Передний край нейронауки - 4

Виктория Читлова:

Здравствуйте, дорогие друзья, с вами снова передача «Пси-лекторий», я, ее ведущая, Виктория Читлова — врач-психиатр, психотерапевт. Ежеквартально у нас случается эфир под названием «Передний край нейронауки», и я приглашаю своих дорогих коллег поделиться новостями из самой развивающейся области знаний. У меня в гостях сегодня в студии Анна Хоружая — заместитель главного редактора портала Neuronovosti.Ru, врач лучевой диагностики, младший научный сотрудник Центра диагностики и телемедицинских технологий. И Алексей Паевский по Skype конференции. Алексей — главный редактор портала Neuronovosti.Ru, научный редактор портала Indicator.Ru, научный журналист. Совсем недавно случилась крупнейшая конференция в Чикаго под названием Neuroscience 2019. Расскажите, пожалуйста, про эту конференцию, насколько мне известно, Алексей туда не попал. Почему?

Алексей Паевский:

Мы собирались вдвоем, но мне не выдали визу, но в этом году это повальная история с визами США, при этом я-то ехал как журналист, и сейчас в Nature даже есть отдельная статья на тему того, что многих участников не пустили на конференцию, просто отказали в визах. Это такая политика в США сейчас, случайным образом отказывать в визах людям из не очень благожелательных стран.

Я уверен, что это случайный порядок отказа — хотим, откажем, хотим, не откажем. Тем не менее, это крупнейшая конференция по нейронауке в мире в этом году, на ней было более 30 тысяч участников, и мы уже списались с организаторами, они очень сожалели, что мы не приехали, но мы продолжаем с ними работать, сотрудничать и публиковать у себя (и на Нейроновостях, и на Индикаторе) научные новости, в том числе неопубликованные, которые на этой конференции были озвучены.

Виктория Читлова:

Мы постепенно приступим к новостям, но мне интересно, какие еще важные научные события происходят в мире или у нас в стране.

Алексей Паевский:

В октябре прошла 3-хдневная крупная конференция, тем более отрадно, что она прошла не в Москве. Это конференция, которая называется BCI Самара, конференция по интерфейсам мозг-компьютер, на которую собирается фактически весь цвет мировой науки в этой области. Каждый год у нас первый день конференции — пленарные доклады, и все доклады мировых лидеров.

Анна Хоружая:

Просто на высшем уровне. Было с чем сравнить, потому что буквально за 2 дня до начала этой конференции мы присутствовали на крупнейшем Всероссийском из стран СНГ съезде физиологов, физиологических обществ. Тоже там поприсутствовали на пленарных лекциях, в том числе Нобелевских лауреатов, и, честно говоря, уровень докладов просто несравнимо выше в Самаре, нежели был на этой конференции. Тем более, что она была более крупная, более обобщенная, не только о нейронауках, но и о всей физиологии.

Виктория Читлова:

Какие основные тренды и чем в мире занимаются, чем мы можем гордиться?

Алексей Паевский:

В мире занимаются всем. Если взять конференцию SfN, которая была в Чикаго и в следующем году будет в Вашингтоне, то в этом году очень много работ про аутизм, по расстройствам аутистического спектра от разных причин, попыток найти молекулярные механизмы, попыток найти способы диагностики (мы уже писали про то, что не воспроизводятся работы по томографии аутизма), попытки объяснить, почему так происходит — это раз. Очень много работ по деменции и тоже понятно, почему: потому что буквально позавчера вышла работа, в которой рассчитывается, что уже через 30 лет, в 2030-х годах, случаев деменции будет в 2 раза больше, чем сейчас.

Виктория Читлова:

Я короткий бриф расскажу, о чем мы сегодня прицельно будем говорить, и перейдем к обсуждению. Мы поговорим и об аутизме, почему его сложно найти при сканировании мозга, мы обсудим процессы старения, как на нас может влиять искусственное освещение, как человечество пытается бороться и замедлить это самое старение, мы поговорим о нашумевший тематике в плане рака мозга, что нового мы можем узнать на сегодняшний день о процессах, которые происходят в мозге. Итак, первая новость касается аутизма, а точнее — расстройства аутистического спектра и попыток найти его подпись, профиль на МРТ. В чем эта новость состоит и что мы полезного из этого можем узнать?

Алексей Паевский:

На самом деле, проблема заключается в следующем: очень было бы хорошо научиться диагностировать аутизм как можно раньше и как можно проще. Мы прекрасно знаем, что расстройства аутистического спектра можно по симптомам заподозрить, начиная лет с 2, не раньше. И хочется, чтобы раньше можно было воздействовать на это, когда у нас есть ранняя диагностика по функциональной магниторезонансной томографии. Вдруг у людей с аутизмом по-разному работают сети, которые работают в основном в покое, когда мы не выполним какие-то задания, в сети покоя — Default Mode Network и другие. Но оказывается, что исследования, которые проводят разные группы, не воспроизводятся. То есть у одной группы получается один результат, одни зоны являются подписью активности аутизма, у других другой. И ребята, которые выступили на SfN, взяли 4 разных исследования из одной базы данных, сделанные разными группами, и начали проверять.

Они сделали функциональный коннектор, то есть посмотрели, какие зоны одновременно включаются и выключаются в состоянии покоя. Причем, поскольку они взяли 4 исследования, они смогли набрать статистику, которая недоступна ни для одной лаборатории. Там получилось около 150 пациентов с аутизмом и 150 человек контроля. Начали проверять и оказалось, что суть, скорее всего, в том, как во время томографии происходит обработка изображения, как убирают шум, который связан с дыханием, с сердцебиением, движением головы. И пока что получается так, что все дело в том, что разные группы используют разные томографы, разные программы, которые по-разному обсчитывают этот шум, по-разному его вычитают, получают и поэтому получаются разные результаты. Действительно важно не то, что эта работа была сделана, а важно то, что люди начали и все чаще стали публиковать и говорить о неудачных результатах, о невоспроизведении, потому что проблема невоспроизведения результатов очень остро стоит в нейронауках.

Виктория Читлова:

Мы же говорим о функциональной МРТ. А есть более точные сведения, где локализуются зоны в мозге, связанные с аутизмом?

Алексей Паевский:

Я подозреваю, что он локализуется именно в сетях, потому что есть 33 возможных варианта обсчета этих путей. У здоровых, вне зависимости от вариантов, все работает, функциональный коннектор здорового человека устойчив к методам обработки и у всех одинаков. А с пациентами получается проблема, потому что внутри разных зон мозга — они же не изучают связанность анатомического места, там аутизм прячется в гиппокампе или в лобных долях, этого нет. Ищут функциональную связность. И оказывается, что даже в 4 работах не нашлось ни одной связи, которая была бы характерна для всех 4 исследований.

Виктория Читлова:

У вас на портале присутствовали новости о том, что низкая активность отмечается в вентромедиальной префронтальной коре, в лобных долях. Получается, это необязательно прицельно и у всех?

Анна Хоружая:

Да, оно там присутствует в любом случае, но не только это, а еще множество других компонентов.

Виктория Читлова:

Давайте перейдем к следующей новости, она тоже среди новостей, пришедших к нам с конференции Neuroscience 2019, она посвящена созданию новых модельных животных для изучений и поиска терапии психоневрологических заболеваний. Всем нам хорошо известны модели мышей с шизофренией, депрессией, аутизмом, но слишком уж они сильно отличаются от реальных людей, пациентов. Кого же начали мучить ученые?

Алексей Паевский:

Заметьте, что работа сделана не в США, а в Японии, там чуть проще с моделями животных, в США, скорее всего, зоозащитники запретили бы. Хочется использовать высших приматов (шимпанзе), очень дорого и точно нельзя было бы, потому что сейчас очень жесткие правила по биоэтике. И ребята из RIKEN взяли для воспроизведения такого достаточно частого заболевания, которое называется синдром Ретта. Кстати, оно чем-то похоже на аутизм, потому что начиная с 2 лет он приводит к тяжелой умственной отсталости, есть схожие вещи с аутизмом. Но в отличие от аутизма, точнее синдрома расстройства аутического спектра, мы более-менее понимаем причину синдрома Ретта, там конкретная генетическая история. И сейчас впервые взяли 6 эмбрионов мармозеток, они еще называются игрунками.

Анна Хоружая:

Маленькая обезьянка, величиной всего лишь с небольшую крыску.

Алексей Паевский:

Но это примат, это более сложная штука, чем крыска. И у этих обезьянок уже встречаются новые технологии, самая знаменитая технология редактирования генома CRISPR/Cas9. У эмбрионов этих обезьянок вырезали ген, который кодирует Methyl-CpG-связывающий белок-2, мутация, которая и вызывает болезнь. Эмбрионы дальше подсадили матери, они выросли и стали проявлять симптомы этого заболевания. Но пока что симптомы моторные и анатомические, то есть начиная с 3 месяцев развития детеныша мозг переставал расти, полностью останавливался, и до 8 месяцев обезьянки доживали и умирали.

Первая модель такого заболевания, более точная, чем мышиная, уже создана. Это хорошая вещь. Если у нас есть заболевания с генетическими моделями, можно начинать учиться эти генетические проблемы решать. Я в первую очередь вижу болезнь Гентингтона, как с ней бороться. Там тоже одногенная мутация, с ней можно попробовать бороться генетическими методами, методами генотерапии.

Виктория Читлова:

Перейдем к следующей новости, где мучают живые организмы. Ученые состарили дрозофил синим светом — эта новость интересна тем, что поступает информация, что длительное воздействие синего света, то есть искусственного освещения в синем спектре, способно ускорить старение, по крайней мере у мушек плодовых дрозофил. К такому выводу пришли ученые из университета штата Орегон. Насколько и почему ускоряется старение у дрозофил и имеет ли значение эта информация для людей?

Анна Хоружая:

Как только эта новость вышла, она произвела фурор в СМИ, наверное, самые ленивые не написали об этой новости. Алексею даже звонили, пытались добиться от него комментариев на этот счет.

Исследователи провели работу, где воздействовали светом, причем разным: белым, синим и просто темнотой на мушек-дрозофил в течение 12 часов каждые сутки. Но, во-первых, они взяли мушек — то есть они объяснили, почему они взяли этих животных — потому что у них это устройство и реакция на свет примерно похожи с нами, с людьми. Но они гораздо более простые животные.

Виктория Читлова:

И цикл жизни у них быстрее.

Анна Хоружая:

И цикл жизни быстрее, и они взяли даже тех животных, которые более подвержены воздействию этого света, то есть они взяли мушек с белыми глазами — они более подвержены ослеплению ярким светом. И когда на них светили ярким светом, медианная продолжительность жизни их значительно уменьшалась. Но выяснили то, что синий свет гораздо больше уменьшал продолжительность жизни, чем белый свет, и эта разница очень сильно всех всколыхнула, потому что в наших смартфонах тоже довольно много света именно синего спектра, и так как мы смартфонами пользуемся постоянно и вообще везде, то возникает вопрос: есть ли на нас такая реакция, будем ли мы стареть от того, что мы долго используем смартфон. Но прежде чем убедиться в том, что синий свет негативно сказывается на циркадных ритмах и на нашем старении, нужно проводить более обширные исследования, и не только на мушках-дрозофилах. Поэтому пока что к этим результатам можно присмотреться, прислушаться, но всерьез их воспринимать и сразу переносить на себя преждевременно.

Виктория Читлова:

Это стресс. Человечество очень активно борется со старением, этому отдельно посвящены ряд докладов на всемирном конгрессе. Еще одна новость о том, что существует такое понятие, как суперстарики. Очень интересно, чем отличается их мозг от мозга обычных пожилых людей. Новость звучит так: американские исследователи обнаружили, что у так называемых суперстариков, то есть людей, которые практически не подвержены возрастным изменениям когнитивных способностей, лучше сохраняются не только участки мозга, участвующие в хранении и извлечении информации, но и эффективность связей между ними. Можем ли мы стать суперстариками?

Анна Хоружая:

Сейчас очень активно изучают эту группу людей, которые не подвержены когнитивным изменениям или очень маленьким когнитивным изменениям, и всем бы хотелось, чтобы мы тоже обладали этими свойствами — кому не хочется здоровой и счастливой старости. Но все не так просто, и многие исследования приходят к тому, что это определенный генетический вариант, то есть там есть некоторое отличие от других людей на генетическом уровне. И нейроученым интересно посмотреть, как эти отличия сказываются на работе мозга.

В нескольких исследованиях выяснили, что в целом у суперстариков сохраняется большая плотность коры именно в тех областях, которые отвечают за восприятие, переработку информации и за сохранение этой информации, то есть лучше работает память. Это так называемые сети Default Mode Network, то есть сеть пассивного режима работы мозга и сеть выявления значимости или Salience Network. Выяснили, что в этих областях толщина коры толще, более выражена, а потом посмотрели, насколько эффективна связь между этими сетями — взяли около 50 человек среднего возраста, 60-70 лет, и таких же одногодок, но не решающих те же задачи, как суперстарики, на таком же эффективном уровне, как их решали суперстарики, по специальным шкалам их отбирали. И посмотрели, что у суперстариков связи между этими сетями гораздо более эффективные и гораздо более плотные, а у обычных людей плотность эта снижается, эффективность этих сетей снижается. Как на это можно влиять — тоже хороший вопрос, и теперь мы примерно знаем, но еще не до конца, на что можно влиять, и теперь можно находить какие-то методы, которыми можно влиять.

Виктория Читлова:

Одна из новостей как раз дополняет эту новость: транскраниальная стимуляция повернула болезнь Альцгеймера вспять. У нас был эфир, посвященный транскраниальной магнитной стимуляции и ее полимодальному действию, и сейчас выходят научные статьи, где подтверждается протективное действие магнитной стимуляции. Итак, новость звучит так: американская исследовательская организация NeuroEM Therapeutics смогла улучшить состояние пожилых пациентов с болезнью Альцгеймера с помощью транскраниальной стимуляции электромагнитными волнами.

Алексей Паевский:

Первое — что такое транскраниальная магнитная стимуляция, понятно — способ неинвазивной стимуляции коры головного мозга или чуть более глубоких структур. И здесь получилось воздействием на некоторые участки головного мозга улучшить когнитивное состояние у 8 пожилых пациентов с болезнью Альцгеймера. Важно сказать, что эти пациенты были с симптомами от слабых до умеренно выраженных, о тяжелой болезни Альцгеймера речь не шла. Сделали стимуляцию, после чего проверили по тесту ADAS-Cog — это шкала оценки болезни по 14 заданиям на запоминание слов. И улучшилось у 7 из 8 на 4 пункта, причем обычно на 4 пункта за год эти показатели подряд, то есть здесь явно все хорошо, но мы понимаем, что тут ничего удивительного нет, мне кажется, что здесь ТМС просто последние ресурсы организма задействовала, потому что мы знаем, что болезнь начинается намного раньше, чем проявляются симптомы, просто компенсаторные механизмы мозга до последнего компенсируются благодаря потере, связанной с болезнью. И транскраниальная стимуляция подстегивает эту компенсацию, дальше вряд ли будет что-то хорошее. Та же самая история происходит с болезнью Паркинсона при глубокой стимуляции мозга электродами, здесь тоже стимуляция глубинных структур помогает нам смягчить симптомы и иногда заметно смягчить.

Виктория Читлова:

Еще одна новость касательно нейродегенеративных процессов. Человечество никак не хочет стареть, и цель, которую взяла наука под названием активное долголетие, также активно реализуется. И еще одна новость: нейросеть диагностирует деменцию по электроэнцефалограмме. То есть мы сейчас говорили про то, как транскраниальный магнитный индуктор может замедлить имеющиеся нейродегенеративные нарушения, а здесь речь идет о том, как предвосхитить это или заметить процессы, которые еще не видны в поведении человека. Поэтому очень остро встает вопрос о диагностике начинающейся деменции. Люди уже на том этапе развития знаний, чтобы предвосхищать, а не лечить имеющееся состояние. О чем новость?

Анна Хоружая:

Как раз эта тема и эта работа обсуждалась на конференции в Самаре, BCI Самара, потому что главный автор этой работы был одним из спикеров этой конференции — это Томаш Рутковски, он работает в институте RIKEN в Японии, в Токио, и там проблема деменции, проблема старения, взросления населения стоит особо остро, он об этом упоминал несколько раз в своих докладах. Что они с коллегами придумали: человек занимается очень активно нейроинтерфейсами, и они приспособили эти нейроинтерфейсы для практики. То есть они научились выявлять такие микроизменения в тех электрических сигналах, которые они регистрируют по электроэнцефалограмме, которые даже глазу не заметны, но если обучить специальный алгоритм искусственного интеллекта выявлять эти микроизменения, то тогда программа может регистрировать эти изменения и сообщать человеку, на какой стадии находится его когнитивное здоровье.

Естественно, нужно было научиться находить эти электрические подписи и потом обучить нейронную сетку отличать здоровых людей от не очень здоровых. И у исследователей это прекрасно получилось, и как замечал Томаш, там получается примерно 90-95% чувствительность и 86% специфичность, то есть достаточно высокие показатели. А сейчас они работают над тем, чтобы этот интерфейс, эту программу они обучили отличать даже только-только начинающиеся или риски развития деменции, слабый уровень деменции. Несколько уровней деменции они уже научились отличать друг от друга, и они сейчас работают над тем, чтобы сделать комплекс для домашнего использования.

Виктория Читлова:

То есть это не только в лаборатории, а это уже рутинное исследование.

Анна Хоружая:

Да, они сейчас выходят в домашнее использование, делают такой интерфейс, и при помощи такого интерфейса можно измерять то, насколько работают или не работают методы профилактики. Допустим, вы потренировались, походили, потом измерили, как уровень изменился, как показатели изменились. Сделали тренировку для мозга, порешали тесты, поразгадывали кроссворды — снова посмотрели, и так постоянно. То есть это метод постоянного, непрерывного мониторинга, и чем больше исследований включается сюда, тем лучше алгоритм работает, лучше распознает, и у исследователей больше ресурсов, чтобы его усовершенствовать.

Виктория Читлова:

Это здорово, но чувствуется нотка коммерции.

Анна Хоружая:

Нет, абсолютно, он даже на матушке своей показывал, как это работает.

Виктория Читлова:

Электроэнцефалограмма раньше считалась таинственной грамотой, по которой очень сложно было что-то понять, и только обладающие совершенно уникальными знаниями специалисты могли ее расшифровать и пару слов по ней сказать. Но теперь все пошло гораздо дальше, с помощью электроэнцефалограммы или электроэнцефалографии возможно даже управлять протезами. Исследователи из университета Джонса Хопкинса создали первый в мире дважды двусторонний протез рук, управляемый интерфейсом мозг-компьютер. 2 протеза, управляемые при помощи нейроимплантов, передают тактильную информацию посредством стимуляции соматосенсорной коры в обоих полушариях головного мозга. То есть человек может не только шевелить этими протезами, он еще может осязать то, к чему он прикасается?

Анна Хоружая:

Да, совершенно верно.

Алексей Паевский:

За одним исключением — не электроэнцефалография ни разу. Это электрокортикография, то есть в данном случае там нужны электроды, путем считывания активности мозга.

Виктория Читлова:

Не с поверхности головного мозга или с поверхности черепа, а инвазивно.

Алексей Паевский:

Внутрикортикальная история: вскрываем череп, вставляем туда в данном случае 2 квадратика, на которых по 90 электродов, или по 100 электродов, небольшие, 4 на 4 миллиметра, ими мы управляем протезами, на протезах стоят датчики давления, которые преобразуются в электрический сигнал, который приводится обратно в мозг уже в сенсорной коре, в сенсорной коре стимулируются участки, которые отвечают за чувствительность пальцев. Мы не можем говорить, что он чувствует то же самое, что чувствуем мы, но он, по крайней мере, чувствует что-то, которое впоследствии учиться воспринимать, ощущать, как прикосновение. Это налаживание обратной связи, что значительно облегчает использование интерфейса, потому что когда человеку полностью отключить чувствительность и заставить его что-то сделать этой рукой, то он будет крайне неповоротлив. А так какая-то чувствительность позволяет добавить красок, ощущений и обучиться более эффективно.

Виктория Читлова:

Интересная новость, немножко с оттенком скандальности, про то, что ученые из Японии оживили на несколько недель мозг мыши — такая новость в конце позапрошлой неделе прошла в отечественных СМИ, от правительственной «Российской газеты» до респектабельного Esquire. О чем речь? И действительно ли японцы оживили мозг?

Анна Хоружая:

«Скандалы, интриги, расследования» — ученый изнасиловал журналиста — это из этой сферы.

Алексей Паевский:

Что здесь на самом деле было сделано: речь идет, конечно же, не об оживлении мозга, и не о мозге и не о человеке. Что было реально сделано: японские ученые создали очень хороший метод работы с культурами мозга, который позволяет сохранять отдельные срезы функционирующими и живыми на протяжении достаточно долгого времени. То есть речь идет в данном случае о срезах супрахиазматического ядра, которое отвечает за циркадный ритмы.

Виктория Читлова:

То есть это маленький кусочек мозга мыши.

Анна Хоружая:

Это маленький кусочек маленькой структуры гипоталамуса, то есть одно из ядер гипоталамуса. Речь идет даже не о миллиметрах, а о субмиллиметровых структурах.

Вы знаете, что существуют циркадные ритмы. Циркадные ритмы осуществляются работой белков — там есть ген Per, ген TIM. Что сделали ребята: они взяли мышь, к гену которой (ген Per 2) привязали еще ген люциферазы (светящегося белочка). Когда этот ген активен, то есть когда экспрессируется белок PERIOD (а он экспрессируется периодически у всех нас, обеспечивая циркадные ритмы), экспрессируется и люцифераза, в данном случае нейроны супрахиазматического ядра периодически светятся, люминесцируют. И ребятам удалось придумать систему, которая эти срезы омывала бы питательной средой и всем остальным так, что не разрушало бы культуры и оставляло бы живыми клетки. И клетки в эксперименте функционировали до 25 дней.

Алексей Паевский:

В обычных структурах эти клетки функционируют 5 дней.

Анна Хоружая:

Исследователи даже говорят, что этот метод подойдет даже для того, чтобы поддерживать жизнеспособность в тканях до 100 дней, то есть они его еще усовершенствуют, и это реально очень хорошая получается клеточная модель, потому что на живых тканях гораздо легче изучать, гораздо точнее изучать какие-то процессы, чем на срезах, которые убиты, в раствор погружены, окрашены. То есть это все гораздо более понятно и эффективно получается.

Виктория Читлова:

Но в любом случае речь не идет о целом мозге. Это говорится о срезе, тонком слое в одну клетку.

Анна Хоружая:

Там чуть потолще, но все равно очень тоненький срез, причем не полностью мозга, а части структуры мозга.

Виктория Читлова:

То есть до будущего мозга в пробирке, в капсуле, как в мультиках или в фильмах будущего, еще далеко. Но из этого раздулась большая новость.

Следующая новость: у всех на слуху онкологические процессы в головном мозге у наших звезд, и мы не можем эту тему обойти стороной, тем более, что есть новость из нейроисследований, которая говорит о том, что раковые клетки могут взламывать нейроны. Сразу три исследования, опубликованные в Nature, описывают способность раковых клеток подключаться к сложным сетям нейронов головного мозга и в буквальном смысле питаться от них. Речь идет об онкологических процессах в головном мозге, глиоме, опухоли мозга.

Анна Хоружая:

Эти исследования — шок-контент, потому что ученые, которые впервые несколько лет назад обнаружили этот процесс, что внутри опухоли клетки опухоли могут образовывать синапсы. То есть этот контакт, который также есть и у нейронов, и посредством которого нейроны общаются друг с другом. Это же есть и у опухолей и это помогает им поддерживать свою структуру и расширяться. И выяснилось, что это есть не только между опухолевыми клетками, но и может образовываться подобный контакт между опухолевой клеткой и обычным нейроном. В одном из исследований у детей обнаружили, что этот синапс даже может синтезировать глутамат, то есть глутаматергический синапс, получается, один компонент синапса выпускает в щель этот нейромедиатор, там есть рецепторы, эти рецепторы экспрессируются, и они способны отвечать на это воздействие. Таким образом опухоль прорастает в мозг и адаптируется в мозге — почему глиомы, особенно высокой степени злокачественности, очень плохо лечатся — потому что они прорастают во все структуры и просто невозможно с этим бороться.

И еще одно исследование было посвящено одному из видов рака молочной железы, который чаще всего метастазирует в мозг. И там нашлась та же самая закономерность, что опухолевые клетки могут устанавливать контакт с нейронами. И тут возникает сразу несколько проблем: как мы можем воздействовать на эти опухоли и не давать им контактировать с нейронами, и как мы при этом можем сохранить сами нейроны, потому что если мы изобретем какой-то метод, который будет нарушать эти контакты, то он с большой вероятностью будет и на нейроны воздействовать, а нас это совершенно не устраивает. Но сама закономерность, сам процесс просто удивительный.

Виктория Читлова:

Он научился мимикрировать и вербовать, как Чужой, который подчинил себе работу землян.

Анна Хоружая:

Эту аналогию будет логично здесь употребить. Так что совершенно интересная находка, посмотрим, к чему она дальше приведет, какие методы получится против нее сделать.

Виктория Читлова:

Исследователи из Каролинского института в Швеции идентифицировали новый орган механической и температурной чувствительности в коже. Особенностью этой новости является то, что за чувствительность в процессе восприятия прикосновения, боли ответственна не непосредственно нервная клетка, а глиальная клетка, то есть клетка, обеспечивающая жизнедеятельность нейронов.

Алексей Паевский:

Очень мало уделяется внимания у нас, потому что это вспомогательная история, но все чаще и в мозге, и не только в мозге, ей находятся все более важные роли. Здесь речь идет о том, что обычно у нас есть несколько типов нервных окончаний, которые работают рецепторами боли. Это термальные и механические рецепторы, точнее, окончания нервных клеток. И оказалось, что помимо этого у нас чувствительность к теплу или холоду и к механической боли являются самостоятельными рецепторами боли клетки, которые вроде бы делают изоляцию нервных волокон, так называемые шванновские клетки. Это показано в экспериментах на мышках, на людях еще пока никто не делал, но оказалось, что на грани эпидермиса и дермы есть специализированный орган, который состоит из глиальных шванновских клеток, что очень удивительно.

Анна Хоружая:

Причем эта шванновская клетка как бы окутывает нейрон, и несколько нейронов идут в связке в этой клетке. То есть если в разрезе посмотреть, это все очень интересно, так что до сих пор мы обнаруживаем какие-то новые подробности из гистологии нервной системы.

Виктория Читлова:

И меняем свое представление об этом. Хорошо, чтобы наши открытия совершались все активнее, а знания уточнялись. У вас большая команда трудится на вашем портале, расскажите об этих людях, потому что мы все время видим главных редакторов.

Анна Хоружая:

Команда не очень большая, но секрет в том, что все увлеченные люди и с удовольствием тратящие свое время.

Алексей Паевский:

Ребята приходят сами в команду, кто-то у нас много лет, а кто-то еще до начала портала начал с нами работать, кто-то пришел совсем недавно. Люди приходят сами, чаще всего это либо молодые ученые, студенты, биологи, либо неврологи, врачи (есть у нас один нейропсихолог). Ребята пишут, в отличие от нас, когда могут — могут, пишут, не могут, не пишут. У нас нет никакого плана, у нас волонтерская история. Важно, что команда в очень большом диапазоне городов. Так получилось, что у нас в основном девчонки, только два молодых человека, включая меня, это и Москва, и Петербург, и Калининград, Оренбург, Челябинск…

Виктория Читлова:

Я желаю вам, вашей команде энтузиазма, чтобы вы приносили нам знания, делали их доступными, переводили со сложного научного языка на русский. Успехов вам в вашей деятельности с вашими книгами и до скорых встреч. Дорогие друзья, всего доброго. С нами были Анна Хоружая, Алексей Паевский, портал Neuronovosti.Ru. Всего доброго, до свидания.