Импортозамещение на рынке медицинских изделий

Камиль Бахтияров:

В эфире канал Mediametrics, передача «Медицина народного доверия». Сегодня у нас очень серьёзная тема, поэтому я в студию пригласил очень серьезных мужчин: это Андрей Ватазин – профессор, доктор медицинских наук, президент Национальной Ассоциации нефрологов России, и Петр Соломко –президент Русского диализаторного производства.

Первый вопрос я хочу задать Андрею Ватазину: как вы пришли в профессию, вы доктор? Мне всегда интересно, как люди выбирают этот сложный путь?

Андрей Ватазин:

Наше поколение, в основном, шло в медицину по призванию. Когда я учился в 10 классе, прочитал книгу Николая Амосова «Мысли и сердце», известного ученого, великого учёного, великого кардиохирурга, великого писателя и философа. Я прочитал эту книгу в 10 классе, она меня поразила настолько, что раздумий больше не было, кем я буду, хотя я в то время уже поступил в музыкальное училище. Медицинский институт тогда проводил олимпиады по биологии, а я учился неплохо, меня отправили на олимпиаду, и получилось так, что я занял там 3 место, и биологию не сдавал в мединститут. Всё сложилась в одно, но на первом месте, конечно, впечатление от книги «Мысли и сердце».

Камиль Бахтияров:

То есть книга вам положила путь в медицину.

Андрей Ватазин:

Да, я даже ни минуты не раздумывал, сразу я хотел быть именно хирургом. Всё, что там написано, я хотел пережить.

Камиль Бахтияров:

Здорово! А какой вуз вы заканчивали?

Андрей Ватазин:

Я заканчивал, он тогда назывался Московский медицинский стоматологический институт.

Камиль Бахтияров:

Третий мед. Сейчас имени Евдокимова.

Андрей Ватазин:

Да, лечебный факультет.

Камиль Бахтияров:

Давайте поговорим про проблему. Нефрология – очень непростая специальность, к вам приходят тяжелые пациенты. Что, вообще, происходит в России, на каком уровне оказание помощи? Много ли пациентов? Как им оказывается помощь? Могли бы осветить, у вас наверняка информация идёт со всей России: как происходит в Москве, как происходит в Петербурге, как происходит на Сахалине? Я думаю, что нашим слушателям будет интересно послушать.

Андрей Ватазин:

Нефрология – область медицины, которая долгое время оставалась вне поля зрения чиновников и соответствующего финансирования. Хотя, надо сказать, что трансплантология, пересадка почки, как наука и клиническая дисциплина родилась в России. В 1933 году Юрий Вороной сделал первую клиническую пересадку почки – первую клиническую, не в эксперименте, – и несколько дней прожила та несчастная девушка, которая отравилась от любви, тем не менее, почка работала. Тогда не было известно ни про локусы гистосовместимости, знали только группу крови. Позднее великий В.П. Демихов разработал практически технологии трансплантаций всех органов, Бернар приезжал к нему учиться, а закончилось чем? Европа делает 28000 пересадок почек, Россия – около 1000, год на год не приходится.

Нефрология и трансплантация почек взаимосвязаны. Получается, что при таком малом количестве трансплантаций почки вынуждены развивать диализ. Диализ — это и оборудование, и расходный материал, естественно, практически всё импортное, за исключением последних лет, когда появилось Русское диализное производство и что-то начало меняться. Но при этом тратятся огромные деньги, до 25 % бюджета здравоохранения на диализ, а больной с пересаженной почкой примерно в 6 раз меньше расходует государственных денег, тем более, что он возвращается в социум, он работает, рожает детей, и возвращает определенное количество денег в национальный доход.

Сама проблема огромная. По скринингу, который приведён практически во всех странах мира, количество больных на диализе каждый год стало увеличиваться на 10 %. Стали выяснять: откуда эти больные? Оказалось, что от 6 до 16 % условно здоровых людей имеют снижение скорости клубочковой фильтрации, то есть нарушение функции почек. Годами эти люди лечатся от гипертонической болезни, от стенокардии. К сожалению, неинформированность очень многих специалистов приводит к тому, что болезнь почек остается нераспознанной, а болезнь почек является причиной кардиоваскулярной смерти примерно в 25 %. То есть каждый четвёртый больной, погибающий от кардиоваскулярных осложнений, имеет скрытую болезнь почек, поэтому наша задача – снижение кардиоваскулярной летальности. Во всём мире это поняли, делают скрининг здорового населения, выявляют людей со скрытыми изменениями функции почек, проводят нефропротективную терапию до диализа, что на годы и годы откладывает наступление терминальной почечной недостаточности.

Камиль Бахтияров:

Вы сказали про скрининг. На что нашим слушателям нужно обращать внимание? Вы профессионал, расскажите, с чего нужно начать, на что нужно обратить внимание?

Андрей Ватазин:

Скрининг должны проводить профессионалы, для него существуют специальные тесты. Больной сам должен понимать: если, например, у него гипертония – это первый признак хронической болезни почек, он должен обратиться к доктору. Есть специальные способы, даже на смартфонах есть специальные программы, когда по уровню креатинина, весу, определенным параметрам можно рассчитать скорость клубочковой фильтрации. Это можно делать хоть каждый день совершенно элементарно, сдав креатинин. Он – один из маркеров в нарушении функции почек, потому что выделяется он почками. Раньше мы считали на калькуляторе, сейчас есть специальные программы. Каждый доктор имеет формулу расчета скорости клубочковой фильтрации как первый признак снижения функции почек. Затем – более точные тесты, которые позволяют ставить диагноз, находить причину почечной недостаточности, от неё определять тактику лечения. Своевременно выявленная хроническая болезнь почек, проведение нефропротективной терапии значительно отодвигают начало заместительной почечной терапии, и, главное, снижает риск кардиоваскулярной летальности, причём, существенно снижает. Сколько таких больных? Например, мы провели скрининг в Коломне. Люди пришли в поликлинику к терапевту по различным причинам, 16 % из них имели снижение скорости клубочковой фильтрации, 16 %.

Камиль Бахтияров:

Это терапевты выявили?

Андрей Ватазин:

Скрининг проводили мы, есть специальные тесты. Люди пришли, записались к терапевту.

Камиль Бахтияров:

Им повезло, что были вы рядом, что вы проводили исследование.

Андрей Ватазин:

Скрининг, ведь, делается для чего? Берётся определенная популяция людей, чтобы потом её переносить на общую популяцию, а из тех, кто пришли к кардиологу, снижение клубочковой фильтрации было уже у 26 % людей. То есть люди, у которых гипертония, стенокардия, головные боли и так далее, среди них уже 26 %, каждый четвертый! Огромное количество! Они о своей болезни почек не знают, а уже 1 % здоровых, условно здоровых людей имели потери белка с мочой. Если мы это перенесём на население Московской области, то получим, извините, 75 тысяч больных людей, которых надо лечить, которые теряют более 300 мг белка в сутки, это уже больные люди. 1 % – 75000, а 6 %, а 16 %, 26 % от населения Московской области? Поэтому у нас и прирастает количество больных на диализе ежегодно, как минимум, на 10 %, а бывает и больше.

Камиль Бахтияров:

Вы сказали, что в Европе делают 28000 пересадок, в России – 1000. От чего это зависит? Доноров не хватает?

Андрей Ватазин:

В трансплантации много проблем. Прежде всего, определенно негативное отношение как населения, так и даже врачебного сообщества к посмертному донорству. Сейчас разработаны уже и приказы, и нормативные документы, и технологии, которые позволяют поставить диагноз смерти мозга по определённым тестам. Смерть мозга равнозначна смерти человека. Формируется негативное отношение, наверное, тоже смотрите фильмы – постоянно какие-то черные трансплантологи.

Камиль Бахтияров:

Да, это нагнетается журналистским сообществом. Насколько я знаю, вы являетесь членом Национальной ассоциации заслуженных врачей, и одна из задач Национальной ассоциации – воспитание журналистского сообщества, чтобы правильным образом подавали информацию. Это очень важно, потому что многие люди не понимают, откуда ноги растут, начинается запугивание населения.

Андрей Ватазин:

Надо не просто правильную информацию доносить – она должна быть позитивной, как во всём мире. Там, например, показывают родителей, сердце ребенка которых бьётся в чужом ребёнке.

Камиль Бахтияров:

Как бы продолжение их ребенка в другом человеке.

Андрей Ватазин:

Видят продолжение жизни в другом человеке своего ребенка ― это используется как положительный PR для воспитания населения. Донорство – прижизненное добровольное согласие после смерти. Вы помните – нулевые годы, события в 20-й больнице? Кончилось разгромом.

Камиль Бахтияров:

Кончилось очень отрицательным образом. У меня были знакомые, которые занимались также диализом, специалисты, они говорили, что умерло очень много людей.

Андрей Ватазин:

Конечно. В листе ожидания находятся тысячи людей по России.

Камиль Бахтияров:

То событие очень здорово затормозило развитие.

Андрей Ватазин:

Вообще на годы остановило трансплантологию. Потом постепенно, постепенно мы вышли на предыдущие значения. В МОНИКИ, например, где я работаю уже 40 лет, начинал там с клинического ординатора, там рекорд был 151 пересадка в год.

Камиль Бахтияров:

Почти каждые 2 дня. Колоссально!

Андрей Ватазин:

Да, получается около 10 пересадок в месяц.

Камиль Бахтияров:

В основном, жители Московской области?

Андрей Ватазин:

Только Московской области. Поэтому мы всегда были вторым, третьим центром после института имени Шумакова и Склифа. Потом изменилась система финансирования, сейчас мы оперируем по квотам. Нам выделят определенное количество квот – кто определяет, трудно сказать, но, условно говоря, выделили 60 квот – мы работаем в этих пределах, больше у нас не хватит денег, чтобы выходить больных, вылечить, поставить на ноги.

Камиль Бахтияров:

Может быть так, что вы все квоты не израсходуете, или существует очередь, очень большая потребность?

Андрей Ватазин:

Конечно. У нас сейчас в дневном стационаре на гемодиализе 2870 больных. Большинство из них операбельные, транспортабельные и нуждаются в этой помощи. Но при этом, как я говорил, отрицательный PR действует и на население, и на врачей в определенной степени. Есть определенное ханжество со стороны многих докторов, которые не понимают, что, погибший сейчас человек, которому мы поставили диагноз смерть мозга, спасет 5 людей: пересадят сердце, печень, две почки, поджелудочную железу и даже кишечник. В этом вся проблема. Надо воспитывать и население, и воспитывать, образовывать врачей.

Камиль Бахтияров:

Вообще, это другая парадигма. Наши люди не готовы, вы правы, и врачи не готовы, очень отрицательное отношение. С этим, конечно, надо работать.

Андрей Ватазин:

Надо рассказывать о позитивных сторонах. Например, сегодня ночью в МОНИКИ впервые пересажено сердце – вот что надо показывать. Спасённая девушка там лежит, у неё всё хорошо. Две почки мы пересадили ночью. Показать спасённых людей – вот результат. Те люди всё равно погибли, смерть мозга приравнивается к смерти человека.

Камиль Бахтияров:

У меня такой к вам вопрос: согласно официальной статистике Минздрава с 2012 по 2018 год сократили 46800 врачей, в настоящий момент в России потребность во врачах около 25000. Что по вашей специальности? Я знаю, что меняются правила поступления в ординатуру. Мы все боремся за первичное звено, но не все хотят работать терапевтами на участках и ВОПами. Наверное, есть люди, которые идут в вашу специальность, серьезную специальность, которая требует долгой подготовки, возможно, зарубежных стажировок и обмена опытом. Что происходит по наличию квалифицированных кадров, и где в России такие ведущие центры? Склиф, институт Шумакова, конечно.

Андрей Ватазин:

Трансплантация сейчас развивается в Екатеринбурге, Кемерово, Сибирь очень активно работает, Воронеж в Центральном федеральном округе. Но, в общей сложности всё равно количество тарнсплантаций не соответствует потребностям. Что касается нефрологии, то это в определенной степени забытая специальность. Например, по Центральному федеральному округу, я владею статистикой: на область в ЦФО примерно на миллион населения в первичном звене работают где-то 2,8 нефрологов. Вы представляете, миллион с чем-то – население Ивановской губернии, и как попасть на прием к нефрологу, которых 2-3 человека в областном городе? Почти нереальная задача. Нефрологов должно быть примерно 1 нефролог на 50 тысяч населения, так во всём мире – так же, как и кардиологов; сколько кардиологов – столько же нефрологов. У нас примерно 0,6-0,7 нефрологов на 50 тысяч населения, при этом большая часть нефрологов работают на диализе.

Камиль Бахтияров:

Получается, что сейчас ситуация будет ещё хуже, потому что труднее будет попасть в ординатуру.

Андрей Ватазин:

Я скажу так, что этим надо заниматься. У нас очень немного образовательных центров, которые занимаются подготовкой нефрологов, но этим надо заниматься, надо ездить по вузам, разговаривать с выпускниками. Когда им читаешь лекции и показываешь специальные образовательные фильмы, как мы спасаем молодых людей, в каком виде их к нам привозят, какие они уходят – их это очень впечатляет. Если у нас раньше было 2-3-4 клинических ординатора в год, то сейчас у меня в центре 24 клинических ординатора, уже примерно как хирургов, то есть народ идёт на эту специальность.

Камиль Бахтияров:

Главное, чтобы они все были трудоустроены, это тоже большая проблема. Человек, извините, заканчивает ординатуру, и в силу финансовых обстоятельств или других идёт в другое место, хотя сейчас вся ординатура платная, и бывает очень обидно. Вы подготовили, потратили силы, вложили душу в учеников – я думаю, что вы именно так и делаете. Вы отслеживаете судьбу своих учеников, знаете, куда они идут?

Андрей Ватазин:

Конечно. В Московской области половина клинических ординаторов по нефрологии – это бюджетники, то есть целевые учащиеся.

Камиль Бахтияров:

То есть идут запросы с регионов, регионы оплачивают, и люди уезжают к себе?

Андрей Ватазин:

Если больница гарантирует трудоустройство клинического ординатора после окончания, то он учится практически бесплатно за бюджетные деньги. Потом он идет в районную больницу, которая его рекомендовала или направила, и там работает нефрологом. Но, общее количество нефрологов по стране за последние 5 лет снизилось примерно с 800 до 680, то есть пожилые уходят, приток новых очень небольшой, очень маленький.

Камиль Бахтияров:

Вы такие интересные вещи рассказываете, мне кажется, вам своим примером надо как-то продвинуться в данном вопросе. Может быть, нам сделать с вами ещё передачу, может быть, кого-то она зацепит. Специальность такая, фактически, спасающая жизнь человека.

Андрей Ватазин:

Реально так. Как написано в Стамбульской декларации по трансплантации: одно из чудес ХХ века, сияющий символ человеческой солидарности – трансплантология. Это на самом деле так.

Камиль Бахтияров:

Здорово! Теперь я хочу обратиться к нашему второму гостю, который взял на себя большой труд – производство в России, по-моему, еще и Белоруссии. Вы заслуженный химик РСФСР, насколько я знаю? Как пришла к вам идея продвигать диализное производство? Почему именно диализ? Как вы пришли к пониманию, что этим нужно заниматься?

Пётр Соломко:

Первое — я химик с 60-летним стажем, в нынешнем году будет ровно 60 лет. Я прошёл весь путь от мастера, и стал как бы министром, правда, неконституционным, в аппарате И. Силаева. Возглавлял комиссию по материально-техническому обеспечению Советского Союза, а до того был зампредом Госснаба СССР по химии. С химией я дружен; я занимался всем, что делалось со стороны химии для медицины, поскольку моя главная специальность военного назначения связана с этой работой.

Как я пришел к диализу? Юрий Михайлович Лужков – мой друг; он был начальником управления науки и техники Минхимпрома, а я был начальником производственного управления Минхимпрома, и на этой основе мы с ним дружили до последнего его дня. Он пригласил меня в качестве президента Московской ассоциации химиков помогать ему решать химические проблемы. Первую проблему, которую мы решили, – и я считаю, что успешно, – мы создали систему противогололёдной обработки Москвы. Это наша совместная работа, моя, Никольского и Лужкова. Она, по-моему, ценна, потому что, не будь этой обработки, мы бы не ездили по Москве в этих условиях. В 2008 году Юрий Михайлович попросил меня заняться именно диализными делами. Я вышел на Германию, мы договорились о поставке линии по сборке диализаторов. Поскольку в Советском Союзе было одно производство в Беларуси (мы, кстати, его и организовывали вместе с Быковым, бывшим министром медицинской промышленности), а в России не оказалось ни одного диализного центра, то задача была крайне сложной.

Я вышел на Германию, договорился о поставке сборочной линии в Россию, естественно, за бюджетные деньги. Договорились, составили контракт, и практически нашли инвестора, одна компания обещала нам, и даже купили корпус, начали практически создавать производство; но, 2008 год, кризис и, извините, инвестор от нас ушёл. Тяжелое время было, не получилось. Но я эту тему не бросил, занимался напрямую с Германией, с нашими институтами, удалось первое сделать – мы имеем собственную документацию. К сожалению, не на полный комплект, а только на диализаторы низкого потока, низкопоточный диализатор. Документация прошла все регистрации, все испытания. Мы работали в институте Склифосовского, в 52-ой больнице работали, мы работали в Вишневского, в Бурденко; мы гарантировали, что качество наших изделий самое что ни на есть приличное, соответствует международным стандартам. Но тут получилось, нам крупно повезло, что белорусская фирма, которая принадлежала Frisenius, по законам контракта, который мы готовили раньше, отошла Белоруссии. Я воспользовался этим моментом и мне удалось, имея практически бесплатную документацию, создать производство поликарбоната оптического качества и полисульфона оптического качества. Без этих двух материалов говорить об импортозамещении просто невозможно.

Камиль Бахтияров:

Вы не просто заслуженный химик, но ещё и удачливый бизнесмен.

Пётр Соломко:

Естественно. Что мы сделали: мы произвели волокно; вышли на Белоруссию, с ними договорились, они занимаются изготовлением волокна. Но у них слабое место – они делали стерилизацию окисью этилена, что в последнее время не допустимо, не используется. Мы организовали стерилизацию в России, организовали финальные операции. Беларусь готовит нам комплектующие из наших основных материалов, и мы совместно в системе ЕврАзЭС, или союзного государства теперь имеем полноценное производство на 2 миллиона штук. Мы его создали практически бесплатно, мягко говоря, за счет организационных способностей. С производством у нас всё хорошо: в текущем году мы готовы произвести 300 тысяч, если будет сегодня заказ, и в следующем году мы можем производить 2 миллиона штук в год, но у нас единственный вопрос – сбыт.

Камиль Бахтияров:

Есть конкуренты?

Пётр Соломко:

В России конкурентов нет; на рынке, в основном, это Frisenius, B. Braun, и они постепенно занимали, их позиции незыблемы. Но сейчас маленький нюанс, который нам надо решить. Есть отечественное производство. Мы не против конкуренции, мы говорим: заказывайте, на любой конкурс заявляйте то, что мы производим – низкопоточные диализаторы, заявляйте. Мы готовы идти на конкурс, мы готовы конкурировать и по качеству, и по цене со всем миром, кто там присутствует. Мы не нарушим 44-ый закон. Но, наши фирмы, наши диализные структуры, которые подчинены государству, привыкли заказывать всё вместе: и низкопоточные, и высокопоточные, и магистрали, и иглы, и даже растворы, а мы их не производим. Поэтому у нас просьба одна: на то, что производит Россия, – конкурс отдельно, а остальное – закупайте, как хотите. У меня призыв к нашим медикам: обратите внимание на наши страдания, и заказывайте наши низкопоточные диализаторы! Мы гарантируем цену на 30 % ниже. Это не просто, мы делали анализ 2019-го года; по крайней мере, у нас дешевле до 30 %. Отсюда будет удешевление самой процедуры – это возможность как можно больше обслужить людей. Такая задача в данном вопросе, такие сложности и такая просьба у меня есть.

Камиль Бахтияров:

Производство, как я понял, находится в Белоруссии, упаковка здесь?

Пётр Соломко:

Главное – мы можем производить материалы. Мы можем покупать во всем мире, но вдруг завтра нам полисульфон не поставят, и – всё, производство остановлено, потому что BASF – и всё, больше нигде ничего хорошего нет. Поэтому, без своего производства полисульфона я не заикался о том, что мы можем сделать импортозамещение. Теперь я могу смело сказать: да, мы готовы к 100 %-ному импортозамещению.

Камиль Бахтияров:

Здорово! А как президент Национальной ассоциации нефрологов оценивает продукцию? Что говорят пациенты, что говорят ваши специалисты?

Андрей Ватазин:

Мы по специальным протоколам проводили клинические испытания данной продукции в течение нескольких месяцев, и все они соответствуют стандартам лечения, принятым в медицине стандартам. Другое дело, что здесь определённый недостаток в чём? Что компания производит только низкопоточные диализаторы, а больные хотя бы раз в неделю нуждаются в применении диализаторов высокого потока или гемодиафильтров, поэтому мы все ждем, когда отечественное производство наладит выпуск высокопоточных диализаторов.

Пётр Соломко:

Этот вопрос я решаю.

Андрей Ватазин:

Безусловно, что мы абсолютно уверены в качестве этой продукции, но, конечно, надо развиваться.

Пётр Соломко:

Просьба: возьмите наши низкопоточные, доукомплектуйте высоким потоком Frisenius, я не против. Мы сейчас над этим работаем, практически я уже на средине потока, как говорится, не дошел, но я добьюсь. Мы получим высокий поток, получим свои иглы, свои магистрали, физраствор – я добьюсь этого. Я думаю, что я доживу до момента, когда мы полноправно будем производить 2 миллиона штук.

Андрей Ватазин:

Конечно, вы же производите сырье, поэтому у вас в руках всё. Есть, правда, компания «Нефрон» в Санкт-Петербурге, которая производит отечественные соли для диализа, иглы и магистрали начали производить, поэтому вам наступают на пятки.

Пётр Соломко:

Мне надо полгода, и магистрали и иглы будут, но высокий поток посложнее. Но, я думаю, что вопрос мы решим. Цель есть, и она будет достигнута.

Камиль Бахтияров:

Это главное. Все говорят, что у нас страна, которая постоянно что-то где-то закупает, и очень приятно слышать, что вы смогли сделать.

Пётр Соломко:

Жизнь продолжается и идет нормально, когда она подпитывается. Я и прошу, чтобы медики подпитали нас, купили низкий поток, тогда появятся деньги для размышлений. Сейчас я работаю бесплатно как энтузиаст, и мои ребята, с которыми я работаю, истинные патриоты, действительно, которые вкладывают свои деньги, чтобы вытащить такую серьезную задачу. Позор для России, что нет своего диализного производства. Турки, китайцы имеют, Иран имеет, а мы не имеем, – ну, как так можно? У меня даже сердце болит из-за этого.

Камиль Бахтияров:

Надо развиваться. Понятно, что непростая тема, финансовоёмкая.

Пётр Соломко:

Да, но я считаю, что мне удалось практически 20 миллионов евро сэкономить и получить то, за что я должен был платить деньги. Сборочная линия в Германии стоит 6,5 миллионов евро, линия по производству волокна – 10 миллионов евро. Не говоря о том, что документация мне обошлась в миллион евро.

Камиль Бахтияров:

Здорово ещё что? Что производство – это рабочие места. Сейчас люди в поисках работы, у вас производство гарантировано, вы, соответственно, регулярно им выплачиваете.

Пётр Соломко:

В этой связи у нас получился хороший контакт с Московской областью. Московская область озадачилась тем, что медицинской техники выпускается мало, и производителям поставили задачу: увеличить производство медицинских изделий. Мы говорим: пожалуйста! Мы не просто даём производство, мы даем объемы производства, даем рабочие места и импортозамещение. Буквально сейчас в области поменялся министр. Мы буквально ждём неделю, может быть, две, и выйдем на соглашение, которое обеспечит нам производство. Мы на объемы дадим дополнительные рабочие места и сделаем импортозамещение. Если нам удастся пойти по такому пути, это будет хороший пример, как можно делать в масштабах России.

Камиль Бахтияров:

С вас могут брать пример и другие производители, как вы всё делаете, и открывать производства в Московской области, или на периферии.

Пётр Соломко:

Конечно. В данном случае наша компания зарегистрирована в Электростали – моём родном городе, я туда пошёл работать после института. Там я знаю всех, и меня все знают, поэтому мне легко там работать.

Камиль Бахтияров:

Какие ещё проблемы существуют в нефрологической специальности? Может быть, препараты? Хватает ли препаратов сейчас?

Андрей Ватазин:

Их всегда не хватает, везде не хватает. Тем не менее, сейчас государство сделало очень большой шаг вперед, обеспечивая за счет государства дополнительное лекарственное обеспечение жизненно важных и необходимых лекарственных средств. Что касается нашей профессии, то люди практически все инвалиды.

Камиль Бахтияров:

Я потому и спрашиваю, что они очень зависимы.

Андрей Ватазин:

Они не просто очень зависимы, их жизнь зависит от приёма препаратов. Если пациент после трансплантации перестаёт принимать препараты, то развивается отторжение и так далее. В целом, если говорить глобально, проблема сейчас решена. Возможны, конечно, сбои, отложенные тендеры, иногда поставщики подводят, но, в принципе, проблема решена. Пациенты с пересаженными органами все 100 % обеспечены, никаких сбоев не происходит. Вы говорили об импортозамещении, у нас сейчас очень много препаратов для иммуносупрессии отечественного производства, что радует. Они тоже проходили и проходят клинические испытания на нашей базе — все соответствуют заявленным стандартам. Нельзя говорить о том, что мы абсолютно не имеем проблем с лекарственным обеспечением, но, в целом, проблема решена. Она организационно решена, логистически.

Основная проблема нефрологии – это первичное нефрологическое звено, выявляемость больных. Что касается обеспеченности диализа – в Московской области очень высокая обеспеченность по сравнению с Россией, около 400 больных на миллион населения получают диализ – это очень высокая обеспеченность. Но, в Европе-то 800 на миллион населения и выше, в Америке 1700. А почему? Мы имеем 400 больных на миллион населения на диализе, и у нас есть свободные места, потому что нет первичного звена, оно недоразвито. Нет нефрологов, не хватает, нет кабинетов, не выявляются больные, поэтому 70 % больных с кардиоваскулярной проблемой не доживают до диализа.

Камиль Бахтияров:

Получается, что вам нужно работать с кардиологами, вести просветительскую работу?

Андрей Ватазин:

С врачами всех специальностей, и мы проводим ежегодного. Второй четверг марта ВОЗ объявила всемирным днём почки, потому что ВОЗ считает, что болезни почек – это болезнь-убийца на 5–6 месте. На 12 марта объявлено такое мероприятие, как общественно-политический форум, я вас приглашаю, будет проходить в кардиоцентре им. А. Мясникова. Взаимосвязь болезней почки и болезней сердца – актуальнейшая проблема для кардиологов и для нефрологов. Мы проводим образовательные мероприятия, конгрессы, симпозиумы с приглашением зарубежных лекторов, читаем лекции для терапевтов, нефрология для терапевтов, нефрология для кардиологов, трансплантология для нефрологов и так далее.

К сожалению, долгие годы специальность оставалась в тени, хотя такая востребованная. Не было даже Главного нефролога России среди главных специалистов. Только 5 лет назад Евгений Михайлович Шилов был назначен Главным нефрологом, собрал команду. Я туда попал как трансплантолог, потому что невозможно оторвать пересадку как последний этап по спасению в единой цепочке помощи. Собрал команду, и мы за 5 лет создали ассоциацию, научное общество нефрологов, и Российское диализное общество, которое занимается непосредственно диализаторами. Стараемся.

Камиль Бахтияров:

Видно, что вы проводите большую работу и по воспитанию кадров, и по продвижению выявляемости заболеваний. В связи с чем у меня к вам такой вопрос: я понимаю, что вы очень занятой человек, у вас много учеников и пациентов, есть ли у вас мечта?

Андрей Ватазин:

Про личную мечту, не знаю, стоит ли говорить.

Камиль Бахтияров:

Это ваше дело.

Андрей Ватазин:

Чтобы мои дети, внуки были здоровы, и подольше не обращались к медицине. А что касается профессиональной деятельности, то я патриот своего института. Я пришел в клиническую ординатуру в 1970-м году. МОНИКИ – бывшая Екатерининская больница, которая создана по указу Екатерины Великой в 1775 году для лечения неимущих, ей почти 250 лет. В ней работал известный доктор Гааз, один из первых главных врачей, который приехал богатым человеком из Германии, и всё своё состояние истратил на помощь неимущим в Екатерининской больнице.

Камиль Бахтияров:

Настоящий доктор!

Андрей Ватазин:

Девиз МОНИКИ всегда был: «Спешите делать добро», это сказал доктор Гааз. Я мечтаю о том, чтобы вернулась былая слава института. Это единственный в стране многопрофильный клинический научно-исследовательский институт, где есть факультет образования при научно-исследовательском институте. Наука – это вектор, который ведет за собой всё. К сожалению, в нулевые годы...

Камиль Бахтияров:

Да, был большой провал и в медицине.

Андрей Ватазин:

Сейчас постепенно начинает возрождаться, количество пересадок у нас растёт, сердце начали пересаживать, печень. К нам пришел на работу Шумаков Дмитрий, сын академика. Я мечтаю о том, что я доживу до былой славы Екатерининской больницы.

Камиль Бахтияров:

Очень-очень приятно, что вы так радеете за своё учреждение. Я тоже лично знаю очень многих прекрасных докторов, фанатов вашего института, своего рабочего места.

Пётр Иванович, к вам вопрос: ваша мечта? Я понимаю, что вы хотите, чтобы Россия закупала то, что вы делаете, делаете с душой. Может быть, ещё что-то вы скажете?

Пётр Соломко:

В личном плане, естественно, я хочу чтобы мои дети, внуки и правнуки (у меня уже 4 правнука) были счастливы. Моей правнучке уже 13 лет, так что я передовик производства. Я всем доволен.

Что касается мечты в производстве, то моя первая мечта – что мы создали в рамках ЕврАзЭС, 2 миллиона штук, то надо, чтобы стабильно заработало, это первое. Мы обязуемся, что мы разработаем и дадим документацию на высокий поток, дадим на иглы, на магистрали, физрастворы готовятся. В России проблем нет, просто, может быть, приспособить к нашим возможностям и требованиям. Но, это не главная моя мечта. Главная мечта – чтобы мы в России создали полноценное производство диализаторов, начиная от промышленного производства полисульфона. У нас сейчас опытно-промышленное. Полисульфон нужен для оборонной промышленности, это самый термостойким полимер, который имеется в мире. По поликарбонату у нас всё хорошо. Главное – получить производство волокна, получить сборочное производство, и чтобы полный комплект производился в России, тогда я буду спать спокойно. Такая моя главная мечта, но я на ней ещё не остановился – я еще думаю о том, как помочь стране, в каком плане? Явно не хватает белка, просто не хватает. Сейчас я работаю над проблемой биопротеина, мы сейчас думаем о том, как из газа получать биопротеин. Это вполне реально, уже имеются наработки, и мы готовимся к тому, чтобы создавать опытно-промышленное производство, порядка 4 тысяч тонн для начала. Но все юридические, финансовые моменты в этом плане отработаны.

Камиль Бахтияров:

Будем желать вам успеха! Я хочу поблагодарить моих гостей за то, что они нашли время в своем плотном графике.