Влияние плохого зрения на профессию и качество жизни

Ксения Чиненова:

В эфире программа «Взгляд доктора Куренкова», со мной, Ксенией Чиненовой – ведущей программы, с Вячеславом Владимировичем Куренковым – профессором, доктором медицинских наук и руководителем нашей клиники. Сегодня в гости мы пригласили Сергея Игоревича Абрамова – витреоретинального хирурга, кандидата медицинских наук.

Сегодня мы поговорим о достаточно интересной, злободневной теме – о влиянии плохого зрения на профессию и на качество нашей жизни. Вячеслав Владимирович, про что мы будем сегодня общаться? Почему такая интересная тема?

Вячеслав Куренков:

Очень интересная тема – влияние органа зрения на профессию и профессии на орган зрения. Потому что это взаимосвязанные вещи. К сожалению, не все, что мы хотим, возможно, если зрение у человека плохое.

А сейчас, как обычно, Ксения Владимировна подготовила одну из новостей, и мы готовы ее послушать вместе с нашими слушателями.

Ксения Чиненова:

Тема сегодня звучит так: «Нейрогенез у взрослых людей все же есть». Сейчас немного расскажем, что это такое.

Всем нам известно выражение, что нервные клетки вовсе не восстанавливаются. Так считали еще несколько десятков лет назад, но оказалось, что это не совсем верное утверждение. Нервные клетки восстанавливаются, а новые нейроны появляются в мозге у взрослых людей. У птиц, и у млекопитающих нейрогенез был подтвержден, причем неоднократно. Опубликованы результаты нового исследования, все же подтверждающего нейрогенез у взрослых людей. Более того, скорость образования нейронов, как утверждают авторы этого исследования, не снижается с возрастом. Это открытие, возможно, поможет найти способ лечения многих возрастных заболеваний мозга: от Альцгеймера до психиатрических проблем. Я думаю, что и офтальмологических в том числе. Свои мысли по этому поводу ученые опубликовали в своих работах. «Впечатляет то, что нейроны появляются в мозге в течение всей жизни», – говорит руководитель исследования Маура Болдрини из Колумбийского университета в Нью-Йорке.

Мозг людей отличается в плане воспроизводства нервных клеток от мозга, например, мышей. Похоже на то, что человеческий мозг постоянно порождает новые клетки, и этот процесс довольно быстрый, как оказалось. Это может означать, что мы нуждаемся в нейронах для поддержания способности учиться и усваивать новые данные. Исследовали определенную структуру человеческого мозга (гиппокамп) 28 мужчин и женщин в возрасте от 14 до 79 лет. Клетки мозга изучались в течение нескольких часов даже после смерти этих людей. При этом о людях, чей мозг изучался, известно то, что они были здоровы перед смертью. Во многих предыдущих исследованиях использовались примерно те же методы, но никто никогда не задавался целью изучать лишь мозг взрослых людей.

Используя широкий спектр различных технологий, команда исследовала формирование новых кровеносных сосудов, а также объем и количество нервных клеток в мозге различного возраста. Оказалось, что есть некий резерв стволовых клеток, которые в обычном состоянии не используются, они неактивны. Но в случае необходимости клетки начинают превращаться в ту разновидность, которая необходима организму. Как выяснилось, у человека запас стволовых клеток снижается с возрастом. Также оказалось, что получаемые мозгом новые нейроны менее нейропластичны, что означает их ухудшенную способность образовывать связи с другими нейронами. Возможно, считают специалисты, именно этот фактор объясняет изменения в эмоциональном состоянии пожилых людей: они становятся более уязвимыми психологически. Сейчас ученые планируют заняться изучением процессов, происходящих в мозге больных Альцгеймером людей. Возможно, процесс формирования новых клеток у пациентов с таким диагнозом идет иначе, чем у здоровых людей.

Некоторые специалисты, ознакомившиеся с результатами, не согласны, конечно, с выводами, делать выводы о постоянном нейрогенезе рано. Нужны дополнительные работы, которые смогут подтвердить или опровергнуть результаты исследований. Вообще, впервые нейрогенез у взрослых особей сложных организмов был доказан на примере певчих птиц. Весной, когда они начинают петь, в мозге пернатых появляются тысячи новых нейронов. Осенью они исчезают. У млекопитающих нейрогенез идет в субвентрикулярной зоне (тоже в области головного мозга, это область желудочков мозга) и гиппокампе. У взрослого человека появление нейронов впервые показал Питер Эриксон еще в 1998 году.

Сергей Абрамов:

Суть сообщения в том, что стволовые клетки нужны для нейрогенеза.

Вячеслав Куренков:

Как и для любой другой клетки, для любой ткани.

Сергей Абрамов:

Наверное, все-таки направление со стволовыми клетками…

Вячеслав Куренков:

…очень перспективно в плане лечения.

Сергей Абрамов:

Да. Сейчас, насколько я знаю, в Японии уже могут выращивать сетчатку (то, что к нам относится), но подсоединить эту сетчатку к аналитическому центру головы пока невозможно.

Вячеслав Куренков:

Это самое основное. Как-то мы приглашали на передачу Христо Перикловича Тахчиди, который подсаживает под сетчатку воспринимающие светочувствительные датчики. Основная проблема – научить мозг узнавать эти сигналы. Поэтому, не важно, будет это биологическая новая ткань или будет какое-то техническое устройство, самое главное – связать это техническое устройство с мозгом, чтобы они общались на одном языке и понимали друг друга. Тогда это будет прорыв.

По поводу того, что нервные клетки не восстанавливаются, – конечно, это большое заблуждение. Оно существует поныне. Когда мы учились еще в прошлом веке в институте, то на курсе физиологии и нервных болезней уже вовсю говорили, что нервные клетки заменяются, обновляются на протяжении всей жизни. Потому что невозможно себе представить. Если нам при рождении было дано, допустим, несколько миллиардов клеток, и каждый день они погибают, то, в принципе, мы должны к зрелому состоянию подходить с практически мертвым мозгом. Но это нереально. Поэтому, естественно, они восстанавливаются. Надо просто найти механизмы, как это запускать in vitro, в теле живого человека.

Ксения Чиненова:

А нам, офтальмологам, это интересно тем, во-первых, что масса заболеваний связаны, скорее, не с патологией глаза, а больше с проводниковой системой нашего глазного зрительного анализатора.

Вячеслав Куренков:

Глаз – это же тот же мозг. Это нервная ткань. Это клетки, которые погибают при ВМД, при различных других состояниях, в макулярной области при глаукоме, при дегенерации нервной системы и т.д. Это будет прорыв. Естественно, это нам нужно, мы все этого ждем. Исследователям – быстрейшего прорыва в этой области.

Ксения Чиненова:

Коль уж мы говорим о влиянии плохого зрения на профессию, хочется для начала озвучить, что такое «плохое зрение»? Мы, как офтальмологи, можем часами, наверное, сутками рассказывать, что это такое, но в обиходе обывателей не очень понятно, что такое «плохое зрение». Почему туда включают кучу патологий, проблем, а порой даже когда их и нет с точки зрения глаза как органа? Что такое «плохое зрение»? Что включают сюда люди, которые так говорят?

Вячеслав Куренков:

Наверное, надо сказать, что такое вообще «зрение», прежде чем сказать, что такое «плохое зрение». Зрение – это способность узнавать предмет, его очертания, его детали, его цвет и другие колористические характеристики. Также зрение – это определенная объемная чувствительность, которая совпадает с человеческим полем зрения. Соответственно, нарушение одного из факторов ведет к снижению качества зрения и, соответственно, к плохому зрению.

Ксения Чиненова:

Сергей Игоревич, как считаете, это какое-то качество жизни людей, или это приобретенное заболевание? Почему так часто говорят в СМИ про плохое зрение? Это же для многих диагноз.

Сергей Абрамов:

Зрение – это, прежде всего, один из наших органов чувств, глаза. Органы чувств дают определенную чувствительность.

Вячеслав Куренков:

Дает пространственную ориентированность.

Сергей Абрамов:

Да. Считается, что на зрение для человека отводится до 80 % восприятия нашего общего мира. Соответственно, при потере этих процентов, условно, математически мы теряем качество жизни, что самое главное. А теряя качество жизни, здесь мы дальше, наверное, говорим о профессиях. Потому что именно отношение себя к миру дает нам определенное качество жизни.

Ксения Чиненова:

Существует ряд профессий, которые по статистике считаются наиболее опасными в плане снижения зрения или его ухудшения.

Вячеслав Куренков:

Прежде, чем говорить о профессиях, надо сначала дойти до профессий. Мы все рождаемся, и сначала идем в детский сад, потом в школу, а потом уже в высшее или среднее учебное заведение, и потом уже выбираем профессию. Так вот, ученые говорят, и мы подтверждаем: если у детей в школьный период плохое зрение, которое не корригируют ни очками, ни линзами по каким-либо своим соображениям, то дети отстают в развитии и плохо усваивают материал, им трудно учиться. Соответственно, о выборе профессии из большого диапазона речи не идет. Поэтому я считаю, что выбор профессии начинается со школьной парты, когда у человека хорошее зрение, когда он усваивает материал, когда он способен познавать, учиться и запоминать.

Если у детей в школьный период не корригируют плохое зрение, то дети отстают в развитии и плохо усваивают материал, им трудно учиться, им сложнее выбирать профессию.

Сергей Абрамов:

Именно поэтому были придуманы профилактические диспансеризации, когда ребенка каждый год смотрят, в том числе и офтальмологи, проверяют зрение. Что же происходит во взрослом возрасте, когда человек находится уже в рабочем состоянии и не проходит в нашей стране почему-то диспансеризацию, – это вопрос.

Вячеслав Куренков:

Происходит следующее. Мы говорим: «Нужно проверять зрение ежегодно». Все говорят: «Ага» и проверяют зрение только тогда, когда оно уже снижается.

Сергей Абрамов:

В европейских странах и в Америке созданы специальные программы диспансеризации. Они создаются страховыми компаниями. Если ты не проходишь каждый год диспансеризацию – у тебя повышается стоимость страховки.

Вячеслав Куренков:

Да, также невозможно застраховать машину, если нет ее технических характеристик. Может, она в разрушенном состоянии – тогда это будет убыток у страховой компании.

Ксения Чиненова:

Почему у нас не так в стране?

Вячеслав Куренков:

У нас все так. Есть обязательное медицинское страхование, ОМС, которое не учитывает ваше физическое состояние; это государственная помощь человеку в плане оказания медицинской помощи и лечении его заболеваний, которое у нас идет бесплатно, поэтому полис выдается всем. В правилах страховых компаний прежде, чем оформить полис ДМС, пациент добросовестно заполняет анкету о здоровье, где указывает, чем он болеет, болел или собирается болеть в будущем. В идеале, конечно, пройти диспансеризацию. Только после этого рассчитывается полис и рассчитываются риски, а человек заключает соответствующий договор на страхование своего здоровья.

Ксения Чиненова:

Может быть, когда-нибудь, когда нас обяжут так же, как в ведущих европейских странах, проходить диспансеризацию, и действительно будет больше грамотных, рано поставленных диагнозов, на что мы уповаем.

Все-таки вернемся к профессии. Какие же наиболее рисковые? Конечно, кое-что позабавило, но, тем не менее, статистика формируется социумом, социальными опросами. Есть основные 10 профессий, которые считаются самыми опасными для зрения. На первом месте стоят программисты, естественно, что чаще всего принято считать в обыденности.

Вячеслав Куренков:

То есть часами, проведенными за компьютером они просто убивают свое зрение, поэтому и вышли на первое место.

Ксения Чиненова:

И поэтому тоже. Я думаю, что из-за количества программистов в нашей стране. Второе и третье места делят сварщики, стеклодувы, сталевары, все те профвредности для людей, которые работают на заводах. Почему здесь такой риск? В чем он?

Вячеслав Куренков:

Здесь очень просто. У нас я не видел ни одного сварщика, который бы начинал свою профессию без электроофтальмии. Когда люди начинают осваивать свою профессию, им не очень удобно делать это в маске или в специальных очках, и они подсматривают, пренебрегая вообще защитой. У них снижены критерии риска. Мало ли, посмотреть. Ну, ярко, что в этом такого? Они смотрят. Посмотрели – вроде ничего. Еще раз посмотрели – ничего. Еще. Прошло несколько часов – и тут разыгрывается очень серьезный роговичный синдром, когда человек не может открыть глаза, когда у него как будто жжет всю поверхность, снижается зрение, сильнейший отек и сильнейшие боли. После этого тут же будущие сварщики осваивают владение маской при данных манипуляциях и больше так не повторяют. Но дети, или проходящие мимо, особенно, если сварка происходит в жилых районах и людных местах без заградительных приспособлений, то люди тоже смотрят и получают себе данное заболевание. Благо, что оно практически всегда заканчивается благополучно, но само состояние и угроза, какую они испытывают от болевого шока, конечно, колоссальные, и люди тоже запоминают на всю жизнь.

Сергей Абрамов:

Как ни странно, эту же травму, электроофтальмию, могут получить артисты и все люди, которые работают под софитами. Софиты – что такое? Это направленные прожектора. Если они не имеют определенных фильтров, то могут очень сильно повреждать. Поэтому, если вы заметили, многие артисты, музыканты могут выступать в темных очках. Они не зря это делают.

Вячеслав Куренков:

Да, это не дань моде, они берегут свои глаза. Раньше в софитах были лампы накаливания, они более агрессивные в этом плане. Сейчас используют диодные, которые дают более мягкий свет, хотя, при очень сильном излучении тоже можно повредить себе глаза. К концу своей деятельности у них есть профессиональное заболевание макулодистрофия.

Почему еще стеклодувы, сварщики и другие люди, сталевары? Это очень опасные профессии в плане того, что летят раскаленные кусочки металла, стекла и т.д. При попадании воды получается взрыв. Естественно, такие специальности с высоким травматизмом, особенно в лицевой зоне, потому что она открыта, не защищена. У нас люди часто не любят защищать свое лицо и смотрят без каких-либо приспособлений.

Сергей Абрамов:

Еще хочу напомнить, как ни странно, стоматологи. У них тоже есть электроофтальмия в легкой степени, синдром сухого глаза, потому что они используют лампы. Мало того, что ультрафиолетовые, еще у них есть бестеневые лампы – такие, которые показывают настоящий цвет зубов. Когда они подбирают цвет эмали, эти лампы могут гореть целый день, они под ними работают, и у них возникает синдром сухого глаза. Это раз. Второе – это зубная стружка. Когда она летит от бора, тоже, соответственно, может попадать в глаза. Не все стоматологи пользуются защитными масками, хотя для них это очень важно.

Вячеслав Куренков:

Хотя это очень нужно, потому что стоматологическая флора – самая агрессивная флора, какая может быть.

Ксения Чиненова:

Как для нас, наверное, более чем известная профессия – это микрохирургия. Все микрохирурги, которые занимаются не только офтальмологической хирургией.

Вячеслав Куренков:

Они не на десятом месте стоят?

Ксения Чиненова:

На пятом, скромно. Совсем не на первом, хотя, конечно, зрительная нагрузка при микрохирургической операции высокая.

Вячеслав Куренков:

Здесь все то же самое. Мы смотрим под микроскопом на объекты, у нас прикован взгляд.

Сергей Абрамов:

Мы не моргаем.

Вячеслав Куренков:

Да. Там очень яркий источник света попадает именно в макулярную область.

Сергей Абрамов:

Очень яркий источник света, который отражает даже больше нам, чем пациенту, потому что мы все разглядываем. У пациента это все рассеивается специальными фильтрами, а нам нужно для высокой точности, мы видим все очень резко и в деталях, нужно, чтобы все видно было, поэтому очень яркий свет. Естественно, когда сидишь, например, уже полдня в операционной, начинаешь даже прибавлять себе свет.

Вячеслав Куренков:

Мы от этого концентрированного пучка никак не можем деться, иначе мы не разглядим.

Сергей Абрамов:

Да, не хватает уже света самому, начинаешь прибавлять. Но мы-то знаем об этом, и есть способы предотвращения. Есть специальные гимнастики. Это наши тонкости.

Ксения Чиненова:

Работаю под одной крышей с вами, Сергей Игоревич. Когда вы в субботу вечером выходите из операционной, хочется оказать вам неотложную помощь, потому что, конечно, состояние глаз после двадцати операций без остановки с 8 утра оставляет желать лучшего. Поэтому, конечно, хирурги – это нереально талантливые и нужные люди.

Вячеслав Куренков:

Кто же у нас на шестом месте?

Ксения Чиненова:

Летчики.

Сергей Абрамов:

У летчиков есть особенность. Буквально недавно я поднимал этот вопрос. Давайте, поставим и летчиков, и военных на один уровень, потому что у них есть определенные рамки в плане закона. Есть некоторые компании, которые не берут летчиков, даже закончивших обучение, после коррекции зрения. Какие-то компании берут, какие-то нет.

Ксения Чиненова:

В Китае, я знаю, берут. У нас один пациент оперировался, его не брали на работу после коррекции зрения в нашей стране, и он планировал летать международными китайскими рейсами, там их берут в виду того, что там национальная проблема.

Сергей Абрамов:

Дальше. После операции по поводу катаракты тоже не берут. Наверное, Вячеслав Владимирович тоже не согласен с этим.

Вячеслав Куренков:

Есть наследие у нас. Когда-то для коррекции зрения применялись насечки. После насечек было запрещено работать летчиком – перегрузки, повышение давления могли повлиять. Сейчас это автоматом перенесено на лазерную коррекцию зрения.

Сергей Абрамов:

Объясню, почему это не логично. Раньше, когда были насечки, это были большие операции на роговице с искажениями на роговице. Там в каждом поле, определенном участке роговицы получается своя диоптрийность. Естественно, качество зрения немножко могло страдать. Сейчас же технологии дошли до того, что, предположим, при коррекции зрения лазером, при таких операциях, как LASIK, Рейк, Femto-LASIK и т.д., есть даже персонализированная коррекция, когда убирается не только миопия, или близорукость, дальнозоркость, или астигматизм, но убираются еще и малейшие искажения, отклонения от нормы, то есть операция высокого порядка. Получается идеальное зрение, в принципе, еще лучше, чем было у человека с коррекцией в очках или даже у обычного человека. Это первое. Второе – при катаракте. Катаракта – это наш естественный процесс, когда постепенно хрусталик стареет, мутнеет. У нас теряется качество и зрения, и жизни. Мы своей операцией меняем хрусталик на новый – искусственный, более прозрачный, с такими характеристиками, которые нашему хрусталику не снились. Часто после замены хрусталика пациенты говорят: «Я так в молодости не видел».

Сейчас технологии дошли до того, что при коррекции зрения лазером убирается не только близорукость, дальнозоркость, или астигматизм, но убираются и малейшие искажения, отклонения от нормы. Получается идеальное зрение.

Ксения Чиненова:

В принципе, каждый второй пациент говорит, наверное.

Вячеслав Куренков:

Да, и они, кстати, этим очень счастливы, потому что проходят годы, когда человек даже не ощущает того. Зрение оказывается совершенно другого качества. Когда мы рождаемся, хрусталик практически прозрачный, и коэффициент преломления, светового проведения, очень маленький. Потом он увеличивается, потом он вообще желтеет даже при стопроцентном зрении. Естественно, если заменить такой хрусталик, то качество зрения именно по колористике и по другим параметрам, по контрастной чувствительности, будет намного выше.

Сергей Абрамов:

Художники, фотографы начинают видеть цвета настоящими, более насыщенными, естественно. Плюс, еще есть такое преимущество, как мультифокальный хрусталик, который дает человеку еще и зрение на всех расстояниях. После определенного возраста, после 40 лет, когда человеку нужно пользоваться очками. Это мы к чему говорим? Пережитки прошлого накладывают отпечаток на сегодняшний день, в том числе и в вопросе профессий остается старый взгляд.

Вячеслав Куренков:

К сожалению, все почему-то боятся делать эту операцию, хотя операция переносится легко. Все пациенты говорят: «Если бы я знал, что мне придется полежать всего 15-20 минут, и это вообще не больно, и я сразу иду домой, давно бы уже не мучился, сделал бы эту операцию».

Но сейчас мы говорим о повреждении зрения у летчиков. Опасность связана с тем, что, когда воздушное судно поднимается на высоту более чем, по-моему, 3-4 тысячи метров, оно оказывается в разреженном пространстве, где очень большое количество ультрафиолета. Кстати, есть очки «Авиаторы». Почему именно лётчики первыми начали использовать в своей профессиональной деятельности очки? Это не дань моде. Они элементарно защищали свои глаза. Стекла у таких очков были большие, отсюда каплевидная форма, повторяющая форму орбиты. Уже практически сто лет, как закрепилась эта модель за этой профессией. Очень много света, помимо того, что разреженный воздух пропускает ультрафиолет. Если кабина не защищена, а стекла кабины – ультрафиолетовым фильтром, то, естественно, это повреждает глаза.

Трудно уберечь себя от избыточной инсоляции, поэтому ты используешь очки с затемненным фильтром. Как и актеры, выступающие на сцене при повышенном свете, так и люди, которые находятся, допустим, на Крайнем Севере, где есть только белый цвет и яркое солнце. Самая высокая опасность для сетчатки.

Ксения Чиненова:

Дальше в список включили учителей. Восьмое место.

Сергей Абрамов:

Почему?

Ксения Чиненова:

Так описали в соцсетях и в социальных опросах.

Вячеслав Куренков:

Надеюсь, не из-за того, что дети стреляют из трубок, рогатками.

Ксения Чиненова:

Не без этого, я думаю. Я думаю, что повышенная зрительная нагрузка вблизи, избыточное напряжение, стресс, волнение, куча двоек. Возможно, в этом плане включили эту профессию в группу риска. Скорее всего, учителя ближе к программистам, много зрительной нагрузки вблизи. Ну, и модели, фотомодели. Фотомодели, которые постоянно на софитах, ловят.

Вячеслав Куренков:

Да, на них впрямую смотрит софит, они вынуждены на него идти, как бабочки.

Ксения Чиненова:

Здесь разобрались, основные риски для профессии, тем не менее, есть.

Вячеслав Куренков:

Это приобретенные заболевания из-за профессий, которые оказывают негативное влияние на орган зрения. Но до профессий можно не добраться. Какие есть ограничения – надо рассказать.

Ксения Чиненова:

Существуют определенные профвредности, которые влияют на глаза. У нас существует приказ N 302Н, к которому есть достаточно много приложений, в том числе включены характеристики для определенных воспалительных агентов. В данном случае это множество опасных микроэлементов: ртуть, медь, свинец и прочие опасные вещества, которые по профессиональным рискам достаточно высоки. Не будем о них, наверное, говорить. Достаточно сложно и слишком много последствий оказывается для всего органа зрения при длительном, интоксикационном действии различных веществ. Еще есть перечень определенных излучений, с которыми мы очень часто сталкиваемся все. В первую очередь, это ионизирующее излучение, и, мы уже говорили, электромагнитное излучение, и ультрафиолетовое излучение. Определенная световая среда, искусственное, естественное освещение. Есть определенные градации по остроте зрения, по профпригодности или непригодности, все это достаточно сложно.

Вячеслав Владимирович, Сергей Игоревич, насколько в нашей стране строго к этому относятся? Проверяют ли условия труда к данному фактору риска, или все достаточно символически в этом плане?

Вячеслав Куренков:

Не символически. К нам, особенно в весенний период, всегда обращается много абитуриентов различных высших учебных заведений. Это летные училища, и гражданские, и военные училища, это различные системы МВД – там, где проходят медкомиссию, и не берут, если у них плохое зрение.

Сергей Абрамов:

Да, там очень серьезные комиссии, кстати.

Вячеслав Куренков:

Это и масса других учебных учреждений, по получению специальности которых необходимо очень хорошее зрение. Поэтому людям с отклонениями в зрении туда поступить проблематично. Раньше, кстати, очень часто не брали в армию, если у человека была высокая степень миопии. Это свыше -6D. Давали отсрочку на год, если человеку была сделана лазерная коагуляция сетчатки.

Сергей Абрамов:

Сейчас продолжается.

Вячеслав Куренков:

Я думаю, что в каждом конкретном случае нужно рассматривать вопрос отдельно. Сейчас, в принципе, в строевые войска берут людей с более расширенным диапазоном при наличии какой-либо аномалии рефракции.

Ксения Чиненова:

Хочется сказать, что этими вопросами занимается не просто врач-офтальмолог узкопрофильного учреждения, но и специальные медицинские комиссии. Верно я говорю?

Вячеслав Куренков:

При каждом военкомате, естественно, своя комиссия. Военкомат отправляет и нам запросы. Если мы сделали лазерную коагуляцию или сделали операцию, идет запрос из военкомата: какая была рефракция у пациента. Предоперационные данные мы, естественно, предоставляем. Кстати, если при высокой близорукости была сделана рефракционная операция, призывники освобождаются от военной службы, если есть на то определенные документы.

Ксения Чиненова:

Хочется сказать не о военных и армии, но вообще о наших ежегодных профосмотрах людей тех профессий, которые входят в группы риска: ультрафиолетового облучения, ионизирующего облучения. Насколько?

Сергей Абрамов:

Сейчас мы начинаем сталкиваться с тем, что хорошие компании, которые заботятся о своих подчиненных, сотрудниках, заключают договоры добровольного медицинского страхования, и страховая компания в обязательном порядке отправляет на медицинские осмотры. Они действительно есть, и достаточно не формально проводятся, проверяется все. В случае необходимости, если на диспансеризации выявляется патология, не только по глазам, сразу принимаются меры, человеком начинают заниматься, лечить его по его заболеванию.

Ксения Чиненова:

Может такое случиться, что человеку могут поменять профессиональную пригодность?

Сергей Абрамов:

На моей памяти, в практике, крайне редко случается. Только что-то должно быть такое, скажем, сверхъестественное. Дело в том, что потеря зрения сопровождается не только потерей профессии, но и потерей качества. Не «качества жизни» мы говорим, а жизни в общем, то есть жизнь меняется у человека полностью. Он сам чаще всего уходит, может уйти из профессии, потому что ему неудобно там, вплоть до того, что.

Вячеслав Куренков:

Становится невозможно выполнять свои должностные обязанности.

Сергей Абрамов:

Да, добираться и т.д., а он не видит.

Вячеслав Куренков:

А он ничего не видит, у него развилась катаракта. Он ничего не сможет сделать. Естественно, он раньше уходил на инвалидность, потому что нужно было ждать операцию. Также, если у человека появляется глаукома и поражает зрительные нервы, у него снижаются не только поля зрения, но и падает центральное зрение.

Сергей Абрамов:

А человек – водитель, предположим. У него сузилось поле зрения. Конечно, он сам не будет рисковать собой и уйдет из профессии. То есть не комиссия отсеивает, по сути, людей, а сам человек.

Вячеслав Куренков:

Допустим, есть «Формула-1», гонки. У каждого пилота должно быть хорошее зрение без вспомогательных средств коррекции. Во-первых, это высокие скорости. Там очки могут слететь, в них и невозможно – шлем. Это неудобно. Контактные линзы тоже могут вывихнуться, опять же.

Ксения Чиненова:

Вообще, существует ли какая-то направленность в будущую специальность среди абитуриентов при прохождении профкомиссии?

Вячеслав Куренков:

Прежде всего, профкомиссия оценивает физическое состояние тела, в том числе и органа зрения при выборе той или иной специальности. Везде нужны, в принципе, здоровые люди, с хорошим зрением. Нездоровые нужны, но для того и создана комиссия, чтобы выявить заболевания, потому что наверняка идут люди, которые хорошо себя чувствуют, перед которыми открыты двери в любую специальность, но, к сожалению, при прохождении комиссии у них находят или плохое зрение, или впервые обнаруживают порок развития сердца, который не позволяет им идти в эту специальность без лечения. Есть и другие моменты. Это как барьер, когда человека заставляют задуматься в первый раз о своем здоровье.

Сергей Абрамов:

Часто профессия может усугубить его заболевание. Поэтому не нужно рассматривать комиссию, как компанию злодеев. Это не злодеи, это помощь человеку для дальнейшего, для лечения заболевания.

Вячеслав Куренков:

Невозможно представить себе пилота, который будет плохо видеть. Просто из-за этого. Так же, как и водитель, допустим, автобуса. Он должен иметь отличное зрение, и он должен иметь хорошее сумеречное зрение и ночное зрение, потому что у него за спиной десятки пассажиров, которые должны быть защищены в том числе в плане того, что водитель все отлично видит и видит вовремя опасность, может на нее правильно среагировать. Это поезда, машинисты, это все те специальности, которые связаны с ответственностью, пренебрежение которой может привести к массовой гибели людей.

Сергей Абрамов:

Я хотел бы поднять, знаете, какую тему? К нам часто обращаются пациенты с достаточно серьезными травмами, полученными в единоборствах: боксеры, каратисты и т.д. Получают травму, достаточно серьезную по глазу, с отрывами сетчатки и т.д. Мы им делаем операцию, восстанавливаем зрение. Дальше – наши рекомендации о том, что нужно закончить с данным видом спорта и убрать все глазные травмы. Здесь мы часто видим от пациентов разочарование и негатив в нашу сторону. «Как же так? Мы можем только этим заниматься». Что на это сказать?

Ксения Чиненова:

Разводим руки.

Сергей Абрамов:

Мы сделали все, для того чтобы восстановить вам зрение.

Вячеслав Куренков:

В конце концов, есть специальности, где люди уходят рано на пенсию. Это военные люди, чуть ли не в 45 лет уходят на пенсию, но это не значит, что они будут сидеть дома и ничего не делать. Люди часто меняют в течение жизни свою профессию, в этом нет ничего страшного. Если вам запретили участвовать в боях без правил, то можно найти себе более правильный спорт или профессию, где есть правила, спокойный образ жизни и хороший результат.

Сергей Абрамов:

Очень много почему-то пациентов, именно боксеров, получивших удар в голову, образуется отслойка сетчатки.

Ксения Чиненова:

Даже не по глазу порой, а просто по голове.

Сергей Абрамов:

Да, и это всегда было. Говорят, что «в последнее время». Нет, это всегда было. Я помню и 15 лет назад, и 20 лет, мне мой учитель еще рассказывал, что очень много было травм от прямых ударов по голове, связанных с разрывами сетчатки. Это в лучшем случае. Сейчас мы можем это лечить, а там может быть вплоть до отрыва нерва, размозжения тканей. Это то, что касается глаза, а ведь дальше за глазом еще мозг. Какой же удар происходит, если глаз разорвался?!

Ксения Чиненова:

Об этом вряд ли думают.

Вячеслав Куренков:

Подводя итоги, надо посоветовать всем слушателям, что мы, родители, должны заботиться о зрении детей, чтобы двери любых учебных заведений, и специальностей, и будущих профессий были для них открыты. Мы видим очень большое разочарование абитуриентов, которые желают поступить в данное учебное заведение, но для них есть ограничения, в том числе по зрению. Это приводит к тому, что человек не то что вынужден менять – он впадает в депрессию, потому что все последние школьные годы он мечтал об этой профессии, а конце концов оказывается, что он по зрению не может туда пройти. Поэтому желаем всем детям хорошего зрения, а родителям – беречь их и постоянно их проверять.

Ксения Чиненова:

Спасибо большое, что пришли на нашу программу! Было очень интересно.

Сергей Абрамов:

До свидания.