарная работа, сотрудничество, совместное обучение со специалистами, которые занимаются этими локализациями. Это ЛОР-врачи, стоматологи, челюстно-лицевые хирурги, офтальмологи, эндокринологи, их очень много. Здесь есть очень хорошие позитивные изменения.

И третий момент – он пошел к народному целителю. Что такое нетрадиционные методы лечения? По сути, сейчас это методы лечения с недоказанной эффективностью. Этот метод не доказан никаким образом в том, что он может чем-то помочь. Это все эфемерные вещи, внушение, вера, доверие, в чем-то культурные традиции России. Бабушки, повитухи и так далее.

Но, к сожалению, как показывает опыт и современная ситуация, если мы не можем вылечить, то уже никто не может вылечить. Давайте разберемся в методах народной, так скажем, медицины. Что делает целитель? В основном, две категории «лечения». Дает какой-то препарат, отвар, вещество, иногда это бывает вещество, которое выделяет наш организм, скажем так корректно. И таких пациентов, к сожалению, тоже очень много. Причем имеет значение, чтобы это было утром, вечером от внука, от мужа и от кого угодно. Это глупости.

Либо это психофизическое воздействие, совершаемый ритуал, разговоры, свечки, амулеты, вождение руками вокруг головы и так далее.

Что такое рак? Рак – это создание атипичной клетки, которая начинает расти по своим законам. Это генетические нарушения. Нарушение генома клетки, прежде всего. И хочется спросить, как Вы считаете, каким образом вождение рук вокруг головы повлияет на изменение в генетическом аппарате клетки? Никак.

Каким образом вождение рук вокруг головы повлияет на изменение в генетическом аппарате клетки? Никак

Светлана Ходукина: Мне кажется, Вы сейчас рассказываете про какие-то вопиющие случаи…

Андрей Поляков: Нет, нет ничего подобного, к сожалению, так оно и есть. Вы приходите к целителю, спросите, как Вы доказали, чем Вы помогли, что Вы можете сказать? Вам расскажут про тетю Машу, Глашу, соседку, про еще тысячу людей. Скажите, а Вы уверены, что у них был рак? Кто это доказал? Видел ли этот целитель заключения патогистолога, патоморфолога, что там есть рак? Ведь даже когда приходишь к мануальному терапевту, у меня критерий очень простой. Если меня спрашивают, есть ли снимки МРТ, рентген, то я буду дальше разговаривать с этим человеком, если нет, то не буду. Потому что тысячи людей приходя с опухолями опорно-двигательного аппарата, с саркомами костей, с саркомами мягких тканей и попадают к этим массажистам-мануальщикам, они их начинают массировать, заниматься теми методами, которые активизируют рост опухолей. Более того, если у пациента есть метастаз в кость, например, бедренная кость, и он попадает под такого целителя, он просто делает ему патологический перелом.

И бывают ситуации, когда человек говорит, меня вылечили от рака. У меня был рак желудка, я пошел к целителю, он меня вылечил. И была такая ситуация. Мы не поленились и подняли гистологические стекла этого пациента из больницы. Его обследовали в городской больнице, где поставили диагноз рак желудка. И смотрели наши ведущие патоморфологи нашего центра, там рака не оказалось. Там была язва желудка, которая сама собой зажила через 21 день. Поэтому когда Вы начинаете спрашивать народного целителя о доказательности, о пользовании, он никогда Вам конкретно ничего не ответит.

Более того, люди, которые становятся такими апологетами этих учений, они зомбированы, то есть там идет психологическое воздействия. И они объяснить сами не могут, когда начинают рассказывать смесь терминов, слов, еще чего-то, это действительно зомбирование.

И что мы, как онкологи, видим в последнее время? Я очень много видел людей, которые погибли из-за того, что вовремя не пришли к врачу. Это самый основной момент. Они обращаются к народным целителям. Те начинают их лечить касторкой, маслом, мочой, водкой, чем угодно, шапочками специальными, фитотерапией, гомеопатией. А принципиально значение в онкологии имеет, когда человек пришел к онкологу. В Соединенных Штатах Америки онкологи, которые занимаются опухолями головы и шеи, лечат больных в 50% с первой стадией опухолевого процесса. Мы – 70% 4-й стадии. И жизнь человека напрямую зависит от того, когда он обратился. Потеря времени – это ключевой фактор жизни человека. Если он теряет время, он теряет жизнь.

Потеря времени – это ключевой фактор жизни человека. Если он теряет время, он теряет жизнь

Светлана Ходукина: В какой момент нужно пойти и обязательно провериться?

Андрей Поляков: Существует критерий начала мероприятий по собственному обследованию. Женщины 35 лет – ультразвуковое исследование раз в год, маммография, гинеколог. 35 лет – тот рубеж, когда нужно раз в год просто приходить к врачу. Сейчас это можно сделать где угодно, в любых федеральных центрах. Наш центр не требует направления, Вы приходите в поликлинику, за один день Вас обследуют, и Вы живете дальше своей жизнью.

Мужчинам в 40 лет надо сдавать раз в год простат-специфический антиген. Это несложные мероприятия. Если боль в горле, которая не проходит 3 недели, чувство инородного тела, кровотечение, какая-то язвочка, которая не заживает 3 недели, то есть то, что что-то не так – не ждите, что рассосется. Это беда нашей страны. Раковая клетка никогда не пойдет расти назад. Она будет размножаться, расти и рассеиваться по всему организму со страшной скоростью.

Поэтому, когда народный целитель начинает якобы лечить пациента, он прекрасно знает, что он ему не поможет. Есть категория, которая уверена в своих силах, это вообще определенная категория, к которым не надо ходить, потому что у них психологические нарушения. Но они в это свято верят, они хотя бы со своей совестью чисты, а остальные знают, что не помогут. И это все, как правило, не бесплатно. Тот человек, который берется лечить другого от рака, это заведомо человек, который Вас будет убивать. Это надо очень четко запомнить и понять.

Раковая клетка никогда не пойдет расти назад. Она будет размножаться, расти и рассеиваться по всему организму со страшной скоростью

Светлана Ходукина: Почему люди к ним идут? Почему так случается?

Андрей Поляков: Здесь есть тоже два факта. Во-первых, есть неверие врачам, недоверие. Да, у нас плохая медицина. К сожалению, в последнее время средства массовой информации эту тему остро поднимают, и нападение на врачей, и отношение к врачам, и судебные преследования, вот такое мнение.

Уровень нашей медицины федерального назначения нисколько не ниже зарубежного. У нас есть проблема с организацией, финансированием, но в целом уровень медицины не ниже. И, самое главное, отношение врача к пациенту в России лучше, чем за рубежом. Там это бизнес. Любой человек, уезжающий лечиться за границу из Российской Федерации, это предмет дохода для зарубежной клиники. И в онкологии мы встречаемся с этим постоянно. Лечат не всегда правильно, оплачивается услуга, и пациент отправляется в Россию. И больше он за рубежом никому не нужен.

Что в России? Все наши пациенты – они наши, они приходят к нам в любой момент. Мы смотрим их каждые 3 месяца обязательно, а если нет, то мы смотрим их раньше, если нужно. Они от нас никуда не денутся. И мы от них никуда не денемся. Мы за них отвечаем от и до.

Уровень нашей медицины нисколько не ниже зарубежного. У нас есть проблема с организацией, финансированием, но в целом уровень медицины не ниже. И, самое главное, отношение врача к пациенту в России лучше, чем за рубежом

Светлана Ходукина: Может быть, если человек все-таки обратился к врачу, то пускай пьет, что хочет, если это не вредно, водит руками, носит шапочку специальную, и думает, что ему помогает.

Андрей Поляков: Давайте перейдем конкретному случаю. У меня была пациентка, молодая женщина 34 года. У нее был рак молочной железы. Она лечилась у бабушки ведуньи, которая не разрешала ей оперироваться. Прошла 17 курсов химиотерапии. Когда она поступила в наше отделение, у нее была полностью разрушена передняя грудная стенка, ребра, кожа, и легкое торчало наружу. Вот почему-то в этот момент бабушка разрешила ей провести операцию. В результате операции у нее были резецированы полностью все мягкие ткани, молочная железа, ребра, плевра и перикард. И дефект был примерно 20 на 20 см. Страшная, уродующая операция. С серьезнейшим пластическим компонентом. И после выписки, мы ее выписали, слава Богу, она пошла дальше советоваться к этой бабушке, как ей лечиться. Это не редкий случай, это ежедневный случай.

Как-то ко мне в кабинет заходит молодая пациентка, очень красивая, очень обаятельная. И есть уже плохие симптомы шарфиков, шапочек, то есть когда человек адаптирует одежду, чтобы скрыть уродства, вызванные раковой болезнью. Вот заходит девушка с огромным шарфом. У меня сразу ощущение, что здесь сейчас будет плохо. Она снимает одежду, там огромная опухоль молочный железы, прорастающая уже в сердце, которая лечится у фитотерапевта.

Я говорю: «Вы были у врача?» «Да, была у онкологов, мне рекомендовали химиотерапию». В общем, все правильно, все должно было быть в серьезной московской клинике. Я говорю: «Ваш молодой человек в курсе?» «Да, он меня поддерживает». «А родители?» «Родители ничего не знают». «Вы зачем сейчас ко мне пришли?» «Мой фитотерапевт сказал, что болезнь уходит, но здесь надо немножко почистить, а потом возвращайтесь ко мне».

Мы ей делаем магнитно-резонансную томографию, видим, что опухоль прорастает уже в сердце. Мы отказываем ей в лечении, и идет агрессивное поведение больной: «Почему?» «Потому что Вас нельзя прооперировать». «Но меня же лечат, мне же помогает». И это уже психологическая проблема. Опухоль сантиметров 35.

Светлана Ходукина: Да, это уже серьезные психологические проблемы.

Андрей Поляков: А фитотерапевт который ее лечит, не видит, что опухоль растет, и человек умирает на его глазах? Она пришла, к сожалению, через месяца полтора со словами, что ее врач больше не лечит, потому что у нее закончились деньги. Попросила о помощи, но было уже поздно.

Буквально через несколько дней я смотрел другую пациентку, у которой, если описывать простым языком, уже не поворачивалась голова, она не могла опустить руки, потому что рак молочной железы поразил лимфатические узлы и шеи, и подмышечных областей, и метастазы достигали примерно 20 см. Более того, опухоль уже полностью опоясала ее тело, спину, грудную клетку, перешла на шею. Так называемый панцирный рак, она не могла уже дышать. И этой женщине было около 45-ти лет, у нее был муж, около 50-ти лет, и дочка, наверно, старше 20-ти лет, и вот мы с ними разговариваем. Они лечатся тоже у фитотерапевта.

Светлана Ходукина: То есть это распространенная история?

Андрей Поляков: Да.

Светлана Ходукина: С фитотерапевтами в том числе.

Андрей Поляков: Они назывались фитотерапевтами. Значит, стоят три взрослых человека с высшим образованием. Я их спрашиваю: «А что с Вами делали?» «Нас лечат». «Ну и как?» «Хорошо. Болезнь таким образом из меня выходит». Вы знаете, в такие минуты врача постигает отчаяние. Потому что три взрослых человека стоят, смотрят на тебя и не понимают или не хотят понимать, что она практически уже погибла. Я попытался с ними поговорить, объяснить, хотя в этой ситуации мало чем можно помочь, но попытаться их убедить у меня не получилось. И таких жертв этих убийц очень много. Это дети, это жены и матери чьи-то, и мужья, и так далее. Это беда, на самом деле.

Светлана Ходукина: Мы сейчас можем обратиться к людям и сказать, что это не игрушки, что люди не такие добропорядочные, какими Вы их видите. И часто из-за своего незнания и полного невежества или злого умысла, заработка денег могут воспроизводить вот такие истории, которые очень печальны. В любом случае, нужно обращаться к специалисту и видеть полную картину.  Самое главное – объективно смотреть, слушать врача, если Вам показалось что-то не так, сходите к другому врачу этой же специальности, услышите два мнения. Но идти к специалисту, который совершенно не разбирается в этом, очень чревато.

Андрей Поляков: Мы, как специалисты, считаем таких «целителей» мошенниками и нередко обсуждаем вопрос о том, чтобы это была уголовная ответственность. Почему? Как только человек заходит в медицинское учреждение, государственное или частное, он попадает в зону ответственности врача и руководителя этого отделения. Как только оформлена документация, за человека врач несет ответственность, которую всегда можно спросить. И есть дисциплинарное взыскание, административная ответственность, вплоть до уголовной ответственности. Человек в белом халате за больного отвечает.

Людей, которые занимаются народным целительством, Вы никогда не призовете к ответственности, потому что эти деяния, это лечение недокументированно. У него нет информации, каким Вы пришли, какой Вы ушли, что он с Вами делал. Это практически не доказуемо.

Людей, которые занимаются народным целительством, Вы никогда не призовете к ответственности

Вторая ситуация, которая для нас очень печальная, и мы здесь не всегда можем помочь, это некурабельные ситуации. И как бы мы не старались человека вылечить, болезнь берет свое. Рак – это серьезная болезнь. И здесь тоже бывают два момента. Человек отказывается от лечения, когда оно еще может помочь. Несмотря на наши убеждения, он перестает проводить терапию и уходит в народную медицину. Это одна из самых непростых ситуацией, и морально-этически для нас тяжело. Потому что мы стараемся помогать нашим больным, и они сознательно прерывают лечение, которое может еще оказать эффект. Здесь тоже момент ответственности народного целителя. Он должен это прекрасно понимать, что резервы традиционной медицины еще не исчерпаны, и он не имеет права вмешиваться. Второй момент, что мы уже не можем помочь.

Здесь вопрос, наверное, более этический и моральный, то есть человек все равно борется до конца, он хочет жить. И родные его сами будут предпринимать любые усилия, чтобы как-то эту ситуацию решить, если врачи не могут помочь.

Важно, чтобы происходило дальнейшее развитие социальных и психологических служб в нашей стране, которое и сейчас идет. Существуют центры паллиативной медицины, где есть психологи, специалисты, которые могут помочь снять болевой синдром. То есть государственные учреждения, где таким пациентам может быть оказана квалифицированная помощь. И это тоже нужно знать и учитывать.

Уходя из-под такого контроля к народному целителю, человек теряет любой шанс на реальную помощь, хоть какую-либо, потому что рано или поздно у него появится болевой синдром. Он не будет снят народными методами. Если возникает болевой синдром, то уже опухолевый процесс достаточно обширен и вовлекает нервные структуры, периферической или центральной нервной системы. Поэтому это тоже нужно понимать.

Светлана Ходукина: Я когда готовилась к передаче, увидела некоторые предложения интернета о том, как лечить рак, и были просто абсурдные, но были те, в которых была какая-то логика. Например, есть такой Тулио Симончини, он предлагает лечение рака содой. Он предлагает инъекции содой, как-то ее получить внутрь. И он этот метод основывает на том, что еще в начале ХХ века был такой ученый Отто Варбург, который доказал, что любые грибковые и злокачественные заболевания, вирусы, бактерии не могут жить в присутствии кислорода. То есть если ощелачивать организм, то они будут умирать. И я так прикинула, что лечение содой, если ты не отказываешься от традиционного лечения, не нанесет какого-то вреда.

Андрей Поляков: На опухолевые клетки это никаким образом не повлияет, здоровые клетки, наверное, повредит. Возьмем рак щитовидной железы. Он бывает разный, несколько вариантов опухоли. В молочной железе много вариантов опухолей, слюнная железа – много вариантов опухоли и так далее. И на каждый вариант опухоли есть свое лечение. На медуллярный рак щитовидной железы действует один таргетный препарат, который абсолютно не будет действовать на папиллярный рак щитовидной железы. И наоборот. Препараты, которые имеют даже одинаковые генетические мутации, браф-киназы при меланоме – препарат, который блокирует эти мутации, он будет на нее действовать. А если в основе рака щитовидной железы лежит та же самая браф-мутация, этот препарат уже действовать не будет. И мы это знаем. Скажите, как сода может подействовать на все 2000 видов гистологических вариантов?  

Светлана Ходукина: Я, к сожалению, не врач.

Андрей Поляков: Никак. Каждому морфологическому варианту опухолей существует свое лечение. Даже рак одного и того же органа лечат абсолютно по-разному. Не может быть унифицированного, универсального препарата.

Опухоль имеет чувствительность, и результат лечения опухолей кислородом достигается совершенно другими путями. Есть метод гипербарической оксигенации, есть препараты, которые усиливают насыщение кислородом и так далее. Это все используется в традиционной онкологии, это все известно и действительно имеет значение.

Каждому морфологическому варианту опухолей существует свое лечение. Даже рак одного и того же органа лечат абсолютно по-разному. Не может быть унифицированного, универсального препарата

Светлана Ходукина: Психосоматика – это один из таких методов, который в сочетании с традиционным лечением не повредит. Там работа со своими убеждениями и так далее. Многие специалисты по психосоматике говорят о том, что раковые заболевания – это внутренняя рана, обида, человек съедает себя изнутри. Вы можете как-то прокомментировать?

Андрей Поляков: Это тоже известная вещь. Стрессогенные факторы, стрессы имеют значение для изменений иммунной системы человека, а это может привести к развитию опухолевого процесса. Например, патология щитовидной железы может приводить к изменению эмоционального статуса женщины. Это уже является не первопричиной, а следствием какой-то патологии. И это нужно лечить.

Конечно, психологические, психиатрические патологии могут привести к соматическому поражению организма. Зачастую пусковым механизмом может являться стресс. Именно поэтому существуют специализированные центры, подразделения психологической поддержки, существует штатные психологи. Например, в нашем отделении, и в Центре имени Герцена есть психологи, которые работают с нашими пациентами. Мы, как лечащие врачи, должны человека, во-первых, успокоить. Вы знаете, наверно 60% моей работы сейчас в кабинете с пациентом – это успокоить человека и объяснить, что ему не угрожает опасность. Ведь есть патология щитовидной железы, папиллярный рак, который позволяет человека вылечить на всю жизнь. Молодые девушки, которые приходят ко мне в 20, 25 лет с таким диагнозом, они уже попрощались с жизнью, у них в глазах ничего хорошего не увидишь. И моя задача, может быть, основная – в первую минуту разговора дать им понять, что их жизни ничего не угрожает, что мы поможем, мы их вылечим, у них будут семьи, они родят здоровых детей и у них все будет хорошо. Мы должны быть с пациентами честны. Если плохо, то мы скажем, но тоже не каждому.

Светлана Ходукина: Подберете деликатные слова.

Андрей Поляков: Конечно.

Светлана Ходукина: Будем верить, что традиционная медицина найдет еще новое, сделает открытия, но на официальном уровне. А пока желаем быть здоровыми и проходить обследование регулярно. Обращайтесь к специалистам, доверяйте, слушайте и, будем надеяться, что у всех все будет хорошо. Спасибо огромное. Это было программа «Правда об онкологии». В студии была Светлана Ходукина и Андрей Павлович Поляков. До свидания.

Андрей Поляков: До свидания.