Отделение реанимации и интенсивной терапии новорожденных. Не надо бояться

Илья Акинфиев:

Здравствуйте, дорогие друзья, в студии Mediametrics программа «Профилактика заболеваний» и ее ведущие я, Илья Акинфиев...

Денис Хохлов:

И я, Денис Хохлов. Cамое прекрасное событие в жизни каждой женщины — это рождение ребенка. Но бывают такие ситуации, когда ребенок попадает в реанимацию. Стоит ли бояться этого и насколько эта ситуация неконтролируемая. Cегодня у нас в гостях замечательный врач Иван Владиславович Проскуряков — врач анестезиолог-реаниматолог, неонатолог отделения реанимации новорожденных ГКБ имени А.К. Ерамишанцева. Здравствуйте, Иван. Для начала расскажите о себе.

Иван Проскуряков: 

Я достаточно молодой врач, всего 4 года в этой специальности. Я являюсь врачом анестезиологом-реаниматологом, хотя изначально учился как врач-неонатолог. Работаю в отделении реанимации новорожденных, занимаюсь чисто новорожденными. Практика достаточно специфическая, потому что дети бывают разные, патологии разные, но выбор был очевиден в качестве профессии, потому что мне была интересна разнородность пациентов и сами по себе эти маленькие замечательные дети.

Денис Хохлов:

Подход педиатрический, потому что врачи делятся на педиатров и не педиатров. И когда спрашиваешь не педиатров, почему пошел во взрослую, он говорит: «Со взрослым я могу контакт наладить, я понимаю, что они говорят, а с детьми как? Они плачут, говорить еще не умеют, совсем маленькие». Многие теряются. Это действительно смелый шаг. 

Иван Проскуряков: 

На самом деле, дети умеют говорить, и они могут сказать очень многое, нужно просто уметь слушать этих детей. 

Денис Хохлов:

Они не врут.

Иван Проскуряков: 

Никогда.

Илья Акинфиев:

На каком курсе решил найти себя в данной специальности? 

Иван Проскуряков: 

Именно в данной специальности я нашел себя на шестом курсе, когда уже выбор был очевиден в сторону реанимации, но еще не мог понять, к какой реанимации меня больше влечет. И когда я увидел, как работают в реанимации новорожденных, насколько это космическое отделение, насколько там потрясающие технологии, я понял, что хочу туда. Туда, где наука, где все развивается.

Денис Хохлов:

А что такое неонатология, кто такой доктор-неонатолог?

Иван Проскуряков: 

Доктор-неонатолог — это первый доктор в жизни новорожденного, это доктор, который общается непосредственно с мамой и с мамой в момент рождения ребенка. Он осматривает ребенка в первые минуты жизни, он помогает ребенку стабилизироваться, начать активно кричать, дышать и наблюдает до выписки из роддома. Но бывают ситуации, когда наблюдает и дольше. Когда ребенок встречается с неонатологом уже нашего уровня, уровня реанимации, то эти дети находятся дольше, они требуют наблюдения, стабилизации, особого ухода, особого отношения.

Денис Хохлов:

Сейчас поговорим, почему этот особый уход и отношение нужно для ребенка. Роды — это физиологический процесс, это норма. Почему нужна реанимация для человека, который появился естественным путем?

Иван Проскуряков: 

Даже вопрос не в том, почему она нужна, а почему мы не можем без этой реанимации. Дело в том, что раньше была достаточно высокая смертность среди новорожденных и были другие условия: женщины рожали гораздо большее количество детей, и эта смертность растворялась среди крупных многодетных семей. Сейчас в силу экономических особенностей родители могут себе позволить 1-2 детей. А в силу наших условий, нашей экологии родить ребенка даже одного достаточно непросто. Очень часто родители сталкиваются с проблемой еще на этапе планирования семьи, получить хорошую беременность для женщины в наше время достаточно проблематично. А после, когда уже все свершилось, когда мама велась активно акушерами-гинекологами, бывают проблемы на этапе родов, проблемы на этапе беременности, когда организм женщины просто не способен выносить эту беременность. Тогда рождается недоношенный ребенок. У нас критерий недоношенности — это 22 недели жизни, то есть это критерий, с которого мы начинаем считать плод ребенком. И здесь уже мы можем оказывать помощь, мы ведем этих детей. Проблем много и с детьми, и с акушерской стороны для этих матерей, но этим детям нужна помощь.

Денис Хохлов:

Основная проблема – все-таки достаточно поздний возраст первородящей?

Иван Проскуряков: 

Не только. Даже беременность, которая наступает в молодом возрасте, когда женщина находится на пике своей репродуктивной возможности, все равно возникают проблемы. Почему так случилось: может быть, сейчас идет волна детей 90-х, которые рожают. Любые дети требуют особого ухода, особого внимания, но сейчас это все чаще происходит, то есть чаще ребенку требуется помощь, непросто родиться на свет.

Илья Акинфиев:

В каждом родильном доме есть либо отделение, либо палаты интенсивной терапии. Чем отличается реанимация новорожденных от взрослых реанимаций? Там другое оборудование?

Иван Проскуряков: 

Да, там другое оборудование, но независимо от оснащенности отделения есть разница. Мы не сравниваем со взрослой реанимацией, мы больше сравниваем с отделением физиологии, где лежат дети вместе с мамами. Отделение реанимации новорожденных — это отделение, где ребенок получает наблюдение 24 часа в сутки: мы не пропустим тонкости изменения состояния и вовремя назначим необходимое лечение или необходимое обследование. Кроме этого, в плане оснащенности, детям нужно тепло, тишина, темнота, и нам необходимо это все обеспечить. Это касается больше недоношенных детей. Отличие пациентов в том, что кроме помощи — капельницы, инфузий, которые проводятся, еще нужно создать особый климат, в котором этот пациент будет находиться. И эти камеры, эти кувезы, в которых дети находятся, тоже очень большая, важная часть этого отделения.

Денис Хохлов:

Условия должны максимально приближаться к тем, в которых он должен быть у мамы в животике. Чувствовать тепло, даже сердцебиение слышать.

Иван Проскуряков: 

Желательно еще слышать маму.

Денис Хохлов:

Какие дети попадают в отделение реанимации?

Иван Проскуряков: 

Тут две когорты детей — доношенные дети и недоношенные дети. Они абсолютно разные. Есть такая поговорка: что простит доношенный ребенок, никогда не простит недоношенный. Недоношенный ребенок — это тот, который требует темноты, тепла, влажности, минимального количества тактильных взаимодействий с медперсоналом и минимальные инвазивные процессы, которые могут повлиять на его состояние. Другая категория — это доношенные дети.

И тут встает вопрос — а почему доношенный, вроде бы здоровый ребенок должен попасть в отделение реанимации? Тут вопрос состоит в последних неделях беременности, то есть бывает, беременность осложняется, бывают ситуации, когда во время родов что-то случается, ребенок может испытать гипоксию, и это непредвиденная ситуация. То есть это не акушерская ошибка, а скорее та ситуация, к которой просто не были готовы акушеры, когда экстренное кесарево сечение или скоротечные роды. Рождается ребенок, и ему нужно помочь, у него проблемы с дыханием, проблемы с кровообращением, бывает, рождаются дети с пороками — пороки сердца, желудочно-кишечного тракта. Их тоже нужно наблюдать в особых условиях, даже не то, что в реанимации новорожденных, а в реанимации новорожденных с возможностью хирургического лечения патологий. Почему доношенный ребенок к нам попадет — это непредвиденная ситуация, но помощь ему нужна.

Илья Акинфиев:

Вопрос про маму: вы наблюдаете в реанимации детей 24 часа, а сколько времени может находиться мама с ребенком, и как это происходит — мама в реанимации? 

Иван Проскуряков: 

Мама в реанимации для врача очень большой помощник. Главная задача самого врача – наладить этот контакт, потому что вести новорожденного без мамы невозможно. Первый месяц жизни ребенка, независимо от того, в реанимации он или вместе с мамой лежит в палате, продолжается общение матери и ребенка. Пуповина перерезана, но они еще вместе. Поэтому эту связь нельзя ни в коем случае разрывать, и если ее ребенок попадает в реанимацию новорожденных, то мы стремимся к тому, чтобы мама максимально часто приходила, общалась с ребенком, гладила его, разговаривала. У нас многие мамы приходят, поют песни, иногда занимаются уходом, то есть им нужно чувствовать участие в жизни ребенка, независимо от его состояния.

Денис Хохлов:

Что Вы посоветуете в первую очередь для тех мам, у которых ребенок находится в отделении реанимации?

Иван Проскуряков: 

Я бы посоветовал маме быть абсолютно спокойной. Жизни ребенка на данный момент, когда он попал в реанимацию, может быть, угрожает его состояние, но его жизнь находится под контролем врачей. Нужно довериться врачам и постараться наладить контакт.

Некоторые мамы непроизвольно становятся агрессивными, и они начинают противостоять врачу, противостоять лечению, говорить: зачем моего ребенка нужно лечить. В этой ситуации врач должен успокоить маму, чтобы она поняла всю ситуацию и начала в этой ситуации участвовать. И кроме того, что мама должна быть спокойная, она должна оставаться мамой. У нее родился ребенок, независимо от его состояния она должна быть с ним, она должна общаться, должна участвовать. Мы всегда боимся, что мама испугается данной ситуации, отвернется, скажет, что такого быть не может, что я не хочу такого ребенка. 

Денис Хохлов:

Такие случаи бывали?

Иван Проскуряков: 

Бывали эти случаи даже с очень желанными детьми, когда дети просто недоношенные, и мама не готова к такому. То есть это глубокая недоношенность, это большая проблема для ребенка и для семьи в целом, потому что маме нужно объяснить, что без вашей поддержки это невозможно. С недоношенными детьми в больнице, где я работаю, я сталкиваюсь не так часто, у нас сейчас немножко изменились условия, и благодаря маршрутизации, которую наладили в Департаменте здравоохранения, мамы рожают в перинатальных центрах. Чаще встречаюсь с мамами доношенных детей, но не менее тяжелых.

Илья Акинфиев:

А как маму подготовить? Нужно же заранее предупредить, что она увидит, как ей действовать?

Иван Проскуряков: 

Что видит мама в первый раз, когда заходит к нам в отделение: детей она там не видит, она видит инкубаторы, которые светятся ультрафиолетом, дети там получают фототерапию, все пищит, все звенит, непонятно что происходит и почему это происходит. Благодаря нашим замечательным средствам массовой информации, у мамы, когда она слышит писк в отделении реанимации, большая паника. И если мама что-то не понимает, то первая реакция — это страх. К чему готовится маме: первое — это очень обстоятельный разговор с врачом. 

Денис Хохлов:

Какие вопросы нужно задать врачу?

Иван Проскуряков: 

Самое простое, когда мама приходит и спрашивает: «Что с ним?» На самом деле, иначе никак и не спросишь. Ты рассказываешь, почему это произошло, как ребенок попал к нам, и дальше уже повествование врача начинается с того, с чего мы начали, в каком состоянии был ребенок и к чему пришли. Кроме состояния ребенка, маме нужно узнать, что нужно ребенку, потому что у нас кроме лечения есть еще уход. По желанию мамы можно хоть одежду принести, но основное то, что требуется для ухода за новорожденным, мы все-таки просим, что, мама, участвуйте, приносите. Косметика для ухода различная, если вы считаете, что вашему ребенку подходит такая, значит такая. Если что-то не так, мы все равно вам скажем, что не так. И кроме этого, молоко. Это очень важный момент.

Денис Хохлов:

Недоношенный ребенок: ему можно молоко?

Иван Проскуряков: 

Однозначно. Даже более того — его нужнее, чем доношенного, кормить грудным молоком. В ведущих перинатальных центрах стараются сцедить молозиво еще при рождении ребенка, пока он не ушел в отделение реанимации, чтобы дать эти капли ребенку. Молоко — это по последним исследованиям даже не питание, это живая ткань, там есть иммунные клетки. Это защита для ребенка, и для профилактики всех заболеваний ребенку необходимо получить хотя бы капли, а в дальнейшем, когда ребенок лежит в отделении реанимации, кроме всего лечения, даже независимо от того, сколько у мамы есть молока, мы пробуем ребенка кормить. Может он усваивать это питание, не может — это уже вопрос другой, но мы попробуем, мы все равно введем, ребенок должен его получать.

Денис Хохлов:

Ребенок находится далеко от матери, разделенный с ней условиями кувеза, но в любом случае надо сцеживаться, чтобы молоко не исчезло. 

Иван Проскуряков: 

Да, надо сцеживаться, и питание ребенка происходит в норме 8 раз в сутки, то есть мама должна сцеживаться 8 раз в сутки. В течение суток мама точно занята, она что-то делает, и мы объясняем, для чего она это делает, что это для ребенка. Бывают ситуации, что ребенок не на искусственной вентиляции легких, а сам дышит, кричит, и мы кормим практически по требованию. Ребенок проснулся, закричал, мы даем ему грудное молоко, мы звоним маме, говорим: «Срочно сцедитесь, принесите нам что-нибудь, надо ребенку дать питание». То есть мама всегда участвует, и этот вопрос, независимо от состояния ребенка, у нас практически на первом плане стоит. 

Илья Акинфиев:

Мама вообще важный человек, но еще у малышей есть папа. Бывает, что папа приходит в реанимацию?

Иван Проскуряков: 

Не то, что бывает, мы очень просим, чтобы папа пришел. Папа должен участвовать, у папы иногда бывают другие вопросы, нежели чем у мамы, и для папы нельзя сказать, что это хорошо, но есть бонус: в роддом пап не пускают до выписки, а когда ребенок лежит в реанимации новорожденных, оба представителя ребенка могут приходить в любое время, присутствовать и общаться. Более того, папа — это человек, который приносит из дома флору на себе, на одежде. Эти микроорганизмы, которые для папы, для будущего дома ребенка нормальные, и мы просим, что если папа приходит, мы не надеваем на него ни халатов, ни шапочек, ни масок, просим просто обработать руки и пройти в одежде, в которой он пришел из дома. 

Денис Хохлов:

Насчет осьминожек: откуда они там появляются, что это такое, зачем нужны эти игрушки? 

Иван Проскуряков: 

Осьминожки — это интересное приобретение из-за рубежа. Одна мама, у которой был глубоко недоношенный ребенок, обратила внимание, что он хватается за провода, окружающие его. У недоношенного ребенка достаточно большое количество катетеров, датчиков, которые к нему подведены, и она почему-то решила, что было бы приятно, если бы ребенок хватался за что-то похожее на пуповину. И она связала такого осьминожку, он действительно похож на осьминожку, там много маленьких завитушек. И ребеночек держится, потом были проведены исследования, что детям так спокойнее. И удобнее для медперсонала, потому что дети достаточно сильные, они могут выдергивать из себя трубки, независимо от размера, и это очень хорошее подспорье для врача.

Кроме осьминожек, мамы наши сейчас креативят как могут, поэтому у нас еще и морковки, и гномики, то есть абсолютно разные игрушки. Но когда мама видит, что в отделении дают такие игрушки детям, они делают сами потом для своих детей что-то подобное, это очень приятно. У нас в отделении кроме осьминожек есть еще замечательные вязаные шапочки, замечательные вязаные одеяльца и носочки. Это обязательно. То есть ребенок лежит в кувезе, он одет в этот комплект, это мило и красиво, в шапочке ребенок находится, потому что голова очень быстро отдает тепло, и дети быстро охлаждаются. Шапочка необходима, но есть хлопковые больничные шапочки или какие-то импровизированные из одноразовых шапочек, они выглядят не так приятно для родителей, как вязаная шапочка с помпончиком. Они сразу превращаются в маленьких гномов. И вязаные одеяльца — есть противники того, чтобы дети были в такой одежде, потому что обрабатывать одеяло не просто, на самом деле, там же должна быть стерильная одежда, но это отдельный вопрос.

Илья Акинфиев:

И осьминожка еще приносит мамин запах.

Иван Проскуряков: 

Если мама его сделала, то конечно, но обычно мамы еще не знают о том, что существуют эти осьминожки, нам чаще осьминожек приносят волонтеры.

Денис Хохлов:

Помогают волонтеры? Потому что сейчас это интересная тема, очень важная для нашей страны и для нашего города, волонтерское движение. 

Иван Проскуряков: 

Волонтерское движение есть, и не только в нашем городе. Но есть волонтеры, которые занимаются вязанием. Началось это с вязальных клубов, где просто женщины узнали о том, что кроме того, что вязать свитера, можно еще вязать такие замечательные игрушки, и они действительно кому-то помогут. 

Денис Хохлов:

Кстати, интересная идея для «Московского долголетия». Мне кажется, пожилые люди могут помогать новорожденным. Это была бы замечательная идея.

Иван Проскуряков: 

Есть замечательное движение «28 петель», они по роддомам просто развозят вещи, просто помочь новорожденным. Когда они с нами связались, мы были не готовы к этому, и нам приносят огромную коробку игрушек, вязаных ковриков для деток. И кроме того, есть еще фонды поддержки недоношенных детей, я с ними не так часто сталкиваюсь, но знаю, что они существуют и больше помогают родителям глубоко недоношенных детей. 

Илья Акинфиев:

Я бы еще хотел добавить про волонтеров, которые занимаются с недоношенными малышами. Они сдают очень много анализов, у меня на приеме недавно был такой волонтер.

Денис Хохлов:

Почему они сдают много анализов? Не уверены в себе?

Илья Акинфиев:

Нет, их обязывают волонтерские движения, поэтому они идут к этому психологически, это не просто — хочу сегодня быть волонтером. Нет, они обдуманно идут.

Денис Хохлов:

Я думаю, что те люди, которые «хочу быть волонтером», «просто пришли», отсеиваются, потому что это действительно сложная задача, не каждый сможет.

Иван Проскуряков: 

Задачи у них всегда разные. Волонтеров, активных участников этого движения в реанимации не так много, я бы сказал, что единицы. Дистанционно они нам помогают, хотя можно подумать, как привлечь волонтеров в роддом. В роддоме непростые условия в плане кого мы пускаем, кого не пускаем, но в целом почему нет. Кстати, о волонтерах: движение, которое помогает матерям сцеживаться в роддоме…

Денис Хохлов:

Кажется, что тема не очень серьезная, но для первородящей матери это серьезный вопрос.

Иван Проскуряков: 

И не только для матери, это и для персонала большая помощь, потому что матерей много, а как им всем объяснить быстро, доступно, присмотреть за каждым ребенком, как он прикладывается к груди. 

Денис Хохлов:

Занимаются с будущими мамами, но когда наступает момент, когда нужно сцеживаться, тут не каждый сориентируется.

Илья Акинфиев:

Самое главное – маму научить, чтобы это было безболезненно.

Денис Хохлов:

Все равно это будет больно, но надо это преодолеть и объяснить, что это нормально.

Иван Проскуряков: 

Дело в том, что кроме волонтеров и всей этой помощи есть еще школы материнства, и мамы на этапе беременности, до рождения ребенка готовятся. Там есть определенные циклы, где мама узнает про роды, что там происходит, как это нужно делать в теории. И узнает про грудное вскармливание, про уход за новорожденным, про подготовку к роддому. Достаточно интересная работа в плане того, чтобы мама не удивлялась и была готова.

Денис Хохлов:

Не искала в интернете, а получала информацию.

Иван Проскуряков: 

В интернете достаточно написать, и там будет написано 10 советов, что делать, если у вас родился ребенок.

Илья Акинфиев:

А школа мам — это тема платная?

Иван Проскуряков: 

Школа мам есть и платная, и бесплатная. Платные лекции, только если мама хочет углубить свои знания в уходе за новорожденным и хочет послушать не час, а два. Тогда она может оплатить курсы. Школы материнства при женских консультациях, при роддомах организованы.

Илья Акинфиев:

В школу мам пап пускают?

Иван Проскуряков: 

Однозначно да, потому что папа может присутствовать на родах, а иногда это очень хорошая помощь. 

Денис Хохлов:

Должен ли папа присутствовать на родах? 

Иван Проскуряков: 

Это неоднозначный момент, потому что много споров, мужчина должен быть на родах или нет. Как я считаю, папа не должен уходить в родовые пути, смотреть, что там делают акушеры-гинекологи. Он должен присутствовать у изголовья мамы и поддерживать маму морально, держать ее за руку.

Илья Акинфиев:

Для меня просто это «папа в родах», и дальше следует звук удара черепушки о кафель.

Иван Проскуряков: 

Желательно, чтобы папа все-таки сходил в школу материнства и был готов.

Денис Хохлов:

И был у головы, а не у другого окончания своей супруги. Открытая реанимация — сейчас этот проект у нас практически везде, как он у Вас реализуется и как Вы относитесь сами к этому проекту?

Илья Акинфиев:

Что-то изменилось после того, как реанимацию сделали открытой официально?

Иван Проскуряков: 

Однозначно. Во-первых, у нас реанимация стала более доброжелательной по отношению к ребенку, потому что увеличилась возможность общения родителей вместе с ребенком. Было много споров среди персонала, потому что как так — а если мы оказываем реанимационную помощь ребенку, это увидят родители, потому что они не готовы это видеть, это достаточно тяжелый момент, даже для медперсонала это страшно бывает порой, но в ситуациях, когда родители пришли, мы заняты или не можем их пустить, мы просим, подождите, пожалуйста, они спокойно ждут и потом заходят, и они рады, что у них есть такая возможность. Раньше было как: родители приходили, мы говорили, у нас есть часы посещения, когда вы узнаете про своего ребенка, можете с ним пообщаться, обычно это час-два. Сейчас практически в любое время, мы ограничены только вопросами охраны, то есть мы не пропускаем папу с улицы после какого-то времени, когда уже охраняемые входы закрыты, есть только приемное отделение. А так папа в любое время может прийти, как ему удобно, и пообщаться со своим ребенком, с врачом, увидеть маму.

Денис Хохлов:

Папе тоже нужна мама, он тоже нервничает.

Иван Проскуряков: 

Конечно, он нервничает еще больше, потому что он не видит, что происходит.

Денис Хохлов:

Важно, чтобы семья не разделялась на этом этапе, потому что это стресс для всех.

Иван Проскуряков: 

В первую очередь, для папы это очень большой стресс, потому что мама по телефону сказала: «Ребенок в реанимации».

Денис Хохлов:

Сразу после реанимации можно домой ехать или нужно находиться в терапевтической палате? 

Иван Проскуряков: 

После реанимации сразу мы не выписываем домой. Если ребенок попал в реанимацию, это неспроста, он требует внимания, он требует наблюдения, и такие детки у нас наблюдаются либо до стабилизации состояния, либо пока мы не проведем полный курс обследования. Потом мы переводим в отделение патологии, где врачи смотрят общение матери с ребенком, прикладывание к груди, последние анализы и дают рекомендации маме, что делать, обратиться ли к какому-то специалисту, чтобы еще понаблюдали. Там целый список, кого нужно посетить, рассказывают, что делать дома, чтобы мама не столкнулась с ситуацией, что с ребенком что-то происходит, и не столкнулась с непредвиденными обстоятельствами. И нам будет спокойнее, что ребенок ушел от нас, он получил весь курс обследований, мы исключили все патологии, мы выписываем ребенка абсолютно здорового, но, к сожалению, не из реанимации первого этапа.

Путь домой у ребенка достаточно длинный. Если берем страшную ситуацию — глубоко недоношенный ребенок, экстремально низкая масса тела, рожденный меньше килограмма, — у него путь домой будет заключаться в том, как он будет расти, развиваться и подходить к тому моменту, что он, по скорректированному возрасту, становится доношенным. Необязательно он дорастет до 40 недель, как у нас длится беременность, но до 37 недель он, скорее всего, будет находиться. То есть если он родился 24 недели, несколько месяцев ребенок проведет в реанимации, в отделении патологии, занимаясь развитием. Это достаточно длительный путь, и для родителей это очень изматывающий путь. Мама не всегда находится рядом, но в условиях роддома мама рядом, лежит в палате недалеко, она может приходить. Реанимация второго этапа, если это не перинатальный центр, мама приезжает из дома. 2 месяца мама приезжает из дома, чтобы видеть своего ребенка, узнавать динамику его состояния — это тяжело.

А потом, когда ребенок уже идет на поправку, попадает в отделение патологии новорожденных, мама может дольше общаться, заниматься уходом. Это большая радость. И после выписки мы не отстаем от таких детей, мы наблюдаем дальше, есть катамнестические отделения, которые наблюдают детей после. Это уже не этап поликлиники, это этап, когда мы знаем, что он родился недоношенным, у него была такая проблема, его наблюдает невролог или пульмонолог, чтобы просто продолжить наблюдение и вовремя скорректировать лечение, если оно было назначено после выписки. 

Денис Хохлов:

Прекрасно, когда ты видишь, как растет ребенок, которого ты спас. Это стимул для работы.

Иван Проскуряков: 

Это так и есть, для нас это большая редкость — так проследить далеко, но есть некоторые дети, о которых мы узнаем, что он уже пошел в школу, и это удивительно.

Денис Хохлов:

Это стимулирует, это эмоционально для врача важно.

Илья Акинфиев:

Педиатры поликлиник немножко побаиваются недоношенных детишек. Все-таки в поликлиниках нужна ставочка либо четвертушечка неонатолога? 

Иван Проскуряков: 

Я считаю, что нужна, потому что у недоношенных детей есть свои особенности. Их не надо бояться, это не патология, это просто его особенность. Мы это будем говорить и мамам, и специалистам — не надо считать, что если ребенок катастрофически маленький и плохо прибавляет в весе, что это мама плохая, плохо его кормит или что-то не так. Ребенка просто будут вести как недоношенного по своим скорректированным таблицам, по таблицам развития, и желательно, чтобы дети были отдельно, потому что он недоношенный, в какой-то момент он догонит своих сверстников по нервно-психическому развитию, по физическому, станет обычным ребенком и перейдет в другую когорту детей. Но какое-то время лучше, чтобы это сделал специалист, который будет знать только этих детей. Потому что у врача-педиатра очень большая нагрузка, если еще он будет разделять, что этот доношенный, этот недоношенный, а этот 16-летний подросток, ему будет катастрофически тяжело.

Денис Хохлов:

Много таких детей по статистике? Просто интересно, будет ли он настолько загружен, чтобы постоянно вести прием, или нужен приходящий врач, который будет раз в неделю приходить.

Иван Проскуряков: 

В поликлинику все равно дети приходят в особые дни, мы их называли грудничковые дни. Это особый день, и я считаю, что разделять на доношенных, недоношенных не надо.

В любом случае врач-неонатолог должен быть. Если мы говорим, что у нас есть врач-неонатолог в поликлинике, и он посещает новорожденного на дому, у нас же есть патронажи. Ребенок выписывается домой, и происходит первый патронаж, второй патронаж, медсестра приходит, потом врач. Конечно, если приходит извещение о поступлении недоношенного ребенка, было бы неплохо, если бы посмотрел неонатолог и был просто знаком с его ситуации, чтобы знать, к чему готовиться.

Илья Акинфиев:

Нужно только посчитать, сколько недоношенных в одной поликлинике.

Денис Хохлов:

Опыт зарубежных коллег используется в Вашей работе?

Иван Проскуряков: 

Кроме осьминожек, если говорить про опыт в плане лечения, то все лечение, которое мы назначаем, это протоколы, которые изначально были на апробации за рубежом. Потом мы попробовали ввести их в нашу практику, и когда рутинно получили положительные выходы, стали применять уже постоянно. Но это в плане лечения. Если мы говорим про уход, то в чем особенность в реанимации новорожденных за рубежом: в той же Германии, где на одного новорожденного несколько медсестер, на одного новорожденного присутствует мама круглосуточно. И иногда палата — не просто палата интенсивной терапии, это палата реанимации, в которой мама лежит рядом с ребенком, проходит специальные курсы обучения, знает, на что обращать внимание у такого ребенка, и мама, которая участвует в обходе с врачами, получает сведения, результаты анализов. 

Денис Хохлов:

То есть на Западе все-таки больше интеграция в выхаживание.

Иван Проскуряков: 

Больше интеграция родителей. И более того, это большая помощь и для медперсонала, и для мамы, и для ребенка. Мы к этому не пришли еще, к сожалению. Но благодаря проекту «Открытая реанимация» мы пришли к тому, что мама может находиться. У нас появились кресла в отделении реанимации, где мама может приложить ребенка к груди, независимо от того, что он находится в реанимации: получает инфузию, наблюдение. Но если он может сосать грудь, мы даем маме такую возможность. Если не может — метод кенгуру, замечательный метод, разработанный нашими зарубежными коллегами, когда ребенок выкладывается на грудь матери. Это может быть глубоко недоношенный ребенок, он может получать искусственную вентиляцию легких, может получать терапию. И не только мамы, а еще и папы — замечательная, теплая папина грудь с той самой замечательной флорой из дома, которую он принес. Ребенок лежит и получает от этого конкурирующую флору — это замечательно.

Денис Хохлов:

Наша программа подходит к концу и любимая наша рубрика – это пожелание нашего гостя нашим зрителям, слушателям.

Иван Проскуряков: 

Я бы хотел и к мамам, и к специалистам обратиться. Для мам хотелось бы сказать, что не бойтесь слова реанимация, оно не такое страшное по отношению к новорожденным, если есть такая необходимость. К этому вы не можете быть готовыми, но если столкнулись, доверьтесь врачу, оставайтесь мамой, будьте сильными и старайтесь не давать волю эмоциям, но давать себе возможность спокойно, свободно дышать. А говоря про специалистов, хотелось бы просто обратиться и сказать: дорогие коллеги, не разрывайте связь между мамой и ребенком, это то, что дает природа, это потрясающе, и исходы будут просто невероятными — и в здоровье детей, и в нашей с вами дальнейшей профессиональной жизни.

Илья Акинфиев:

Замечательные слова, очень интересная тема, отличный герой команды больницы Ерамишанцева Иван Владиславович Проскуряков — врач анестезиолог-реаниматолог отделения реанимации новорожденных. Спасибо большое, было очень интересно.