Мифы пластической хирургии
Пластическая хирургия
Олег Дружбинский:
Программа «Онлайн приём», ведём ее сегодня я, Олег Дружбинский, и Анастасия Удилова. Мы поговорим об одной из самых, на мой взгляд, секретных медицинских практик под названием «пластическая хирургия». Тема нашей сегодняшней передачи: мифы, которые так упорно и, скажем, назойливо внедрены в общественном сознании, «Мифы о пластической хирургии». У нас сегодня в гостях Максим Нестеренко – известный пластический хирург, лауреат многих премий. Мы надеемся, что он все мифы нам сейчас развеет.
Начнем с самого простого, известного, и, что называется, установочного мифа. Вызывают ли импланты рак?
Максим Нестеренко:
Спасибо, что вы пригласили меня на свое радио! Очень приятно. На самом деле, это самый распространенный миф. Как только появились импланты в Америке, и сразу же первый вопрос всегда, что он вызывает рак. Уже давно доказано, уже очень много потрачено и времени, и денег фирм, которые производят импланты. Доказано, что никакого рака импланты не вызывают. Вокруг них образуется капсула тоненькая, небольшая, как в раковине вокруг жемчужины. Капсула образовалась, в ней находится имплант, и никак он не влияет. Причем, гель, который там находится, и капсула максимально гипоаллергенна, она даже аллергию не вызывает. Бывают травмы имплантатов, и происходит разрыв, например, в ряде случаев, но гель даже, который находится в импланте, даже не вытекает. Он не жидкий, он как зефир, никуда не вытекает, там остается, и совершенно, 100 % доказано, что ничего не вызывает.
Олег Дружбинский:
Максим, вы обещали разоблачать. Я так понимаю, что вы говорите про новые импланты, современные, последних серий. А старые-то, все-таки?
Максим Нестеренко:
Нет никаких данных, но пациенты все равно боятся. Очень много денег было потрачено фирмами, очень много исследований было проведено и у нас в стране и в других, на многих пациентах. Причем, не просто в лаборатории, пациентам установлены имплантаты уже 30 лет, около 40 лет назад, и нет никаких данных, что они вызывают рак.
Анастасия Удилова:
Насколько они прочные? Если произошел ушиб, удар, женщина упала с высоты собственно роста, разрыв наверняка возможен, да?
Максим Нестеренко:
Конечно, может быть. Причем, старые имплантаты требовалось менять раз в 10 лет. Кстати, еще один миф, что через 10 лет в любом случае нужно менять имплантат. Это не так. Сейчас в новых имплантатах настолько качественный материал и гель у них внутри, что производители, практически, всех уже известных марок дают пожизненную гарантию – так, как в машине. Даже лучше, чем машина. Машине ТО нужно делать.
Анастасия Удилова:
То есть, что получается? Женщина, допустим, неаккуратно сделала какое-то па в процессе танца, у нее произошел разрыв. Что значит «гарантия»? Она ходит с разрывом до тех пор, пока через две недели?..
Максим Нестеренко:
Нет, немножко не так. Через шесть месяцев вокруг имплантата образуется капсула и он уже стабильный, снимаются все ограничения физического характера, то есть нагрузку, спорт. Можно уже жить полноценной жизнью и не бояться, что они разорвутся. Но, не дай бог, какое-то сильное давление, в аварию человек попал, настолько сильная была травма, что имплант разорвался. Но тут уже могут и ребра сломаться, правильно? Имплантат, даже если рвется, то тогда это гарантийный случай. Человек приходит к своему врачу, и он меняет вам бесплатно.
Анастасия Удилова:
У врача в запасе есть, в наличии?
Максим Нестеренко:
Да, и фирма предоставляет бесплатно имплантат по гарантийному случаю. Настолько они качественные.
Анастасия Удилова:
Очень многие женщины, например, имея желание улучшить внешний вид своей груди, думают, что лучше сначала родить, и только потом делать пластику, ставить себе эндопротез. Они боятся, что он помешает процессу кормления. Это тоже миф?
Максим Нестеренко:
Это тоже миф, но тут мы можем немного обсудить. Кормить и рожать с имплантатами можно. Но, если люди планируют в ближайший год ребенка, то лучше, все-таки, родить, а потом уже, через год, сделать операцию. Почему? У меня были пациентки, которые через 2-3 месяца после постановки имплантов выяснили, что они беременны. Они рожают, кормят, все, проблем нет. Но, когда девушка кормит, грудь у нее увеличивается в размерах, и она после прекращения кормления должна сократиться. Если грудь не сокращается, то требуется коррекция, та же самая подтяжка. Не замена имплантата, а подтяжка. В этом случае мы делаем операцию. А если люди планируют ребенка, значит, сначала дети, потом операция. Но можно рожать, кормить, и это не мешает.
Анастасия Удилова:
Наверное, когда уходит молоко, происходит трансформация?
Максим Нестеренко:
Грудь очень сильно меняться. Очень многие пациенты спрашивают: «А какой будет грудь после кормления?» Мы совершенно не знаем, как она будет выглядеть. Это зависит от многого, например, у вас были первые роды, или как у вашей мамы было, как у неё поменялась грудь после кормления. Очень часто, в 70-80 %, все-таки, грудь сокращается, она получает ту форму, которая была после операции.
Анастасия Удилова:
Перед операцией хирург делает определенные разметки, исходя из асимметрии, той, которая есть в данный момент у женщины.
Максим Нестеренко:
Да, конечно. Мы и разные имплантаты ставим, разного объема. Очень много асимметрий.
Олег Дружбинский:
Скажите, а правда, что у всех груди разные?
Максим Нестеренко:
Да. Не то, чтобы разные, а там и разный объем железы, и разные ребра, у кого-то больше выпирает, у кого-то меньше. Расположение ареол, расположение суммарных складок. Причем, на консультации я показываю, что мы можем сделать, а что мы вообще не можем сделать. Например, стандартное: делаем увеличение груди, а ареолы на разном уровне, разница два сантиметра. Я объясняю: «Выровнять ареолы при обычном увеличении невозможно. Чтобы сделать, нужно делать разрез вокруг ареолы и перемещать ареолу. Перемещать и их выравнивать, то есть без этого разреза мы не можем переместить». Девушка должна согласиться, что у нее после операции будут разные ареолы. А пациенты не видят свою грудь. Я показываю: «Смотрите, как сильно, ребра ушли в сторону на два сантиметра». Ей 18 (20, 30) лет, она даже не замечала. После операции пациенты смотрят на свою грудь, фотографируют, в Instagram выкладывают, и начинается: «А почему у меня разные?» А потому что было очень много до. Пластический хирург может что-то сделать, а что-то не может. Поэтому на первичной консультации я стараюсь дать всю полную информацию о том, что можно получить и что нельзя, и чтобы пациент понимал и после операции не возникли вопросы.
Олег Дружбинский:
Я уточню. Все-таки, то, что груди разные, – это стандарт?
Максим Нестеренко:
Это стандарт, да. Нет ни одной одинаковой груди. Причем, даже имплантатов. В частной практике я использую 4-5 основных имплантов. Основных. А груди пациентов нет ни одной одинаковой. У всех разные.
Олег Дружбинский:
Получается, что вы можете ставить разные импланты? Сюда побольше, сюда поменьше?
Максим Нестеренко:
Да, мы можем именно объем скорректировать. Но пациент видит разные варианты, и он понимает, что у него своя особенность, что есть особенности, что объем, например, может получиться хороший. Но, все равно, невозможно сделать идеально. Даже в идеальной работе все равно можно найти какие-то недочеты. У каждого есть правая и левая сторона и тела и лица – у нас они всегда разные.
Олег Дружбинский:
Еще один уточняющий вопрос. Правда ли, что у женщины-правши правая грудь больше?
Максим Нестеренко:
Нет, так не связано. Такого нет. Чаще болит левая грудь, например, после операции, чем правая грудь. Тоже миф, что должно болеть с двух сторон, а болит всегда одна. У пациентов сразу вопрос: «Почему болит одна?» Потому что в теле не может быть две болевых точки. Всегда одна перебивает другую, и поэтому одна болит, например.
Анастасия Удилова:
Как интересно! Я даже сама про одну болевую точку не знала. Скажите, пожалуйста, Максим, если женщина решилась поставить, установить себе эндопротезы молочных желез, они должны служить всю жизнь или у них есть какой-то ресурс и нужно через какой-то промежуток времени менять?
Максим Нестеренко:
Как раз, мы поднимали этот вопрос, что на имплантаты сейчас пожизненная гарантия и менять их не нужно. Меняют их только при каких-то осложнениях. В любой операции есть осложнения. Менять их не нужно. Единственное, может потребоваться коррекция, особенно, после родов может поменяться грудь, и мы устраняем провисание груди, например. Правда, очень часто, на третий месяц 95 % пациентов недовольны объемом, они всегда хотят больше. Это везде в Instagram: «Нестеренко ставит маленькие импланты». Каждая приходит и каждой мы ставим побольше, но все равно недовольны. То же самое с губами, примерно. Это для любой девушки.
Анастасия Удилова:
А изначально у дам, которые хотят увеличить грудь, был запрос на большой объем?
Максим Нестеренко:
Нет, наоборот. Все приходят – все боятся много сделать. «Доктор, мне идеально, красиво и по моей фигуре». Но мы получаем что-то, а потом отек уходит, и у нас уже привычка, и нам нравится, и потом мы хотим ещё больше.
Все-таки, я про губы, вспомнил просто. Увеличение губ, например, делают очень многие косметологи. Но никто не приходит к косметологу и не говорит: «Сделайте мне, как у утки. Большие, огромные, чтобы всем не нравилось». Все просят: «Мне чуть-чуть». Но, чем гель хорош? Он рассасывается через полгода-год, потом губы сдулись. Пациентка приходит через год: она побольше ввела, уже два шприца. Потом на следующий год: три шприца. Через 4-5 лет она получает большие губы, но она не видит этого. Ее окружающие говорят, что как плохо, некрасиво, но она довольна. А с грудью можно сделать только один раз. Ты поставил один раз – и всё. Повторные операции я, конечно, делаю, но, когда есть осложнения: серомы, смещения, контрактуры. Мы это делаем. Но, приходит пациентка и говорит: «Максим Леонидович, я хочу больше». А я говорю: «Маша, я не буду тебе делать больше». Потому что повторная операция – очень сложная операция. Это 4 часа работы, это капсулу иссекать. Еще и стоимость дороже. Но мы никогда не удовлетворены тем, что мы имеем: зарплата, размер импланта, губ. Мы всегда хотим больше. К сожалению, психологически пациенты в этом плане недовольны. Именно в размере. Все хотят больше.
Олег Дружбинский:
Надо не ошибиться с первого раза, когда выбираешь себе размер.
Максим Нестеренко:
Да. Поэтому я, например, на консультации показываю. Приходит девушка. Я ее измеряю. Я смотрю по росту, по обхвату грудной клетки, по объему железы до операции. Вот имплант. Мы смотрим, что получилось.
Олег Дружбинский:
Вы всё даже на картиночке показываете?
Максим Нестеренко:
Показываю, да. Есть даже моделирование, мы используем иногда. Но, все равно, пациент видит одно. Он же боится сперва, всего боится. Два основных страха – наркоз и результат. Наркоз – тут нужно просто довериться своему врачу. Мы перед операцией проходим обследование, чтобы организм полностью был подготовлен, плановая операция, никакой экстренности нет, чтобы человек был практически здоровым. А размер всегда хотят побольше.
Анастасия Удилова:
Наверное, у мужчины немножко свой подход к ситуации? Вы, наверное, за эстетику больше? Поэтому вы ставите поменьше.
Максим Нестеренко:
Я – да. Вообще, для хирурга лучше меньше, потому что, чем меньше имплант, тем меньше проблем. А пациенты хотят больше. Вот, сегодня позвонила пациентка, у нее год прошел. Она присылает фото: «Доктор, посмотрите, как сделал другой доктор. Такие же параметры. А вы мне поставили маленький имплантат. Я хочу больше». Я отвечаю: «Зато у тебя все ровно, все красиво».
Олег Дружбинский:
Доктор, у меня к вам еще один серьезный вопрос, а вы ответите, миф это или нет. Распространено убеждение, что после постановки имплантов в женскую грудь она перестает быть чувствительной. В частности, соски. Или нет?
Максим Нестеренко:
На самом деле, примерно у 5-10 % пациентов может снижаться чувствительность достаточно сильно. Но чаще всего она даже усиливается после операции от белья, от трения. Девушки даже боятся дотронуться до сосков. Но, когда снижается, мы используем препараты стимуляции, и полностью все восстанавливается, вся чувствительность, но к году. Вообще, окончательный результат после операции мы получаем к году. После любой операции: после ринопластики, после пластики груди. Уходит полностью отек, чувствительность полностью восстанавливается. Но бывают редкие случаи, все-таки, нужно признать, бывает.
Олег Дружбинский:
Не раз приходилось слышать, что, практически, 100 % чувствительность пропадает.
Максим Нестеренко:
Нет, не 100 %. По моей практике, около 10-15 %.
Анастасия Удилова:
А с чем связано повышение чувствительности?
Максим Нестеренко:
Травма, отек, трение белья. Поэтому усиливается. Я чаще всего делаю разрез по ареоле, чтобы шов сделать минимально заметным, поэтому травма, сосок становится чувствительным.
Анастасия Удилова:
Я, честно говоря, никогда не понимала и не представляла, как можно поставить имплант через маленькую дырочку.
Максим Нестеренко:
Это волшебство рук (чуть-чуть похвастаемся). На самом деле, очень много зависит от ширины ареол. Когда я начинал, мне нужно было хотя бы 4 сантиметра ширины ареол. А сейчас я могу работать на ширину двух пальцев хирурга, даже на один палец могу уже ввести. Имплантат же мягкий, мы его сдавливаем и аккуратненько устанавливаем имплант под мышцу. Он потом расправляется и хорошо лежит.
Олег Дружбинский:
Давайте, оставим в покое прекрасных женщин и перейдем к мужчинам. Не все же, что называется, тайны сразу выкладывать, а во-вторых, тайн еще много, нам есть, о чем поговорить.
Давайте, про мужчин. С чем приходят мужчины к пластическому хирургу?
Максим Нестеренко:
По моему опыту, мужчины, во-первых, мало кто сам приходит. Чаще всего их толкают женщины. Вообще, даже косметологией не занимаются. Нам, мужчинам: пришел – сделал. Они не будут делать масочки, заниматься этим не будут. Чаще всего две причины, по моему опыту. Первый вариант: мужчина на работе состоялся, но с возрастом, постепенно, он внешне становится уже не такой красивый. Поэтому они приходят из-за работы. Видят рядом молодых ― приходят к пластическому хирургу. Вторая причина – это, наверное, у него молодая любовница, и он хочет ей соответствовать. Наверное, это вторая причина.
Олег Дружбинский:
Причина понятна. А что хотят сделать?
Максим Нестеренко:
Чаще всего делают или серьезные круговые подтяжки лица, или небольшие, и еще пластику век. Причем, мужчины еще более требовательные, чем женщины. Мужчине нужно сделать так, чтобы вообще было незаметно. Можно даже сделать чуть-чуть качество и эффект, например, глаз, хуже, то есть не сделать совсем идеально, но главное, чтобы никто не заметил. Это главное пожелание.
Олег Дружбинский:
Кстати, о мифе. Я не раз слышал о том, что все пластические операции на мужчине видны. Видны или нет?
Максим Нестеренко:
Нет такого, что у женщины видно, а у мужчины не видно. Лицо мужчины отличается только толщиной кожи, вот и вся, по большому счету, разница. Также играет роль уход, как он ухаживает. Заметность больше зависит от качества выполняемой операции, выбранной методики, что мы делаем.
Анастасия Удилова:
Профессионал, конечно, увидит вмешательство и у женщин.
Олег Дружбинский:
Но мы же сейчас не о профессионалах говорим.
Пойдем дальше, к следующему мифу, который мы уже не раз обсуждали. Вернемся на секундочку к женской груди, к прекрасной части тела. Одна из моих знакомых, насколько я знаю по слухам, несколько раз себе меняла грудь. Сначала она сделала очень большую, а потом сделала меньше, а потом, все-таки, сделала среднюю. Примеряла, как платья. Я не знаю, насколько это правда, лично у нее не спрашивал. Но мне интересно: можно так делать или нет?
Максим Нестеренко:
Каждая последующая операция – это риск осложнений. По моему опыту каждая операция, наверное, на 20 % снижает риск получения идеального результата. Например, то же самое увеличение груди. Частые операции, стандартно, все просто. Но повторная операция – это уже 4 часа работы. Всё намного сложнее ― и в реабилитации, и методика операции. Третья операция еще сложнее. Например, был больше имплантат, а нужно меньше поставить: нужно ложе уменьшать, уже подшивать, кожу иссекать. Возможно, подтяжка потребуется.
Олег Дружбинский:
Какие бывают осложнения и что с ними делать?
Максим Нестеренко:
Первое очень частое осложнение – пациенту не нравится объем. Но это не осложнение, а восприятие результата. Из основных осложнений – это смещение имплантата. Он начинает двигаться, крутиться, он не врастает. Он должен врасти и никуда уже не болтаться. Чаще всего такое осложнение происходит из-за того, что пациентки нарушают рекомендации, данные им хирургом. Ты говоришь: «Три месяца не ходить в спортзал», а девушка пошла. Одна пошла – все хорошо, вторая пошла, а третья пошла – и у нее сместился имплантат. Она приходит к хирургу, не рассказывает, что она пошла в спортзал. Приходится его менять, потому что он не врос. Последние имплантаты делают шероховатые. Они врастают и никуда уже не смещаются. Но, все-таки, на 3-6 месяцев даже я рекомендую ограничить нагрузку.
Олег Дружбинский:
То есть вы под осложнением подразумеваете именно смещение?
Максим Нестеренко:
Да. Это чаще всего происходит.
Анастасия Удилова:
Это единственное осложнение?
Максим Нестеренко:
Нет, осложнений бывает много.
Анастасия Удилова:
Самые распространенные, что можно ожидать?
Максим Нестеренко:
Из осложнений после операции, например, собралась гематома, нужно тогда повторно делать. Сосуд может порваться даже через 3-4 дня. Грудь стала в два раза больше. Но это очень-очень редко, по моей практике, раза 3, наверное, встречалось. Мы сразу брали пациентку и убирали ей гематому, все было потом хорошо. В отсроченном варианте – это смещение имплантата, появление серомы – это межтканевая жидкость, которая образуется, бывает, даже через полтора-два года. Она образуется рядом с имплантом. Она увеличивает объем груди и жидкость нужно удалять. В принципе, хватает 2-3 посещения доктора. Он делает небольшой укол – и все уходит. Может быть контрактура, это когда идёт неправильное формирование капсул вокруг имплантата. Она должна быть тоненькой, маленькой и вокруг имплантата, держать его. Она, бывает, становится толстой, твердой и сдавливает имплантат, грудь из красивой становится как камень.
Анастасия Удилова:
Это с чем связано? С индивидуальными особенностями организма?
Максим Нестеренко:
Тут очень много вариантов, что может быть. На самом деле, это до конца не изучено. Раньше контрактура была бичом пластической хирургии.
Олег Дружбинский:
«Контрактура» – это термин, означающий сдавление?
Максим Нестеренко:
Да. Сейчас мы устанавливаем имплантаты с текстурой, тем самым мы на 95 % снижаем риск появления контрактуры. Но у меня за мою практику не было ни одного случая контрактуры. Сером было 2, две пациентки. Смещений импланта у меня, наверное, было 4 пациентки. Причем, у двух мы поменяли имплантат, а у двух других мы не стали менять, потому что всё же повторная операция, риск, и многие боятся. Но он остался; он чуть-чуть сдвинулся, потом мы выправили, и он остался и никуда уже не смещался. Пациентка ходит, но мы ждем, что он опять начнет крутиться. Мы ей, все-таки, поменяем. Разрыв импланта, все-таки, редко происходит.
Олег Дружбинский:
Хорошо. Давайте, перейдем к другой части человеческого тела под названием нос. К тому, что называется ринопластикой. Есть достаточно расхожий миф о том, что нос с первого раза не сделаешь. То есть, если уж ты затеял переделки носа, то будь здоров, готовься несколько раз. Расскажите, так или нет?
Максим Нестеренко:
Нос – самая сложная, я считаю, операция в пластической хирургии. Есть две сложных. Это лицо, круговая подтяжка лица. Но там другая сложность: мы можем повредить нерв и очень длительная операция. Нос – это самое сложное в том плане, что очень много структур, очень много хрящей, косточек, которые нужно куда-то перемещать, и в этом сложность. А потом еще восприятие пациента, что он получил. Поэтому ринопластика, считается, самое сложное в пластической хирургии. Многие хирурги говорят, что с первого раза вообще не получается, нужно два-три раза. Но я все стараюсь делать с первого раза. Бывают потом инъекции, добираешь или, наоборот, убираешь, ткань. Конечно, стремление – сделать с первого раза, но около 30 % пациентов требуют дополнительных манипуляций, иногда даже повторной операции, потому что у всех заживает по-разному. Рубцы могут становиться большими. Бывает, когда очень тоненькая кожа, каждый хрящик виден. Или, например, очень толстая кожа – вообще можно нулевой результат получить. Тогда коррекция, повторная операция. Повторная операция вообще сложнее, особенно нос. Анатомия уже другая. А если пациент приходит после другого хирурга, то даже цена в два раза выше. Это как бомба замедленного действия – пока не увидишь, ты не поймешь, что там. Почему с ринопластикой всё сложно? Например, на увеличение груди мы используем 3-4 методики, не много. А при ринопластике мы в голове держим 15-20 вариантов разных методик, чтобы сделать красивый нос. Потому что, пока не откроешь кожу, не увидишь, что там, ты не поймешь, что тебе нужно сделать.
Анастасия Удилова:
А вы можете, допустим, в процессе работы менять методику?
Максим Нестеренко:
Конечно. Во время операции ты уже творишь. Нос – это вообще творчество. Грудь – это ты видишь исходник, выбрал имплант и получаешь то-то. А нос – это искусство.
Олег Дружбинский:
Очень интересно. Скажите, пожалуйста. Один мой знакомый с Кавказа, с большим, знаете, кавказским красивым носом, сделал его нормально. У него еще были какие-то проблемы с дыханием. Он решил всё заодно, одним махом: и дыхание наладил, и нос поправил. Но, я смотрел ― ему сделали совершенно без шрамов, вообще никаких. Откуда же режут? Я его не спрашивал – неудобно. Спрошу у вас.
Максим Нестеренко:
Все основные доступы – в носовом ходе делают небольшой разрез и по коже между носовых ходов. Это называется открытая ринопластика.
Олег Дружбинский:
Через ноздри, грубо говоря?
Максим Нестеренко:
Через ноздри, да, проще говоря. Через ноздри и, плюс, разрез на коже. Это называется открытая ринопластика. Есть закрытая ринопластика, когда разрез только в ноздрях, по коже не делают. Но я, например, делаю, я приверженец открытой ринопластики. Закрытую ринопластику, я считаю, придумали хирурги, у которых мало пациентов. Пусть скажут хирургам, что я плохой, но я считаю так. Потому что разрез открытой ринопластики не видно. Чтобы его увидеть, нужно поднять голову. Даже через год этот шов будет вообще не заметен. Когда хирург делает закрытую, он во время операции себя ограничивает, ему сложнее делать. Очень часто носы получаются кривые. Об этом никто не говорит из тех, кто делает закрытую, но больше шанс, процент получить кривой нос.
Олег Дружбинский:
Меньше, что называется, поля для деятельности, правильно?
Максим Нестеренко:
Да. Сложнее, неудобнее, особенно после повторной операции. Вообще только открытой методикой нужно делать. Поэтому ― открыл, увидел и все сделал красиво, и маленький шовчик.
Анастасия Удилова:
Вы говорите, что конечный результат носа не представляется. Тем не менее, наверное, человек приходит просит, чтобы кончик носа был чуть-чуть вздернут, например, или выпрямить спинку.
Максим Нестеренко:
Да, он хочет, конечно.
Олег Дружбинский:
Но вы рисуете тоже?
Максим Нестеренко:
Да. Мы делаем моделирование, но оно тоже условное, как Photoshop. На картинке мы чуть так приподняли, или так приподняли, а во время операции ты смотришь и понимаешь, что ты не можешь сделать так. Когда, например, сбоку смотрим, то мы можем с пациенткой договориться: насколько я приподниму кончик вверх, насколько будет прогиб. А, например, в анфас – мы не можем точно сказать, что мы уменьшим его на миллиметр, или на 4 миллиметра, потому что всё непредсказуемо, зависит от толщины хрящей, костей и хрящей. А пациент хочет: «Конкретно хочу вот так». Некоторые хирурги говорят: «Будет вот так», а получается не так. Поэтому ― моделирование и фотографии до операции, и на консультации мы всё обсуждаем. Есть желание пациента, есть опыт хирурга, и есть третье – исходные данные. Из-за них очень часто мы не можем получить то, что хочет пациент. На самом деле, ринопластика, по большому счету, как фортуна, скажем так.
Анастасия Удилова:
Еще хотела по поводу круговой подтяжки лица спросить. Тоже очень много слышу от своих знакомых фразу: «Да не дай бог сделать – сразу стану кривая на всю жизнь». Почему-то тоже все боятся подтяжки, как огня.
Олег Дружбинский:
У вас есть такой термин, если я не ошибаюсь, «кругосветка».
Максим Нестеренко:
Да, есть. Это лицо с круговой подтяжкой не только снизу, но еще и сверху. Сейчас есть новые методики – эндоскопические подтяжки, когда с помощью эндоскопа мы используем меньшие разрезы, не перерезаем полностью, и реабилитация быстрее. Но, все равно, классическую круговую подтяжку никто не отменял. Когда висит кожа, ее нужно обрезать. Тут голословное немножко заявление, потому что очень много зависит от исходника и от врача. Хорошо делайте – будет всё хорошо.
Олег Дружбинский:
Максим, я, все-таки, уточню насчет «кругосветки». Ведь вы можете сказать: какая вероятность того, что перекосит? Вы знаете, мужчинам-то не очень приятно ходить с перекошенным лицом, а для женщин совсем горько будет.
Максим Нестеренко:
Нет такой статистики, если только по журналу. Около 3-5 %, пишут иногда. Но, что называется, если ты попал в эти 3 % – тебе не легче, что ты попал в маленький процентик. Но, даже если мы получаем какие-то осложнения, всегда можно улучшить. Что самое страшное при круговой подтяжке? Что доктор нарушает нерв, перерезает его. Может получиться, что вся половина лица обвиснет, не будет мимики одной половины. Один нерв выходит на одну сторону лица, на другую – другой. Может получится проблема. Тогда бывают даже восстановительные операции. Я, например, когда был в ординатуре у профессора Неробеева, в альма-матер челюстно-лицевой хирургии, то мы, как раз, пересаживали нерв. Мы брали нерв с руки и пересаживали от одного нерва со стороны лица и восстанавливали. Также с помощью ботокса можно восстанавливать, немножко корректировать, скажем так. Поэтому, если что-то произошло, нужно идти к хирургу. Хороший доктор, даже если он не справится, посоветует к кому-то пойти. В тот же самый ЦНИИС пойти, там можно делать восстановительные операции.
Анастасия Удилова:
То есть, на самом деле, много технических сложностей, которые, действительно, могут возникнуть у любого хирурга, на любом этапе. Чтобы пациенты не были критичны.
Максим Нестеренко:
Конечно. Чем сложнее операция, тем больше вероятности. Нужно не отчаиваться, даже если мы получили что-то не так, как мы хотим. Нужно идти к своему хирургу и решать проблему, не оставлять ее.
Анастасия Удилова:
Не конфликтовать, а прийти с проблемой и вместе дружно, коллегиально решать ее, да?
Максим Нестеренко:
Это тоже очень частый вопрос. Очень многие пациенты приходят, даже после других хирургов, и говорят: «Мне не понравилось». Я спрашиваю: «Вы были у своего хирурга?» – «Нет» – «А почему вы к своему не сходили?» Конечно, доверие снижается к своему хирургу, но тут же вопрос, во-первых, финансовый, раз. Повторная операция у другого хирурга будет стоить в 2 раза дороже, а когда ты к своему приходишь, он, может быть, вообще сделает бесплатно. У меня делают бесплатно, все-таки, какие-то коррекции мы делаем. Или за себестоимость наркоза. Твой хирург видел, он знает, что там. Если он берется повторную делать ― я бы доверился. Третий раз идти к своему хирургу повторно – я уже, наверное, не пошел бы, но на повторную операцию нужно идти к своему хирургу, я считаю. Он знает, что там внутри. Если он берет, он все равно заинтересован вам сделать лучше. Но может быть, что он просто не может сделать лучше.
Анастасия Удилова:
Потому что, наверное, пластический хирург хочет видеть красоту и эстетику, он заинтересован в хорошем конечном результате.
Максим Нестеренко:
Конечно, да. Тем более, сейчас с развитием Instagram и соцсетей невозможно быть плохим хирургом. Нужно делать все с первого раза и всегда хорошо.
Олег Дружбинский:
Хорошо, идем дальше, у нас мифы еще есть. Поговорим с вами про похудение или про липосакцию. Уже лет 10-15, на моей памяти, все размахивают страшным словом «липосакция» и говорят: «Что ты на диете сидишь? Просто срежь себе жирок с живота, и все у тебя будет отлично». Так вот, вопрос: можно ли похудеть с помощью липосакции, не прибегая к диете? Это миф или нет? Что с этим делать?
Максим Нестеренко:
Это, к сожалению, миф. Невозможно похудеть с помощью липосакции. Липосакция – это не метод похудения, а локальное удаление жира. Нужно сначала похудеть, и можно убрать остатки, на животе, например, у девушек, на боках. Это, вообще, гормонозависимые зоны, очень тяжело, чтобы они ушли, даже спортом они, практически, не убираются. Приходят к хирургу, у него очень много методик липосакции. Но, смысл такой, что мы убираем жир и выравниваем контуры тела. Но, все равно, если человек так же продолжает кушать, так же ничего не меняет в своей диете, то так же все появится через год и все будет заново. Деньги зря потрачены, силы потрачены зря.
Анастасия Удилова:
Дополнительный метод коррекции для достижения идеальной фигуры, будем так говорить?
Максим Нестеренко:
Да, это помощь пациентам. Последнее время, сейчас большой тренд – не выбрасывать даже этот жир, а куда-то его использовать. Раньше его использовали, например, для увеличения груди, но проблема жира в том, что он рассасывается, практически, весь. Перестали в грудь вводить, потому что там почти нулевой результат. Сейчас, последний тренд ― введение его в ягодицы, чтобы увеличить попу с помощью жира. Это, конечно, операция для ленивых. Потому что, если грудь вообще никак не сделать, даже спортзалом, то есть она после кормления упала, и все висит, и кроме как имплантом или подтяжкой никак не изменить, а вот попу можно сделать с помощью спорта, и очень красивую. Тренера найти и проблем не будет. Но для ленивых есть такая операция – введение жира. Мы получаем красивую, круглую попу вместо живота.
Олег Дружбинский:
Но, это же две разных операции, получается?
Максим Нестеренко:
Конечно. Сначала нужно взять жир, а потом ввести.
Олег Дружбинский:
Вводят, как есть, или его как-то перерабатывают?
Максим Нестеренко:
Мы его очищаем немного, да. Это сложные техники, никому не интересно. Потом да, с помощью шприца мы вводим в зону, в которую необходимо. Причем, бывает, что с боков попу убираешь, а в профиль делаешь выпуклые ягодицы, красивые.
Олег Дружбинский:
Извините, я немножко сейчас пофантазирую. Правильно ведь, можно брать ненужный жир и вставлять в нужные места? Лицо разгладить, шею, зону декольте, извините.
Максим Нестеренко:
В декольте мы не используем. В лицо его часто используют. Например, гемиатрофия лица. Это отсутствие жира в лице, часть лица без жира. Получается, с одной стороны только мышцы, каждая мышца видна, а с другой стороны всё у нас с жиром. Мы вводим жир и восстанавливаем, создаем объем. Или даже морщины можно разгладить. Косметологи используют гель, но он на шесть месяцев, а жир мы вводим, 3-4 процедуры, и создаем объем после травм, например, или западения, дефекты, различные деформации. Мы с помощью жира моделируем лицо и улучшаем. Причем, это не так инвазивно, не требует операции.
Анастасия Удилова:
Поскольку вы говорите, что жир рассасывается, такую процедуру постоянно нужно делать?
Максим Нестеренко:
Получается не с первого раза, тут очень много зависит от локализации. Например, в грудь. Жир в груди полностью рассасывается. В попу – дольше держится. Лицо – тоже очень много зависит от зон. Тут есть конкурирующая процедура – установка силиконовых имплантатов. Например, дефект, сломалась скуловая кость. Или, например, развитие такое, что подбородок ушел, то есть западение. Мы с помощью импланта выдвигаем и получаем хороший эффект. Имплант на всю жизнь и он не рассасывается, поставил один раз, и всё. А с помощью липофилинга мы вводим, но требуется несколько процедур, чтобы восстановить форму.
Олег Дружбинский:
Теперь, доктор, извините, я начну задавать провокационные вопросы. Скажите, пожалуйста, сколько стоит вообще изменить внешность? Так, чтобы скрываясь от всего.
Максим Нестеренко:
Все-таки, очень сложный вопрос. В среднем, операция… Например, у меня увеличение груди стоит 210.000 рублей. Нос, например, тоже около двухсот тысяч. Но, лицо и внешность – это же очень много зон.
Олег Дружбинский:
Я сейчас про лицо. Поменял лицо – и меня не найдут.
Анастасия Удилова:
Face-оff.
Максим Нестеренко:
Это очень дорого. Например, поменять лицо, чтобы был другой человек, требуется около пятнадцати операций примерно, не больше. Каждая операция будет стоить большие суммы. Причем, у каждого хирурга по-разному. Те же самые импланты, те же самые подтяжки, ринопластика, веки – разбираем каждую зону. Например, когда мы делаем тотальное лицо: это полностью омоложение всего лица, эндоскопическая подтяжка бровей, пластика верхних век, нижних век, эндоскопическая подтяжка средней зоны, круговая подтяжка, пластика шеи. Семь операций на лице. Но они не для замены лица, а для подтяжки всего лица, там не меняют. Если еще и менять все, то есть нужно еще ринопластику, губы менять ― это очень сложно, те же самые импланты вставлять, менять объемы. Очень мало кто из хирургов так делает.
Олег Дружбинский:
Я понимаю. Но, насколько это выполнимо? Допустим, пришел к вам человек и говорит: «Я хочу выглядеть как Брэд Питт, а то, что у меня в паспорте – это не важно. Я другие документы себе склею». Вы возьметесь за такую операцию?
Анастасия Удилова:
Вообще, бывают такие пациенты?
Максим Нестеренко:
Очень многие приходят, именно с носом чаще всего: «Я хочу вот такой нос». В принципе, в этом плане удобно, потому что ты видишь, что человек хочет получить. Мы обсуждаем. Не получится идентично, как на этой фотографии, потому что у пациента другая анатомия, но какие-то элементы будут похожи. Но, если пациент хочет навсегда поменять лицо и сделать его как у Брэда Питта, я, наверное, отправлю его подумать, и с опаской.
Олег Дружбинский:
А вдруг он федеральном розыске?
Максим Нестеренко:
Такой момент тоже нужно учитывать. На самом деле, есть желание пациента, а есть представление хирурга о красоте, и они, бывает, иногда не сходятся. Как пациент выбирает хирурга, так и хирург выбирает пациента. Хирург также может отказаться от выполнения операции. Бывает, очень много приходят. Даже статью писали, приводили такие казуистические желания! Например, сделать уши как у эльфа. Я, например, от такой операции откажусь, я считаю, что это неправильно и некрасиво. А кто-то из хирургов, может быть, возьмется. Вопросы по поводу изменения лица – то же самое.
Анастасия Удилова:
А если, например, приходит человек и говорит вам: «Доктор, я хочу себе идеальную внешность. Конкретно не знаю, что хочу, просто хочу быть идеальным. Вы же профессионал, сделайте меня таким». Сложный случай, наверное, да?
Максим Нестеренко:
Очень коварный вопрос и сложный. Я такой пациентке откажу точно, 100 %. У меня то же самое с лицом. Я даю зеркало и говорю: «Какой вы хотите нос? Показывайте». Слова «красивый», «идеальный», «по моим пропорциям» не годятся, потому что у одного – одно понимание красоты, а у другого человека –другая красота. Даже взять размер импланта. Второй размер – у кого-то это один размер, а для другого человека второй размер – это вообще другой размер. Поэтому, нужно конкретно говорить: как, что. С носом проблема заключается именно в восприятии пациентом: он одно хотел, а доктор ему другое сделал. Поэтому разговариваем на консультации. Пациент к нам приходит, и мы обсуждаем. Соприкосновение должно быть с хирургом, ее желания и мои возможности. Если они не сходятся – пациента нельзя оперировать, потому что она потом будет недовольна. Даже если ты будешь считать, что сделал идеально, – она другое хотела. Она думала вообще о другом. Тогда я откажу пациентке, к коллегам отправлю. Попрошу походить, подумать.
Олег Дружбинский:
Еще один вопрос, доктор. Достаточно распространено мнение о том, что любая девочка-дурнушка, скажем так, может, благодаря пластической хирургии, сделать себя более-менее симпатичной. В среднем, сколько нужно денег этой девочке-дурнушке? Извините за вопрос, я же общество представляю. Я не про вас. В среднем, в Москве сколько это стоит? Утилитарный совершенно подход.
Максим Нестеренко:
Понимаете, вопрос денег очень щепетильный. Увеличение груди, опять мы возвращаемся, например, у меня стоит 210 тысяч, а в среднем по Москве – 250-300 тысяч. Но можно сделать и за 170, а можно за миллион. Поэтому, вопрос денег – у всех по-разному. Далее, исходник: что нужно сделать, количество каких операций? Одно дело – сделал грудь и носик, и уже все красиво, бывает достаточно, а бывает, требуется еще что-то. Уши оттопыренные, большие выраженные скулы, углы нижней челюсти, огромные надбровные дуги. Тогда потребуется много операций, и, естественно, будет дороже. Тот же самый нос: если мы сделаем красивый, маленький, и уже пациент доволен.
Олег Дружбинский:
Появилась гармония на лице.
Максим Нестеренко:
Да, особенно, когда красивый нос. Когда красивый нос, люди даже не замечают, что сделан нос. Очень многие пациенты, кстати. Приходит девушка с ринопластикой с одним парнем; если она не замужем за ним, то через три месяца она с другим приходит. Потому что повышаются ее представления о себе, о своей красоте, самооценка. Она меняет мужчину, например, другого, а мужа тяжело поменять. Хотя и можно.
Олег Дружбинский:
Вы себя иногда чувствуете кудесником? Тоже есть такой миф, что врачи, особенно хирурги, почему-то чувствуют себя богоравными, как бы сказать, владельцами сакрального знания. Вы себя чувствуете таким?
Максим Нестеренко:
Нет такого представления о себе. Я представляю себя обычным хирургом, который несет красоту и делает.
Анастасия Удилова:
Меняет судьбу людей.
Максим Нестеренко:
Меняем, да. Но это высокопарное представление. Я, все-таки, о себе более скромного мнения.
Анастасия Удилова:
Но удовлетворение-то все равно есть от результата?
Максим Нестеренко:
Конечно, да. Когда ты снимаешь гипс, когда пациент подходит, и у нее красивая грудь, они довольны. Или веки висели. Причем, пациент, например, приходит через шесть месяцев, лицо мы сделали, например. «Вообще не поменялось ничего, доктор». Верните мне деньги, грубо говоря. «Ладно, пойдем, Маша». Подходим, смотрим фотографию до – она начинает плакать. Настолько она не замечает, что было, забывается всё. Особенно, когда синяки уходят, и уже она видит себя, видит результат. А когда сравниваешь до и после на фотографии ― это сразу заметно. Тогда реакция, конечно, приятна.
Олег Дружбинский:
Наша программа подходит к концу, вы довольно много мифов развеяли.
Анастасия Удилова:
Даже я очень многое узнала нового, имея медицинское образование.
Олег Дружбинский:
Да, друзья, просто удивительно! Я-то просто обыватель, а Анастасия мало того, что врач, она еще и хирург, и даже кандидат медицинских наук. После разговора с вами, Максим, я думаю, многим будет намного легче решиться на шаг вперед, в сторону красоты, гармонии и человеческого счастья. Может быть, ради этого мы сегодня и разговаривали. Не нужно бояться будущего, а наоборот, надо идти к хирургу.
Максим Нестеренко:
Нужно идти, выбрать своего хирурга, довериться. Нужно, чтобы было желание к чему-то. Найти хирурга и просто довериться его опыту, выбрать своего врача.
Олег Дружбинский:
На этом наша программа подошла к концу. Это был «Онлайн прием», мы сегодня говорили на тему мифов пластической хирурги. Вели сегодня программу Олег Дружбинский и Анастасия Удилова. В гостях у нас был Максим Нестеренко, известный пластический хирург и человек, который нам сегодня открыл глаза на многие, не побоюсь этого слова, тайны.
Максим Нестеренко:
Спасибо большое, что пригласили!
Олег Дружбинский:
Всего доброго!