Сахарный диабет I типа. Мифы и реальность

Анастасия Удилова:

Добрый вечер, уважаемые зрители и слушатели. В эфире передача «Медицина будущего» на радио Mediametrics. Сегодня мы поговорим о сахарном диабете первого типа, про мифы и реальность данного заболевания. У нас в гостях Полубояринова Ирина Владимировна – кандидат медицинских наук, врач-эндокринолог, заведующая эндокринологическим терапевтическим отделением №1 университетской клинической больницы №2 Сеченовского университета.

Олег Дружбинский:

Ведут программу сегодня Олег Дружбинский и Анастасия Удилова. Спасибо большое, что Вы сегодня с нами. А мы начинаем задавать вопросы про эту страшную болезнь. Откуда вообще берется сахарный диабет первого типа?

Ирина Полубояринова:

Сахарный диабет первого типа – это аутоиммунное заболевание. Это значит, что иммунная система человека, та, которая защищает нас от вирусов, микробов, в какой-то момент сходит с ума и решает, что клетки поджелудочной железы, вырабатывающие инсулин, чужие, и начинает их разрушать. И в результате, когда гибнет больше 80 процентов клеток, возникает сахарный диабет первого типа.

Олег Дружбинский:

Наша иммунная система ведет себя иногда загадочно, у людей какие-то сыпи появляются, кожные заболевания. Почему она вдруг сходит с ума?

Ирина Полубояринова:

Есть несколько теорий, и одна из ведущих теорий – это вирусная, то есть считается, что человек переносит какую-то вирусную инфекцию, вирус представляет себя на поверхности клетки, и дальше иммунная система, пытаясь убить вирус, убивает клетку в том числе. Но это одна из теорий, это большая тайна, потому что до сих пор аутоиммунные заболевания лечить мы не умеем. Мы можем лечить их последствия, но мы не можем лечить саму болезнь, то есть не совсем понятно, что приводит непосредственно к тому, что миллионы людей болеют, например, корью и только небольшой процент людей получают после этого сахарный диабет. С краснухой та же самая история, или с ветряной оспой.

Олег Дружбинский:

Вернемся к диабету первого типа. В поджелудочной железе наша иммунная система начинает уничтожать клетки, вырабатывающие инсулин, соответственно, инсулина в организме не хватает. И давайте сразу уточним, чтобы не путаться, чем инсулин первого типа отличается от диабета второго типа?

Ирина Полубояринова:

Если говорить глобально, то при первом типе диабета это абсолютный дефицит, то есть его просто нет. Сахарный диабет второго типа развивается чаще всего на фоне избыточного веса и ожирения. Получается, что инсулин есть, он вырабатывается, но на весь объем тела его недостаточно. Или возникает некий сбой в работе клеток, вырабатывающих инсулин, и тогда инсулин спотыкается, вырабатываясь, и не успевает за повышением уровня глюкозы в крови, из-за этого сахар остается высоким.

Олег Дружбинский:

Мы можем считать сахарный диабет первого типа в каком-то смысле генетическим заболеванием?

Ирина Полубояринова:

Да, безусловно, потому что у людей, которые заполучают сахарный диабет первого типа, выявлены определенные изменения в генной структуре, в главном комплексе гистосовместимости. То есть в определенных генах возникает сбой, из-за чего организм становится предрасположенным к аутоиммунному заболеванию.

Олег Дружбинский:

Если родители или бабушки и дедушки имели диабет первого типа, то высокий риск его передачи.

Ирина Полубояринова:

А вот как раз нет, это один из мифов, которые окружаются сахарный диабет первого типа. Диабет первого типа почти не наследуется, то есть вероятность заполучить его от матери, больной диабетом, не превышает 2 процентов, от отца, больного диабетом, не превышает 6 процентов. То есть 95 процентов на то, что ребенок родится у родителей с диабетом здоровым. Получается, что это проблема отдельно взятого человека. Очень низкая вероятность, что это передастся в следующем поколении. Она больше, чем в популяции, но меньше, чем при других заболеваниях. Например, если сахарным диабетом второго типа болен один из родителей, это вероятность унаследовать сахарный диабет 30 процентов, если оба родителя – 60 процентов, а если человек, у которого родители имели сахарный диабет второго типа, еще и набирает лишний вес, то практически 100 процентов он унаследует диабет 2 типа.

Диабет первого типа почти не наследуется, то есть вероятность заполучить его от матери, больной диабетом, не превышает 2 процентов.

Олег Дружбинский:

Сахарный диабет первого типа. Мы помним фильмы, читали книжки про то, что человек в любой момент может впасть в кому. У человека с сахарным диабетом постоянная жажда, все время хочет пить воду. Он постоянно вынужден себе что-то колоть, потому что не хватает инсулина, и он в любой момент может выключиться. И самое страшное, что он в какой-то момент может впасть в кому и умереть, если вовремя себя не уколет. Вот примерно что я знаю про сахарный диабет первого типа.

Ирина Полубояринова:

Теперь давайте начнем с самого начала. Даже тогда, когда еще инсулин не был открыт, люди от диабета не умирали, прямо вот раз – упал и умер. Все-таки для того, чтобы умереть от диабетического кетоацидоза, от развития болезни, даже в начале 20 века на это пару месяцев требовалось. На самом деле, люди с сахарным диабетом первого типа сейчас – это абсолютно обычные люди, но имеющие одну очень важную особенность – они не могут поесть без инсулина. Они не могут обойтись без инсулина, потому что инсулин необходим нашему организму, но это не значит, что они бесконечно испытывают какой-то дискомфорт, они не постоянно испытывают жажду, все вот эти симптомы появляются, когда уровень глюкозы в крови повышен. Они не впадают в кому при малейшей возможности. Вот то, что показывают в американских блокбастерах – раздавили шприц инсулина, все, человек удачно впал в кому. И дальше все герои его спасают. Так почти не бывает.

Мы рассказываем пациентам, что есть определенные проблемы, связанные с этим заболеванием, его нельзя называть образом жизни, это было бы неправильно, все-таки это заболевание. Но при этом человек остро не умрет.

Олег Дружбинский:

Когда обычно появляется это заболевание, при рождении?

Ирина Полубояринова:

Нет, первый всплеск возникновения этого заболевания, первый возраст, когда это обсуждается, это дети от 2 до 8 лет. А следующий пик заболеваемости – это уже подростковый возраст. И дальше люди после 20 лет, с ними тоже это случается.

Олег Дружбинский:

Но можно же дожить, условно, до 40 лет и не иметь никакого диабета первого типа?

Ирина Полубояринова:

Да, только тогда он будет более медленно развиваться. Дети более активно реагирую, у них более остро возникает заболевание. У взрослых все-таки это чуть спокойнее, медленнее происходит.

Олег Дружбинский:

То есть он даже похож на диабет второго типа?

Ирина Полубояринова:

Нет, если только в самом-самом начале. Вначале пробуют таких пациентов лечить таблетками, достаточно быстро понимают, что это неэффективно, и переходят на инсулин.

Анастасия Удилова:

Но поскольку сахарный диабет первого типа – это все-таки аутоиммунное заболевание, никаких тестов не проводится. Определить истинную причину этого нет необходимости.

Ирина Полубояринова:

Мы все-таки определяем антитела к поджелудочной железе, инсулину, для того чтобы подтвердить аутоиммунный характер заболевания, чтобы дальше не возникало сомнений, потому что основное для первого типа диабета – это принятие заболевания, потому что это заболевание остается на всю жизнь. Есть такое маленькое окошко. Когда человек заболевает первым типом диабета, мы назначаем ему инсулин, для того чтобы спасти его жизнь. Дальше в ответ на назначение инсулина то небольшое количество клеток, которое осталось еще у человека, вдруг испытывают ренессанс, они оживают и начинают вырабатывать много инсулина, но в пределах своих возможностей. И человек вдруг видит, что ему вроде как инсулин не нужен, он пытается его отменить, и этим, к сожалению, пользуется большинство шарлатанов – ослиная моча, рога оленя, танцы с бубном, какая-нибудь спецтравка, колдунья. И что бы ни делали родители больного ребенка в этот момент, все помогает, это называется медовый месяц диабета. Но он достаточно быстро заканчивается, и эти клетки гибнут.

Олег Дружбинский:

Очередной миф ярко разоблачим. Медовый месяц диабета – это что?

Ирина Полубояринова:

В ответ на первичное назначение инсулина клетки, вырабатывающие инсулин, которые остались неизмененные, вдруг увеличивают выработку инсулина, пытаясь обеспечить организм целиком, но их запасов хватает ненадолго.

В ответ на первичное назначение инсулина клетки, вырабатывающие инсулин, которые остались неизмененные, вдруг увеличивают выработку инсулина, пытаясь обеспечить организм целиком, но их запасов хватает ненадолго.

Олег Дружбинский:

Происходит вспышка, а родители ребенка думают, что помогли рога оленя...

Ирина Полубояринова:

…Китайская медицина, акупунктура, иглоукалывания, бабка заговорила. Но это быстро заканчивается.

Анастасия Удилова:

А частота возникновения диабета выше в детском и юношеском возрасте?

Ирина Полубояринова:

Да. Раньше его называли даже диабет молодых. Когда я заканчивала университет, нам четко говорили: до 40 – первый тип, старше 40 – второй тип. Это четко на лекциях рассказывали. Сейчас немножко изменилось, и у взрослых возникает аутоиммунный диабет. Он так и называется – аутоиммунный диабет взрослых. Еще имеет красивое название LADA, потому что первое слово латентный аутоиммунный диабет.

Олег Дружбинский:

Я так понял, чаще всего возникает у подростков, как раз период созревания, так называемого взрыва гормонов. Дошкольники и подростки – вот 2 таких пика.

Олег Дружбинский:

Какие первые симптомы, на которые должны обратить внимание родители?

Ирина Полубояринова:

Жажда, ребенок часто ходит в туалет, учащенное мочеиспускание, у него ухудшается аппетит, и ребенок начинает худеть, становится вялым. Получается, не очень специфичные вещи, хотя они достаточно очевидные. Но представьте себе, лето, вдруг ребенок начинает много пить, часто ходить в туалет. Первое время родители не сразу реагируют на это, потому что это нормально. Если ребенок по два литра воды выпивает зимой, это немножко смущает, тогда родители чуть быстрее на это реагируют. Более того, сейчас осведомленность о диабете улучшилась.

Олег Дружбинский:

Насколько быстро надо реагировать в этой ситуации? День, два, неделя, месяц?

Ирина Полубояринова:

На злобном медицинском языке название дебюта у детей называется фульминантное, то есть молниеносное. Достаточно быстро, две-три недели может пройти до того, что ребенок загрузится и будет при коме доставлен в больницу. Конечно, чем раньше родители отслеживают эти изменения, тем менее острым будет начало заболевания, без реанимации, без скорой, без экстренных мер. Понятно, что в любом случае потребуется госпитализация, для того чтобы обучить либо маму, либо самого ребенка колоть инсулин.

Анастасия Удилова:

У меня сразу возникла такая мысль, что степень ответственности у детей чуть ниже, чем у взрослых, а в данной ситуации требуется большая самоорганизованность как взрослых, так и детей, потому что со стороны это такие же дети, на самом деле, эти дети должны быть очень дисциплинированные, ответственные и понимать, что происходит. Ведь насколько мне известно, им необходимо контролировать, что они кушают, в каком объеме, физическую нагрузку.

Ирина Полубояринова:

Конечно, нагрузки тоже могут привести к последствиям. За последние 10 лет процентов на 80 сократилась частота всяческих ком при диабете благодаря тому, что у нас более совершенные инсулины, у нас глюкометры, то есть приборы, которые измеряют уровень глюкозы крови, вошли в рутину, они стали не чем-то удивительным или редким, или очень дорогим, они до сих пор, конечно, достаточно дорогие. Но все-таки это стало рутиной, то есть измерить уровень глюкозы в крови при желании может человек, для этого не нужно ехать куда-нибудь утром, сдавать кровь в поликлинике, это можно сделать дома. Поэтому участившийся самоконтроль плюс более совершенные инсулины.

Анастасия Удилова:

Здесь же еще важно образование, у вас есть школы диабета, где достаточно подробно и понятно объясняете, в чем необходимости, почему нужно постоянно контролировать.

Ирина Полубояринова:

Если мы говорим о профессиональном взгляде, то считается, что обучение имеет даже большее значение, чем непосредственно то, сколько единиц мы будем вводить. Человек должен понимать, что он делает. Вот если он не понимает, то дальше любые действия превращаются в хаос. А нужно, чтобы человек хорошо отдавал себе отчет, что, из-за чего и почему он делает.

Анастасия Удилова:

Расскажите, что должен понимать десятилетний ребенок, какой у него должен быть уровень жизни.

Ирина Полубояринова:

Маленькая оговорка – я не педиатр, обучают родителей. Дальше в каком-то возрасте принимают решение сами родители, они передают ответственность ребенку, он начинают делать это сам. Я все-таки привыкла работать со взрослыми, поэтому взрослых мы обучаем. Иногда бывают сложности с тем, что мы получаем молодых взрослых, которые переходят из педиатрической популяции к нам, взрослым эндокринологам, а тут немножко различается взгляд на ведение диабета. Что хотят делать педиатры? Они хотят вырастить ребенка, им важно, чтобы ребенок достиг определенного роста, не терял в весе, созрел в половом созревании. У взрослых эндокринологов немножко другая задача – нам нужно, чтобы человек жил долго и счастливо.

Олег Дружбинский:

Я попрошу ответить мне на главный вопрос моего детства: если ешь сладкое, будет от этого диабет или нет?

Ирина Полубояринова:

Вопрос, который очень обижает наших пациентов с первым типом диабета, потому что речь не идет о том, что человек ест много сладкого и от этого получает диабета. В отношении диабета первого типа это вообще никогда не применимо. Это заболевание, которое развивается по другим законам. Вот если мы говорим про второй тип диабета, человек ест много сладкого, он набирает вес, становится толстым. И как только он стал толстым, у него увеличивается риск сахарного диабета второго типа. То есть если есть очень много сладкого и растолстеть, то вы можете получить второй тип диабета, а сладости и диабет в отношении первого типа – это вообще не применимо. Традиционно получается, что мы называем сахарный диабет первого типа сахарным диабетом второго типа, но это два абсолютно разных заболевания, их нельзя сравнивать.

Когда-то у меня пациенты спрашивали: что лучше – первый тип или второй тип дибета? Я бы пожелала никому этим не заболеть, но здесь человек не выбирает. Человек, который заполучает второй тип, имел возможность выбрать, он имел возможность не стать толстым.

Олег Дружбинский:

Это всегда прямая зависимость – лишний вес и второй тип диабета?

Ирина Полубояринова:

Я бы сказала, почти всегда, 90 процентов пациентов сахарным диабетом второго типа имеют избыточный вес и ожирение. И только 10 процентов имеют какую-то другую причину для этого заболевания.

Анастасия Удилова:

А какие особенности у пациентов с диабетом первого типа?

Ирина Полубояринова:

Еще где-то лет 15 назад все было очень жестко, даже 20 лет назад. Пациентов четко ограничивали, то есть яблоки только зеленые, только гречка и так далее. Существовал целый набор вот этих ограничений, которые транслировались. Чем дальше шло время, тем больше стало понятно: неважно, что конкретно ест человек, важно, чтобы он это правильно посчитал и соотнес еду с дозой инсулина.

Олег Дружбинский:

А что он считает?

Ирина Полубояринова:

Он считает углеводы – тот компонент пищи, который повышает уровень глюкозы в крови. Если человек может посчитать углеводы, он знает, сколько ему нужно на это инсулина, пожалуйста. Но тут тоже есть подводные камни, как у любой медали есть оборотная сторона. Дело в том, что инсулины стали лучше за последние годы, но они неидеальны, несовершенны. Они не могут так же быстро реагировать, как здоровая поджелудочная железа, поэтому мы не можем уколоть инсулин и тут же выпить стакан газировки. Никогда инсулин внешний не успеет за вот этим быстрым сахаром. Поэтому здесь существуют определенные тонкости и хитрости, которым мы и учим пациентов на школе.

Олег Дружбинский:

Вы сказали, что появились уже новые инсулины, и Вы учите пациентов хитростям. А что ждет этих пациентов в будущем? Не все хитрости запоминаются, может быть, есть какой-нибудь прибор, который все контролирует за человека?

Ирина Полубояринова:

Если мы говорим про то, что более-менее реального у нас стране, то у нас есть ультракороткие инсулины. Что значит ультракороткие? Это значит, их можно вводить минут за пять до еды, то есть необязательно ждать большой промежуток времени до начала приема пищи. Теперь в ближайшие год-два нас ждет сверхбыстрый ультракороткий инсулин, который будет действовать еще быстрее, пытаясь максимально приблизить человека с сахарным диабетом к здоровой поджелудочной железе, то есть его можно будет вводить даже в первые 15 минут от начала приема пищи, если речь, конечно, не идет про быстрые углеводы. Это большой шаг, мы испытываем некое воодушевление, потому что это еще на один шаг облегчит жизнь нашим пациентам, хотелось бы в это верить. Есть уже исследования, которые показывают, что этот инсулин еще быстрее, чем те, которые сейчас существуют.

Пункт номер два, что еще из современных технологий существует в лечении диабета – это инсулиновые помпы. На самом деле, они достаточно давно существуют, первая носимая инсулиновая помпа появилась в 1979 году, то есть почти 40 лет назад.

Олег Дружбинский:

Она была как компьютер, на целую комнату?

Ирина Полубояринова:

Не то, чтобы на целую комнату, но она была где-то 24 сантиметра длиной, то есть достаточно большая штука, на полбедра. И у нее функционал был очень-очень простой. Постепенно помпы уменьшались, функционал увеличивался. И вот сейчас даже у нас стране есть помпа, которая способна при сочетании с сенсором и мониторированием глюкозы уменьшать подачу инсулина так, чтобы предотвращать низкий сахар.

Олег Дружбинский:

Как она выглядит?

Ирина Полубояринова:

Она как пейджер.

Олег Дружбинский:

Где ее надо носить?

Ирина Полубояринова:

Обычно прикрепляя к одежде, или на специальных крепежах, что-то напоминает резинку от чулок, есть для спортсменов специальные крепежи. От нее идет тоненький проводок, катетер, который дальше присоединяется к телу с помощью специального пластыря, и таким образом человеку в организм поставляется инсулин.

Олег Дружбинский:

То есть это куда-то в вену или артерию?

Ирина Полубояринова:

Нет, это подкожная история. Точно так же, как колется инсулин. Единственное, что когда мы колем инсулин, это 4-5 инъекций в день, а здесь мы кожу прокалываем один раз в три дня. Вся эта штука называется инфузионная система.

Анастасия Удилова:

Это полностью автоматизированный процесс?

Ирина Полубояринова:

Нет, это автоматизированная шприц-ручка, она четко выполняет команды человека. Это, кстати, еще один миф. Часть пациентов считают, что они поставят себе помпу, и дальше этот маленький прибор будет думать за них и делать все. На самом деле, это далеко не так, то есть помпа всего лишь выполняет команды человека. Мы в нее вводим определенные настройки, говорим, с какой скоростью вводить инсулин, и дальше человек на каждый прием пищи дает ей команду: «Вводи инсулин». А она всегда переспрашивает: «Вы уверены?»

Олег Дружбинский:

Я понимаю, что помпа пока не может просчитать, но человек задумал съесть кусочек торта, условно, и спрашивает помпу: «Можно?»

Ирина Полубояринова:

Нет, он не спрашивает, он говорит: «Съем кусок торта». Он смотрит на кусок торта, четко оценивает количество в нем углеводов, говорит помпе: «Здесь столько-то углеводов». Дальше в соответствии с настройками помпа вводит инсулин.

Анастасия Удилова:

Как человек определяет количество углеводов?

Ирина Полубояринова:

Мы его этому учим. Есть система хлебных единиц, например. Это система визуальной оценки пищи по углеводному компоненту, то есть за эквивалент взят кусок хлеба весом 25 грамм, который содержит 10-12 грамм углеводов. И дальше была разработана система пересчета, сравнения всего с этим куском хлеба. Например, 90-граммовое яблоко содержит те же самые 10-12 грамм углеводов, поэтому это одна хлебная единица. Или, например, 1 киви тоже содержит одну хлебную единицу. Самое забавное, что и 1 лимон содержит одну хлебную единицу. Другое дело, что мы лимон целиком не едим.

90-граммовое яблоко содержит те же самые 10-12 грамм углеводов, поэтому это одна хлебная единица.

Олег Дружбинский:

А если человек это все не запоминает и не следует? Все еще много среди населения встречаются людей-фаталистов, которые наплевательски относятся к своему здоровью. Ему звоночек пробивает, что так не надо делать.

Ирина Полубояринова:

Бывает, когда люди устают от своего хронического заболевания, потому что диабет – это 24/7, это каждый день без выходных. Совершенно понятно, что у людей возникает что-то вроде эмоционального выгорания, они в какой-то момент устают от этой рутины, которой вынуждены следовать. Теперь каждый прием пищи – померяй сахар, посчитай углеводы, уколи инсулин. 3 действия, которые бесконечно воспроизводятся. И это нельзя отложить, то есть нет выходного от диабета. Получается, что в какой-то момент человек говорит: «Все, достаточно, я не буду ничего делать». Чем это заканчивается? Тем, что человек без инсулина жить не может, и поэтому дальше наступает ухудшение самочувствия, и человек понимает, что так он тоже жить не может. И дальше задача врача – оказать не только врачебную помощь, как просчитать дозу инсулина, но и оказать психологическую поддержку. Поэтому здесь эндокринолог должен выступать не только, как человек, который говорит, что одна единица туда, другая единица сюда, это человек, который достаточно часто включен в ближний круг человека.

Олег Дружбинский:

Я слышал, что больные сахарным диабетом ограничены в занятии спортом, им не надо водить машину, много всяких других вещей.

Ирина Полубояринова:

Люди не имеют ограничений. Детские эндокринологи транслируют родителям, что дети должны иметь полноценную жизнь, они могут и должны заниматься в секциях, они должны учиться в обычной школе. Иногда это не просто организовать, но, тем не менее, это вполне возможно. И достаточно большой процент детей ходят в обычные школы. Другое дело, что им дают освобождение от физкультуры. Часть мои пациенты говорят: «У меня было в школе освобождение от физкультуры, но я хотела – ходила, хотела – не ходила».

Анастасия Удилова:

Какая связь между физической нагрузкой и уровнем глюкозы?

Ирина Полубояринова:

Дело в том, что физическая нагрузка может снижать сахар, поэтому может возникать ситуация низкой глюкозы, которая потенциально жизнеугрожающая, потому что у нас есть один орган в организме, у которого нет своих собственных запасов сахара – это головной мозг. Соответственно, любое падение глюкозы в крови ни на ком не отражается, кроме мозга, потому что у всех остальных есть запасы глюкозы, они какое-то время продержатся, и только мозг берет то, что есть в крови.

Анастасия Удилова:

Но значит ли это, что любое снижение уровня глюкозы может убить человека?

Ирина Полубояринова:

Нет, потому что у нас есть дополнительная страховочная система, наш организм очень умно и хорошо устроен. У нас есть печень, в которой есть запас глюкозы в виде гликогена, и поэтому если у нас уровень глюкозы в крови падает, и человек при этом ничего не предпринимает в ответ, то тогда через 5-7 минут включается печень и выбрасывает дополнительное количество глюкозы в кровь. Поэтому даже если человек потерял сознание при низком сахаре, то примерно через 5 минут он сам очнется.

Единственная опасность, которая существует, – представьте, человек теряет сознание, попадает под колеса автомобиля или падает на рельсы в метро, то есть какие-то вещи, которые с ним могут произойти, пока он в состоянии гипогликемии, авария может произойти, если у человека за рулем падает уровень глюкозы.

Если у нас уровень глюкозы в крови падает, и человек при этом ничего не предпринимает в ответ, то тогда через 5-7 минут включается печень и выбрасывает дополнительное количество глюкозы в кровь.

Олег Дружбинский:

Человек может себе поставить какой-то датчик, чтобы знать, что вот у него падает уровень глюкозы, подает сигнал. Человек останавливает машину, выходит из-за руля и дальше не едет.

Ирина Полубояринова:

Во-первых, это не происходит загадочно, то есть ситуация падения уровня глюкозы сопровождается достаточно яркими проявлениями: возникает чувство слабости, дрожь, потливость, учащенное сердцебиение, чувство голода. Просто если человек знает, что у него диабет, при возникновении этих симптомов он должен проверить уровень глюкозы, то есть он должен на них среагировать. И только при длительном стаже бывает такая ситуация, что перестает чувствовать низкий сахар, тогда это становится действительно опасным. А так люди достаточно активно чувствуют низкий сахар, и это на самом деле очень неприятное состояние, которого люди стараются избегать. С этим тоже связан ряд проблем в лечении диабета, когда люди настолько боятся низкого сахара, что пытаются держать его высоким, чтобы избегать вот этой ситуации падения.

Анастасия Удилова:

При этом плохо как высокий уровень, так и низкий уровень.

Ирина Полубояринова:

Всегда хороша золотая середина, когда у нас нет вот этих колебаний. Кстати, новая парадигма в лечении диабета. Если раньше мы ориентировались только на конкретные цифры, например, у нас есть гликированный гемоглобин, и показатель, который описывает состояние по сахару за последние 3 месяца, у нас есть такой интегральный показатель, но, к сожалению, он не учитывает колебания. А сейчас мы, как эндокринологическое сообщество, настроены на то, чтобы пациент как можно больше находился в диапазоне тех целевых значений, которые мы для него установили. Для каждого эти целевые значения свои.

Олег Дружбинский:

Скажите, когда происходит колебание сахара в крови, сахар не поступает в мозг, человек от этого глупеет?

Ирина Полубояринова:

Почему он не поступает в мозг?

Олег Дружбинский:

Ну, меньше сахара поступает.

Ирина Полубояринова:

Человек не глупеет, но если с ним часто происходят низкие сахара, или же он живет на стабильно высоких сахарах, то снижается способность к обучению, то есть он хуже научается новым вещам, может ухудшаться память.

Олег Дружбинский:

Я дам немного Вам отдохнуть и расскажу о некой теории, о которой читал в статье, что взрыв интеллекта и вообще науки в Европе в 17-18 веке произошел во многом из-за того, что начали привозить сахарный тростник из нового света, делали из него собственно сахар, и он стал очень популярным продуктом. Появился Ньютон и масса других интересных людей. Не знаю, насколько это правда, но есть какая-то связь между потреблением сахара и умом человека?

Ирина Полубояринова:

Нашему мозгу все равно, съедите вы картошку или кусок сахара. Дело в том, что картошка же не всасывается в виде картошки. Она расщепляется до той же самой глюкозы, которая поступает в кровь, и мозг не видит, съели вы шоколад или картошку. Для него это всего лишь глюкоза. Поэтому неважно, что вы едите, как римляне говорили: после – не значит вследствие. Возможно, сахарный тростник и Ньютон не так сильно связаны, как хотелось бы в это верить.

Анастасия Удилова:

Еще один миф развейте, пожалуйста. Ходят слухи, что есть привыкание к инсулину. Реально ли это?

Ирина Полубояринова:

Вы имеете в виду зависимость от инсулина?

Анастасия Удилова:

Да, такое мнение есть у людей, что якобы привыкание.

Ирина Полубояринова:

Если человек начал хромать и взял палку, есть ли у него зависимость от этой палки? Определенная есть, потому что она помогает ходить. Что будет, если человек отбросит эту палку? Он просто дальше продолжит хромать. Примерно та же самая история с инсулином. Что будет, если мы отменим инсулин? Сахар станет высоким, и если у человека нет собственного инсулина, то дальше он умрет, потому что без инсулина человеческий организм не может существовать. И мы это прекрасно знаем, мы убедились в этом за многие столетия, когда про диабет было известно, но не было для него лечения.

Если мы говорим про сахарный диабет второго типа, мы отменяем инсулин, что будет? Умрет ли человек сразу? Нет, не умрет, у него просто будет стабильно высокий сахар, и это будет приводить к развитию осложнений. Для второго типа в основном это будут сердечно-сосудистые осложнения, то есть инфаркты, инсульты, гангрены и прочие вещи, которые характерны для поражения крупных сосудов, то есть как таковой зависимости не существует. Инсулин – это средство для лечения диабета. Нет ни психической зависимости от инсулина, ни физической. Есть просто необходимость. Он либо нужен, либо нет, поэтому бывают такие ситуации, например, при втором типе диабета, когда мы назначаем инсулин, а потом через какое-то время его отменяем, когда он становится ненужным. Например, большие хирургические операции не проводятся на таблетированных препаратах, поэтому до операции мы назначаем инсулин, дальше человек на инсулинотерапии, когда все заживает, мы переводим обратно на таблетированные препараты.

Олег Дружбинский:

Когда колят человеку инсулин, это просто купирует недостающую составляющую в организме?

Ирина Полубояринова:

Это заместительная терапия.

Олег Дружбинский:

Заместительная терапия – громкие слова, но на самом деле там чего-то не хватает, мы добавляем, но разобраться с самой проблемой, излечить ее в корне пока наша медицина не может?

Ирина Полубояринова:

Мы пока не умеем. В мире около 50 исследований, которые идут по предотвращению диабета, то есть пробуют разные вещества. Берут группы людей, которые подвержены этому, либо с впервые возникшим первым типом диабета и смотрят, сможет ли это отсрочить как-то диабет или наоборот, повернуть время вспять, но 36 из них провалились. Еще около 17 продолжается, но пока обнадеживающих результатов на этом поле нет.

Олег Дружбинский:

Палочку дать хромому вы можете, а хромоту вылечить пока нет?

Ирина Полубояринова:

Пока нет. Все развивается в сторону совершенствования инсулиновых помп, для того чтобы создать закрытый контур. Как раз вот то, о чем мы все мечтаем, когда сенсор будет измерять уровень глюкозы, будет давать сигнал на помпу, помпа в ответ будет вводить инсулин, дальше сенсор опять будет контролировать глюкозу, и вот это по замкнутому кругу будет происходить.

Олег Дружбинский:

Пока замкнутый круг, чтобы палочка работала хорошо, не выпадала из руки. На какой стадии сейчас эта история находится? Уже есть подключенные к циклу люди?

Ирина Полубояринова:

Да. Замкнутый контур есть, то есть это полностью автономная, почти искусственная поджелудочная железа. Она есть, но она пока в клинических исследованиях, потому что прекрасный результат показывает в ночные часы, но у нас еще недостаточно совершенные сенсоры и недостаточно совершенный инсулин. В дневные часы, когда мы едим и активно двигаемся, эта система пока не успевает, и поэтому она не дает ощущение излечения диабета. Да, это менее затратно для человека в плане усилий, но это еще не панацея.

Анастасия Удилова:

А вариант с трансплантацией поджелудочной железы рассматривается в качестве лечения?

Ирина Полубояринова:

Он всегда как-то брезжит, но проблема в том, что если аутоиммунный процесс сохраняется, а мы даем еще один субстрат, то через какое-то время эти клетки гибнут. Более того, не все же знают, куда трансплантируются эти клетки. Они подсаживаются в печеночную вену, и осложнением этой трансплантации может стать отказ печени. Поэтому потерять непарный орган ради того, чтобы уменьшить дозу инсулина, немножко неадекватно.

А если говорить о трансплантации поджелудочной железы, то ее чаще всего проводят конгломератом, то есть пересаживают почку, если у человека почечная недостаточность уже возникла, и пересаживают хвостик поджелудочной железы. И в такой ситуации у человека уменьшается доза инсулина, но в этой ситуации цель не уменьшить дозу инсулина, а уменьшить разброс и колебания цифр глюкозы и помочь функционировать вновь пересаженной почке.

Олег Дружбинский:

Тут все-таки почка первая в этой истории, я так понимаю, а уж как там пойдет с инсулином, это уже ладно.

Ирина Полубояринова:

Да, почка на первом месте. Плюс это требует иммуносупрессивной терапии, то есть подавление собственной иммунной системы, чтобы это не отторгалось.

Олег Дружбинский:

Это вообще отдельная и очень опасная тема.

Ирина Полубояринова:

Инсулин – это простое средство, которое не имеет побочных эффектов, понятно, что хочется найти лекарство, но пока мы на той стадии, когда лекарство не найдено, но уже свет в конце туннеля есть. У нас есть перспективы, сейчас мы пациентам говорим: ваша задача – сохранить себя в хорошем состоянии и дожить до тех способов лечения, которые будут найдены. А я, например, верю, что они будут найдены.

Олег Дружбинский:

Друзья мои, прекрасный финал для нашей передачи. Если у вас эти проблемы – держитесь. А сколько это? Год, два, пять, десять?

Ирина Полубояринова:

Ну, не пять, конечно, речь идет про десятилетие. Лет через десять, наверное, мы должны что-то получить. По крайней мере, уже есть прототипы, мы как будто бы на шаг рядом.

Анастасия Удилова:

Спасибо большое, Ирина. В гостях у нас была Полубояринова Ирина Владимировна. Говорили мы про сахарный диабет первого типа.

Олег Дружбинский:

Всего доброго, друзья. Ирина, спасибо Вам большое, очень было интересно. Не болейте, будьте здоровы и счастливы.