Метастазы рака в головной мозг. Парадигма современного лечения

Е. Крюкова:

Здравствуйте, дорогие друзья. Это «Медиадоктор», я – Екатерина Крюкова, и я рада представить новую программу, это «Нейрохирургия с доктором Ильяловым». У нас в студии Сергей Рустамович Ильялов, это нейрохирург и радиолог. Сергей Рустамович, давайте познакомимся немножко. Вы расскажите вкратце, потому что это касается нашей сегодняшней темы, «Метастазы в головной мозг». Как Вы пришли из нейрохирургии в онкологию? Почему это стало для Вас актуально?

С. Ильялов:

Дело в том, что начиная еще с института я увлекался нейрохирургией. После окончания института сразу начал работать в нейрохирургическом отделении, потом у меня была ординатура и аспирантура по нейрохирургии. И на выходе из аспирантуры в 2005 году директор Института нейрохирургии, Александр Александрович Потапов, предложил мне присоединиться к тогда еще самому пилотному проекту «Гамма-нож», первый аппарат в России. Тот проект возглавил мой непосредственный учитель, соратник и коллега на многие годы, профессор Андрей Владимирович Галанов. Вот так я стал нейрохирургом. Радиологом я стал уже чуть позже, вторично, потому что система подготовки наших кадров и система лицензирования и сертификации подразумевает возможность работы с гамма-ножом только сертифицированных радиологов или радиотерапевтов. Хотя во всем мире с гамма-ножом работают преимущественно нейрохирурги.

Е. Крюкова:

Потому что речь идет о радиооблучении?

С. Ильялов:

Это радиохирургия. Радиохирургия в классическом понимании, в том, в котором мы понимаем гамма-нож, это именно нейрохирургический инструмент, который во многих случаях позволяет нам очень эффективно, неинвазивно решать задачи воздействия на разного рода опухоли – и доброкачественные, и злокачественные опухоли головного мозга, на сосудистые мальформации и некоторые другие виды патологий.

Е. Крюкова:

Давайте коснемся нашей темы – метастазы в головной мозг. Что Вы считаете важным сказать об этой проблеме?

С. Ильялов:

Я могу сказать, что в нашей практике это очень актуальная проблема. Я думаю, что процентов 30-40 наших пациентов – это пациенты с метастазами различных внемозговых злокачественных опухолей, но в головной мозг. Вообще метастаз, если сказать иными словами, это отсев злокачественной опухоли, который распространяется либо с током лимфы, либо с током крови, оседает в разных тканях и органах, и при сочетании различных – биохимических, тканевых и т. д. – факторов этот отсев дает самостоятельный росток. Начинает формироваться новая опухоль. Собственно говоря, проблема лечения злокачественных опухолей, рака, если мы очень общо на эту проблему смотрим, заключается в том числе в том, что эти опухоли метастазируют. Допустим, на коже меланома, казалось бы, не самое жизнеугрожающее расположение, но при раннем метастазировании, поражении внутренних органов, нарушениях функций и т. д. этот процесс приобретает злокачественный и агрессивный характер. 

Е. Крюкова:

Это очень часто в случаях с меланомой происходит?

С. Ильялов:

Меланома – одна из пяти видов опухолей, которые часто метастазируют в головной мозг.

Меланома – одна из пяти видов опухолей, которые часто метастазируют в головной мозг

Е. Крюкова:

Давайте и другие тогда поднимем.

С. Ильялов:

На первом месте – это рак легкого, а у женщин это рак молочной железы. Также рак почки, рак толстого кишечника и прямой кишки. Вот это пятерка, которая лидирует.

Е. Крюкова:

Скажите, на каком этапе мы чаще всего столкнемся с метастазами в головном мозге после операции от первичного онкологического заболевания, после химиотерапии? Через сколько происходит обнаружение этих метастазов? Или не ведется никакой статистики, у всех по-разному?

С. Ильялов:

Я не готов сказать цифру, но на практике достаточно часто бывает, что первыми проявлениями у пациента являются неврологические симптомы, с которыми он обращается к докторам – к неврологам, нейрохирургам. При проведении диагностики выявляется опухолевое поражение головного мозга, а при дальнейшем онкологическом поиске оказывается, что у пациента есть первичная опухоль в каком-то органе, которая до сих пор не давала о себе знать. Такие ситуации бывают, и бывают нередко. Но в целом, я думаю, что процентов 70 наших пациентов – это все-таки пациенты с уже известным онкологическим анамнезом, то есть уже известной историей онкологической болезни. На самых разных этапах бывает метастазирование в головной мозг – как за короткий период, так и достаточно длинная история болезни.

Е. Крюкова:

В случае с раком легкого, раком молочной железы, меланомы разъяснительные беседы достаточно хорошо проводят о том, что Вам, дорогой пациент, стоит делать МРТ головного мозга, допустим, каждый год, чтобы проверить себя на состояние метастазов?

С. Ильялов:

Очень актуальный вопрос, потому что в практике приходится сталкиваться достаточно часто с ситуациями, когда даже у пациентов с известным онкологическим анамнезом при возникновении неврологических симптомов, тех или иных, они могут энное количество времени ходить от доктора к доктору, от специалиста к специалисту, онкологически не настороженных, которые могут лечить от чего угодно – от головных болей напряжения, от шейного остеохондроза. И только при дальнейшем прогрессировании этих симптомов приходит в голову сделать магнитно-резонансную томографию.

Е. Крюкова:

Но те онкологи, которые выписывают человека после удаленной опухоли, наверное, должны предупреждать о таком?

С. Ильялов:

Наверное, должны.

Е. Крюкова:

Но не всегда это происходит?

С. Ильялов:

Не всегда это происходит. Безусловно, должны. Более того, на сегодняшний день, учитывая широкое распространение магнитно-резонансной томографии, даже компьютерной томографии, которая уступает по своей информативности МРТ, но при широких возможностях проведения таких диагностических процедур их не так часто используют, тянут до последнего.

Е. Крюкова:

Как часто Вы бы советовали выписавшимся людям проверять головной мозг?

С. Ильялов:

Пациентам, страдающим одним из пяти видов озвученных мной опухолей, я бы рекомендовал сделать МРТ обязательно в случае возникновения любых неврологических симптомов, которых раньше не было. Предположим, это могут быть просто головные боли. Многие люди в принципе в жизни страдают головными болями, но если эти головные боли появились, если их раньше не было, или они были раньше, но изменили свой характер, стали чаще, упорнее, перестали действовать привычные препараты, то в этом случае делать обязательно. При активном течении первичной опухоли, я имею в виду, когда опухоль выявлена, когда проводится химиотерапия, оперативное лечение и т. д., я бы в том числе рекомендовал делать МРТ с интервалом не меньше, чем раз в полгода. Если метастазы выявлены, если уже проводится лечение по поводу метастазов, то тогда с интервалом не меньше, чем один раз в три месяца.

Е. Крюкова:

Метастазы в головном мозге очень быстро распространяются. И когда мы имеем уже неврологическую симптоматику, то там может быть распространенный процесс, мощные метастазы. Как нам поймать это заранее?

С. Ильялов:

Неврологические симптомы далеко не всегда зависят от распространенности процесса. Бывает, что даже небольших размеров метастаз, но расположенный в функционально важной зоне, предположим, в проекции двигательной коры или в стволе головного мозга, сам по себе может уже на раннем этапе давать неврологические симптомы, один-единственный. С другой стороны, большое количество мелких очагов могут протекать бессимптомно. Здесь какой-то однозначной рекомендации дать невозможно. К тому же метастазы очень часто сопровождаются перифокальным отеком, то есть отеком вокруг этого патологического очага. И, соответственно, этот отек сам по себе тоже может привносить неврологическую симптоматику.

Бывает, что даже небольших размеров метастаз, но расположенный в функционально важной зоне, предположим, в проекции двигательной коры или в стволе головного мозга, сам по себе может уже на раннем этапе давать неврологические симптомы

Е. Крюкова:

А кроме головной боли, что это будет?

С. Ильялов:

В зависимости от того, какие функциональные зоны страдают. Чаще всего это проявляется двигательными нарушениями, так называемыми парезами или параличами при поражении метастазами в проекции двигательных путей. Могут быть чувствительные нарушения, также полушарная симптоматика. Могут быть при поражении мозжечка симптомы, связанные с его дисфункцией, – дискоординация, головокружение и т. д., самое разнообразное.

Е. Крюкова:

Насколько это опасно – обнаружение, факт наличия метастазов в головном мозге?

С. Ильялов:

Сам по себе факт выявления отдаленных метастазов – это уже достаточно серьезный прогностический признак, который говорит о том, что процесс выходит из-под контроля. И факт выявления метастазов, в частности, в головном мозге диктует нам необходимость выбора той тактики лечения, которая позволит как можно дольше этот процесс контролировать, что позволит нам продлить пациенту жизнь, а в случае с внутримозговыми метастазами еще и сохранить качество жизни.

Факт выявления отдаленных метастазов – это уже достаточно серьезный прогностический признак, который говорит о том, что процесс выходит из-под контроля

Е. Крюкова:

Есть понятное всем деление – это солитарный метастаз и множественные поражения, множественные очаги, метастазы. И к ним, наверное, разный подход применяется?

С. Ильялов:

Давайте будем более доступно говорить. Может речь идти об одиночном метастазе, об ограниченном метастазировании, так называемом олигометастазировании, когда счет идет на несколько – 2, 3, 4 метастаза, и множественное метастазирование – все, что больше 5 метастазов. На сегодняшний день в лечении метасатического поражения головного мозга исповедуется комбинированное лечение. И это нужно четко понимать, что не существует одного-единственного метода, который позволяет нам один раз и навсегда избавиться от этого вида патологий. Поэтому я бы, наверное, поговорил просто о разных методах и, может быть, о каких-то деталях их использования, если формат передачи нам позволит.

Е. Крюкова:

Я слышала, что с гамма-ножом мы имеем ограниченные возможности. И когда метастазов очень много, мы должны отказаться от этого способа. Какие-то детали – кому что можно, а кому что нельзя?

С. Ильялов:

При предыдущей встрече, когда мы в этой студии обсуждали, что такое радиохирургия, я говорил о том, что гамма-нож – это один из множества инструментов, которые нам доступны. Достаточно эффективный, но он не является панацеей. Поэтому, если мы имеем дело с одиночными метастазами небольших размеров, расположенными в глубинных отделах головного мозга, то есть хирургически недоступных или труднодоступных, гамма-нож является методом выбора. То же самое при олигометастазах, когда их несколько – 2, 3, 4, 5, в зависимости от ситуации. Если, допустим, тот же одиночный метастаз, но размеры большие, он окружен выраженным отеком, он давит на мозг, сдавливает его таким образом, что возникают жизнеугрожающие симптомы, и этот метастаз анатомически доступен, то такой метастаз правильнее удалить хирургически, и это другая ситуация. Третья ситуация, которую мы можем смоделировать выявление у пациента одномоментно большого количества метастазов, иной раз не поддающегося счету, либо при поражении, допустим, оболочек головного мозга. В этом случае методом выбора будет облучение всего головного мозга, химиотерапия.

Е. Крюкова:

Это под маркой гамма-ножа будет или как лучевая терапия?

С. Ильялов:

Нет, гамма-нож – это один из видов облучения. И он отличается принципиально тем, что проводится за один сеанс. Вся доза подводится за один сеанс и локально к каждому из метастазов по отдельности. Это будет называться радиохирургия. Но в зависимости от того, имеем мы возможность облучить все метастазы или нет, мы можем предложить пациенту и альтернативные методики. В частности, облучение всего головного мозга.

Облучение всего головного мозга – достаточно хорошо и давно апробированный метод, но, к сожалению, общая эффективность его уступает радиохирургическому лечению. К тому же этот метод обладает повышенной постлучевой токсичностью, которая может проявляться как общемозговыми симптомами в виде головных болей, тошноты, рвоты, так и кожными реакциями со стороны головы – выпадением волос, эритемой и некоторыми другими. Поэтому у многих пациентов, безусловно, существует страх перед этой процедурой, перед облучением всего мозга, и они абсолютно обоснованно ищут альтернативные методики. И тогда мы можем им помочь радиохирургически.

В чем плюс еще радиохирургии? В том, что мы можем повторно проводить эти сеансы в случае выявления новых метастазов. Облучение всего головного мозга, как правило, проводится только один раз в жизни.

Мы можем повторно проводить сеансы радиохирургии в случае выявления новых метастазов. Облучение всего головного мозга проводится только один раз в жизни

Е. Крюкова:

Что происходит после облучения гамма-ножом, после хирургии? Мы полностью избавляемся от метастазов или нет?

С. Ильялов:

Цель хирургического лечения – удалить тот излишний объем опухоли, который грубо давит на головной мозг. Но, по разным данным, рецидивы после хирургического лечения встречаются примерно в 40-50% случаев. Радиохирургия и гамма-нож позволяют, воздействуя на метастазы, добиться их уменьшения, порой и исчезновения, порой в 90% случаев, с вероятностью рецидива, то есть повторного роста этих облученных опухолей, примерно 10%. То есть эффективность радиохирургии значительно выше. Но нужно понимать, что при радиохирургическом лечении, собственно, как и при хирургическом лечении, мы никак не профилактируем появление новых опухолей. И вот вся проблема лечения метастазов в головном мозге, как и прочих других метастазов, вращается вокруг эффективности системной терапии, а сейчас это химиотерапия и таргетная терапия, которая направлена в целом на контроль внемозгового опухолевого процесса, чтобы новые метастазы не появлялись, а те, которые циркулируют, предположим, в кровотоке, в лимфотоке, не давали роста новых опухолей. Поэтому я и говорю, что лечение метастазов в головном мозге – это сложная многофакторная проблема, и она требует комбинированного решения.

Е. Крюкова:

Иными словами, это вишенка на торте, которой необходимо заняться. Но мы говорим о химиотерапии, как профилактике, и об иммунной, таргетной терапии, которые должны сдерживать появление опухолей. Скажите, гистология, вид опухоли, вид метастаза нам о чем-то говорят и меняют тактику лечения?

С. Ильялов:

Классически считается, что есть некоторые виды опухолей, например, почечно-клеточный рак или меланома, которые обладают повышенной радиорезистентностью, то есть устойчивостью к лучевой терапии. Это, в первую очередь, касается обычной лучевой терапии. И, предположим, при почечно-клеточном раке, при меланоме облучение всего головного мозга обладает значительно меньшей эффективностью, чем при раке молочной железы. В этих ситуациях мы радиохирургически можем помочь даже тем пациентам, у которых множественный процесс, свыше 10 метастазов в головном мозге. Это одна из возможностей радиохирургии, которой мы пользуемся. В этом смысле гамма-нож имеет существенное преимущество перед прочими радиохирургическими установками, линейными ускорителями, потому что позволяет проводить это лечение. Во-первых, планировать его в очень сжатые сроки, сам процесс физического планирования. Ну, и само лечение, хоть оно и занимает несколько часов подряд, но при этом лучевые нагрузки на головной мозг, по сравнению с другими методиками, очень щадящие.

Е. Крюкова:

Тем не менее, люди, находящиеся в ситуации, когда больной родственник, пишут: «Мы хотим на гамма-нож, мы хотим съездить в Москву, нужно 100 000 за один сеанс». Они примеряют, хватит ли им одну зону облучить, один метастаз. Не дает ли ложных надежд такая методика?

С. Ильялов:

Эта методика не должна давать ложных надежд, если пациент общается с квалифицированным специалистом. Квалифицированный специалист, подготовленный специалист, имеющий опыт работы радиохирургом, ложных надежд давать не должен.

Е. Крюкова:

Просто чаще пишут люди с многочисленными уже метастазами в головной мозг. Я так понимаю, ответственный врач посредством электронной почты скажет, что у нас не получится провести такое лечение?

С. Ильялов:

Практика складывается такая, что при обращении пациентов с разными клиническими ситуациями мы действительно можем и отказать в проведении такого лечения, если мы расцениваем наши возможности помочь пациенту, как ничтожные. Учитывая, что такое лечение относится к высокотехнологичной помощи и стоит больших денег, и многие пациенты платят свои деньги за такое лечение, естественно, честнее сказать об этом сразу.

Е. Крюкова:

Сергей Рустамович, Вы говорите о сдерживании. То есть полного излечения нет, мы не можем взять под контроль процесс метастазирования? Вылечить один раз человека от метастазов в головном мозге – это не говорит о том, что он не придет к нам снова? Или есть какие-то положительные сценарии?

С. Ильялов:

Дело в том, что само по себе наличие отдаленных метастазов в любом органе, и в головном мозге особенно, это уже то, что называется четвертой стадией рака. На этой стадии излечить пациента от болезни как таковой уже не получится. Но сдерживание болезни, контроль того процесса, который развился в головном мозге, еще раз подчеркиваю, во многих случаях позволяет не только продлить пациенту жизнь, но и сохранить хорошее качество жизни. А ведь неврологические симптомы, от которых пациенты страдают, например, те же головные боли, иной раз бывают крайне мучительными.

Сдерживание болезни, контроль того процесса, который развился в головном мозге, во многих случаях позволяет не только продлить пациенту жизнь, но и сохранить хорошее качество жизни

Е. Крюкова:

Давайте обсудим то, как переживают такое лечение пациенты, и всегда ли переживают? Например, хирургическое, начнем с него.

С. Ильялов:

Как любой вид лечения, хирургическое лечение имеет риски своих побочных реакций, осложнений, в некоторых случаях даже летальных исходов, это нужно понимать. Нейрохирургия – достаточно серьезная специальность, и в некоторых случаях мы пациента спасти не можем. Но в целом, на сегодняшний день уровень развития нейрохирургии в мире и техническая оснащенность центров, и в нашей стране в частности, особенно за последние годы, когда была проведена модернизация многих центров, организованы и открыты новые центры, закуплено высокотехнологичное оборудование, которое позволяет проводить нейрохирургические операции на очень высоком уровне, с интраоперационной навигацией, микрохирургические операции с использованием интраоперационного микроскопа и так далее. Конечно же, нейрохирурги нацелены не только на то, чтобы удалить опухоль как таковую, но еще и на функциональный результат. Но если мы говорим про нейрохирургическое лечение, то нужно понимать, что это лечение, которое требует больших усилий, больших материальных затрат в виде и госпитализации, и подготовки к операции, и проведения самой операции с очень сложным анестезиологическим сопровождением, и последующего послеоперационного периода реабилитации и т. д. Хирургия – это серьезная вещь, но во многих случаях без нее никак не обойтись.

Е. Крюкова:

Бывают какие-то ошибки? Мы говорили о локализации опухоли в головном мозге, метастазов, то, что это влияет. Может быть, есть какая-то зона, где мы оперируем, и неизбежны сайд-эффекты?

С. Ильялов:

Нейрохирурги, как оперирующие неврологи, прекрасно представляют, при какой локализации опухоли какой функциональный результат они могут получить. Поэтому во многих случаях нейрохирурги, несмотря даже на наличие большого опухолевого процесса, могут пациенту отказать в операции в силу того, что тот функциональный результат, который мы получим в итоге, будет неудовлетворительным.

Во многих случаях нейрохирурги, несмотря даже на наличие большого опухолевого процесса, могут пациенту отказать в операции в силу того, что тот функциональный результат, который мы получим в итоге, будет неудовлетворительным

Е. Крюкова:

Это что будет значить?

С. Ильялов:

Это может означать все, что угодно. И грубую инвалидизацию, и летальный исход.

Е. Крюкова:

То есть мы этого не можем себе позволить, как хирурги? Мы откажем такому пациенту?

С. Ильялов:

Безусловно. Честный хирург всегда пациенту скажет заранее о всех возможных побочных реакциях, осложнениях и возможных исходах лечения.

Е. Крюкова:

Локализация, если подробно о ней разговаривать, дает нам хорошие или плохие надежды? Что наиболее предпочтительно в такой зоне метастазирования?

С. Ильялов:

Вариантов может быть много, но приведу один пример. Метастазы в стволе головного мозга оперировать хирургическим традиционным путем практически никто не возьмется в силу того, что результаты такого лечения заранее предсказуемы. Они будут негативными, скажем так. Но в этом случае у нас есть хорошая альтернатива в виде радиохирургии. Вот радиохирургическое лечение, в частности гамма-ножом, позволяет нам действовать практически без оглядки на локализацию. За редким исключением, и то мы можем эти ограничения обойти путем особых приемов при планировании лечения, мы можем играть дозой облучения, подводимой к опухоли, и т. д. Допустим, метастазы, расположенные в головном мозге, очень хорошо поддаются радиохирургическому лечению.

Метастазы, расположенные в головном мозге, очень хорошо поддаются радиохирургическому лечению

Е. Крюкова:

Касаясь гамма-ножа, радионожа, кибер-ножа – эти слова вызывают экстаз у родственников онкобольных. Что об этом можно подробнее сказать? Мы говорили про гамма-нож, а кибер – это что такое? Разберемся с понятиями, чтобы ни у кого не осталось сомнений.

С. Ильялов:

Существует целая линейка приборов, которые позволяют проводить высокодозное прицельное облучение. Гамма-нож, с которого началась радиохирургия вообще, с 1968 года, позволяет за раз подводить дозу к опухоли, исчисляемую десятками грей. Если мы спроецируем такую дозу на весь организм, предположим, на все тело человека, то это будет абсолютно летальная доза для человека. Но эта методика позволяет всю дозу сконцентрировать только в опухоли. При этом на здоровых тканях лучевая нагрузка минимальная и безопасная для пациента, что самое важное. Именно в этом прелесть этой методики.

Что касается названий – гамма-нож, кибер-нож – это разные препараты, конструктивно разные, с разными элементами программного обеспечения, с разными приемами планирования лечения, с разными приемами подведения дозы и т. д. И если гамма-нож, практически всегда, это облучение за один сеанс, то кибер-нож чаще используется в режиме гипофракционирования. То есть 2, 3, 5 сеансов, когда меньшими дозами, но за большее количество сеансов подводится необходимая доза к опухоли.

Гамма-нож позволяет всю дозу сконцентрировать только в опухоли. При этом на здоровых тканях лучевая нагрузка минимальная и безопасная для пациента

Е. Крюкова:

Вы больше с гамма-ножом работаете?

С. Ильялов:

Да, я с гамма-ножом.

Е. Крюкова:

Вы сказали, что когда в России эта штука распространилась, Вы начали с ней работать. Вы не с российским, наверное, сейчас аппаратом работаете?

С. Ильялов:

Исходно это аппарат, сконструированный шведским нейрохирургом. И его дети организовали компанию «Лекта», являющуюся одним из крупнейших производителей оборудования для проведения облучения. Они производят не только гамма-нож, они производят целую линейку линейных ускорителей. И на сегодняшний день это аппарат шведского производства. Буквально вчера мы получили, приняли новый гамма-нож в наш центр в Обнинске, с чем, собственно, я хотел бы поздравить всех своих коллег, с которыми мы вчера эту приемку проводили. В общем, скоро и мы откроемся, и это будет уже шестой гамма-нож в нашей стране. Для сравнения могу сказать, что в Соединенных Штатах больше ста гамма-ножей, в маленькой Японии порядка 50 гамма-ножей. То есть нам еще расти и расти.

Е. Крюкова:

Допустим, у человека есть 3-4 метастаза, которые подходят для терапии гамма-ножом. Он с Вами списывается, приезжает, облучается единократно, как Вы сказали, все зоны за те пресловутые 100 000, и этого достаточно на данный период? Какая реабилитация, что с ним потом происходит, через сколько нужно прийти, с Вами созвониться?

С. Ильялов:

По поводу излишних обещаний. Скорее всего, этим процесс не ограничится. Во-первых, нужно понимать, что сам гамма-нож, или кибер-нож, или любой другой радиохирургический инструмент не решает всей проблемы болезни пациента. Это первое. Мы должны лечить основное у человека, мы должны лечить метастазы в других внутренних органах, и мы должны профилактировать появление новых метастазов в головном мозге. Если рецидивы после радиохирургии возникают примерно в 10-15% случаев, то новые метастазы могут появляться примерно у половины больных. Поэтому говорить, что все – нет, не все.

Е. Крюкова:

Разумеется, но он приехал к Вам в Москву, в Обнинск, облучился – он может обратно ехать?

С. Ильялов:

Да, безусловно. В чем суть радиохирургии? В том, что пациент в каком состоянии приходит на лечение, в том же состоянии он с лечения и уходит, и практически в ближайшие день-два он возвращается к обычной жизни, к повседневным обязанностям, и профессиональным в том числе.

Е. Крюкова:

Те самые неврологические симптомы уходят сразу, человеку становится легче, или проходит какое-то время? Может быть, после облучения чувствуешь себя неважно?

С. Ильялов:

У большинства пациентов симптомы регрессируют постепенно, то есть уменьшаются и исчезают постепенно. Нужно понимать, что мы не ограничиваемся только радиохирургией, в зависимости от ситуации мы рекомендуем пациентам и некоторые виды лекарств, но симптоматического лечения, которое способствует регрессу, то есть уменьшению тех симптомов, которые их беспокоили. В частности, для нейроонкологических больных такой широко известный препарат, как дексаметазон, один из стероидных гормонов, который помогает нам достаточно успешно бороться с тем самым отеком, который окружает злокачественные опухоли и способствует усилению симптомов.

Е. Крюкова:

Это симптоматическое лечение?

С. Ильялов:

Это симптоматическая терапия, но в сочетании с проведенной радиохирургией такая симптоматическая терапия помогает пациенту достаточно эффективно избавиться от симптомов.

Е. Крюкова:

Касательно сеансов облучения, есть какой-то порог сеансов? Человеку можно, как в медпункт, ходить каждые полгода облучаться или есть предел?

С. Ильялов:

Для радиохирургии не предел и 5, и 6, и до 10 сеансов.

Для радиохирургии не предел и 5, и 6, и до 10 сеансов за счет того, что лучевые нагрузки на здоровую мозговую ткань более чем безопасны

Е. Крюкова:

За счет точечного влияния?

С. Ильялов:

Да, именно за счет того, что лучевые нагрузки на здоровую мозговую ткань более чем безопасны. Поэтому мы можем повторять эти процедуры раз за разом, и в этом один из больших плюсов, преимуществ радиохирургии по сравнению с обычным облучением.

Е. Крюкова:

Когда лечение становится невозможно, когда мы говорим человеку, что, увы, не получается?

С. Ильялов:

Каждая ситуация уникальна. Скорее всего, профессионалы, которые занимаются этим, и не только радиохирурги, и нейрохирурги, и нейроонкологи в широком понимании этого слова, когда они оценивают перспективы продолжения дальнейшего лечения, как ничтожные. В этом случае пациенту уже можно отказать.

Е. Крюкова:

Кончину пациента вызывают какие-то причины, собственно, метастазы головного мозга дают такой эффект? Что именно становится причиной?

С. Ильялов:

Причины могут быть разные. Мы можем очень хорошо контролировать рост метастазов в головном мозге, одним ли сеансом или несколькими сеансами, но при этом системная терапия, проводимая для лечения основного заболевания, скажем, видимого эффекта не дает, и пациент просто от прогрессии своей болезни погибает. Но бывают и ситуации, когда наоборот, процесс прогрессирует везде, в том числе и в головном мозге. Мы просто не успеваем за тем поездом, который уходит у нас на глазах.

Е. Крюкова:

Но отек будет главной причиной?

С. Ильялов:

Нет, не обязательно. Отек сопровождает опухоль, но бывает, что сам по себе метастатический процесс распространяется так широко, что это уже вызывает серьезную дисфункцию головного мозга.

Е. Крюкова:

А хорошие ремиссии, даже на четвертой стадии, бывают в случае с головным мозгом?

С. Ильялов:

Бывают.

Е. Крюкова:

Бороться советуете больным?

С. Ильялов:

Мои очень хорошие сейчас уже друзья на протяжении многих лет наблюдаются после одного-единственного сеанса радиохирургии.

Е. Крюкова:

Хорошо, очень рада за них. Спасибо Вам большое. Это была новая программа «Нейрохирургия с доктором Ильяловым». Будьте здоровы и до свидания!

С. Ильялов:

Спасибо, всего доброго!