Что такое успех с точки зрения высококлассного специалиста в области неврологии

Елена Женина:

В эфире программа «История успеха». С вами я, Елена Женина, а гость моей сегодняшней программы Михаил Шаров – профессор, доктор медицинских наук, член Российского общества по изучению боли, руководитель Междисциплинарного центра боли отделения неврологии ГКБ им. С.И. Спасокукоцкого, президент медицинского общества специалистов по дисфункциональным неврологическим расстройствам и нейростоматологии, член Российского и Европейского обществ по изучению боли, доктор медицинских наук кафедры нервных болезней МГМСУ им. А.И. Евдокимова. Говорить мы сегодня будем, что такое успех, вообще об успехе, потому что «История успеха» – это программа об успешных людях, об успешных кейсах, об успешных реализованных проектах. Безусловно, мне с каждым гостем хочется проговорить не только историю его успеха, а ещё и, может быть, даже вывести некую личную формулу успеха, посмотреть на успех глазами не только человека в нашей программе, но и как специалиста – что такое успех в глазах невролога, с чем это связано? С определенными чертами характера или с определенной организацией нервной системы?

Но, не будем забегать вперед, давайте о вас, к профессии вернемся чуть позже. Итак, как вы стали медиком, Михаил Николаевич? Корни лежат в детстве, что-то такое из родословной, или было просто желание, которое с чем-то связано?

Михаил Шаров:

Когда-то много лет назад родился мальчик и начал жить на Кавказских Минеральных Водах. К несчастью, в маленьком возрасте он заболел. Моя мама, которая уже ушла из жизни, в те годы несла меня на руках, и было много проблем со здоровьем. В то время я начал встречаться с совершенно удивительными людьми, которые были в белых халатах, и которые вместе с мамой несли меня на руках. Мальчик жил, болел, постепенно выздоравливал, учился, и в какой-то момент в школе сказал маме: я буду врачом. Из маленького курортного города Ессентуки, который славен медицинскими традициями, я уехал в Москву, поступил в легендарный любимый, обожаемый Первый мед, закончил его. Моя судьба уже здесь, в Москве, но то, что я прошел, я всегда продолжаю помнить, ценить, и знаю, как сложно лечить сложных пациентов, трудных, как важно о них заботиться, как важно сострадать, как важно понимать, в какую они попали беду.

Елена Женина:

Вы хотите сказать, что вашему выбору стать врачом вы обязаны пережитому детскому опыту? Он произвел на вас неизгладимое впечатление, и вы захотели точно так же помогать людям, как они когда-то помогли вам.

Михаил Шаров:

Абсолютно верно, это был осознанный выбор. Мама меня благословила, и я уехал из маленького городка, сдал экзамены, поселился в общежитии. Трудно было представить, какая меня ждет судьба, но так получилось, что по окончании легендарного любимого вуза я поступил в ординатуру по неврологии, закончил её. Тут было еще одно необычайное событие – наверное, воля судьбы или звезды так встали, или Всевышний, но и я, конечно, тоже старался, но судьба привела меня в Московский государственный медико-стоматологический университет на кафедру нервных болезней. Поступил в ординатуру, и с того момента моя жизнь поменялась.

Всю оставшуюся жизнь я посвятил любимому творчеству, любимой профессии – я занимаюсь проблемами болевых синдромов. То, что я погрузился в этот мир, наверное, и меня поменяло, и окружающих, тех людей, которые идут со мной рядом по жизни. Было ни с чем не сравнимое сложное, трудное испытание в начале моей судьбы, но меня поддержали мои учителя, замечательный профессор Гречко Владислав Евдокимович, в дальнейшем – профессор Степанченко Алексей Васильевич, которые вели меня по жизни. Я откликался и сам старался познать то, что мне потом в качестве базы, традиций помогло увидеть будущее неврологии боли. 1990-е годы – самые трудные годы в моей жизни, когда я молодым врачом стал заведующим отделением, защитил кандидатскую диссертацию, тут кризис, всё рухнуло, надо было что-то предпринимать. Тем не менее, в это время команда единомышленников и я, мы придумали удивительный проект помощи пациентам с тяжелейшими хроническими болевыми синдромами.

Я не буду в подробностях останавливаться, это действительно было сложно, удивительно, но, тем не менее, был создан проект будущего Междисциплинарного центра боли, междисциплинарной клиники. В мире еще только-только зарождался новый подход, развивалась биопсихосоциокультуральная модель боли, болезни. В слове «болезнь», мы знаем, корень «боль». Мы очень часто встречаемся в социуме с различными словами: болезнетворный, больница и так далее, так далее, а корень этих слов – «боль», то есть вокруг боли строится не только защита нашего организма, но и то, с чем сталкиваются люди. Это огромные потери и для общества, для социума, это касается семьи, касается аспектов в работе, в карьере, во многом остальном. Я буквально два слова могу сказать, что в последние годы статистика стала открывать нам важные факты. Я не хотел бы с тяжелой, сложной и грустной проблемы начинать, но могу сказать, что в мире определенный процент людей с хронической болью, от которой не умирают, кончают жизнь самоубийством.

Елена Женина:

Да, я слышала эту печальную статистику, и она меня тоже ужаснула.

Михаил Шаров:

Что делать с такими пациентами? Как им помочь не останавливаться и двигаться вперед, развиваться и развивать новые технологии, получать новые знания? Наверное, надо остановиться на следующем: то, чем мы занимаемся, это не работа – это творчество, искусство, хотя за некой рутиной многие скрывают свои удивительные накопленные знания. Я думаю, что на этом моменте можно чуть больше остановиться.

Елена Женина:

Михаил Николаевич, скажите пожалуйста, почему вы выбрали именно этот профиль, которым вы сейчас занимаетесь? Ваш выбор тоже был связан с детскими воспоминаниями, или было принято осознанное решение?

Михаил Шаров:

Наверное, всё-таки провидение. Когда я поступал в аспирантуру, я не думал, какой проблемой я буду заниматься, и заведующий кафедрой предложил мне один из вариантов: тяжелый болевой синдром в области лица, в области полости рта. Поэтому моя связь со стоматологическим университетом, со стоматологическими клиниками прослеживается всей моей дальнейшей судьбой. Тогда же я столкнулся со сложнейшими пациентами, с которыми тогда я не знал, что делать. Прошло, наверное, не одно 10-летие, прежде чем мы подошли к тому, как сформировать персональный диагностический алгоритм, персональный лечебный алгоритм, понять пациентов и как повести их за собой.

Елена Женина:

Понятие персональной медицины у нас в широкой общественности появилось недавно, может быть, в последнее 10-летие, до того персональная медицина была доступна только избранным, она всегда была прерогативой определенной категории людей. Поэтому персонализированный подход, который сейчас широко используется во всем мире, и который сейчас уже внедряется, даже я бы сказала, в государственной медицине при некоторых определенных заболеваниях, ситуациях, когда врачи могут себе это позволить, и пациенты могут себе это позволить, ― это, конечно, очень хорошо, но не каждый доктор обладает такой возможностью.

Михаил Шаров:

Увы, но я надеюсь, что предыдущий год позволил повернуться нашему обществу, руководству страны к этой проблеме. Сейчас Государственная дума, наконец, активно заинтересовалась этой одной из важнейших проблем в медицине. Мы ни в коем случае не умаляем, что есть сердечно-сосудистые заболевания, онкологические, иммунные, инфекционные. Сейчас мы знаем, какая инфекционная проблема существует в мире, но, тем ни менее, пациенты с хронической болью – те, которые заходят к врачам первичного звена, и статистика показывает, что каждый второй из них с хроническим болевым синдромом. То есть половина населения уже во взрослом возрасте страдает тяжелой хронической болью. Что делать с ними? В стране нет концепции противоболевой помощи до сих пор.

Елена Женина:

А на Западе есть такая концепция?

Михаил Шаров:

Есть. Путь к формированию противоболевой концепции тернист и сложен. Я посвятил, наверное, последние 7-10 лет, чтобы участвовать в этом проекте. Надеюсь, что в ближайшее время мы уже получим то, что мы хотели, в рамках новой международной классификации болезней. Все медики работали над международной классификацией 10-го пересмотра, сейчас начинается проект уже 11-го пересмотра. В Евросоюзе уже всё началось, у нас запланировано на 2022-ой год. Но, главное для нас, что греет душу и мое сердце, что в проект уже введены диагнозы с хронической болью.

Елена Женина:

У нас опять разрыв МКБ будет?

Михаил Шаров:

Совершенно верно.

Елена Женина:

Да что ж такое? А как же цифровизация?

Михаил Шаров:

Я надеюсь, что всё будет делаться для блага больных, только во благо их. Общество не просто нуждается, несёт не только колоссальные потери населения, но и потери бюджета, потери финансов.

Елена Женина:

Можно сказать, что человек, у которого всё время что-то болит, он не совсем потерян для общества, но практически потерян. Его мало что интересует, он недостаточно работоспособен, он не хочет развиваться и расти, не потому что он не хочет, а потому что у него нет возможности это делать из-за болевого синдрома, который отвлекает его от нормальной жизни. Существующая определенная проблема, о которой не так много говорят, выводит из социальной жизни большое количество работоспособных, трудоспособных людей, которые могли бы что-то сделать для общества, для страны, в конце концов, для собственной семьи.

Михаил Шаров:

Вы абсолютно правы, Елена. Я знаю прекрасно, что у нас много докторов, много моих коллег, которых я очень обожаю, и наша специальность невероятно креативна, мы много-много дискутируем, мы движемся вперед. У каждого, безусловно, свой путь, но мы объединяемся на крупных форумах, круглых столах, школах, конференциях. Медицина боли сейчас – отдельная специальность в мире, это тоже образовательный проект, который должен решаться в ближайшее время; Российское общество по изучению боли активно этим занимается, и я, как член этого общества, принимаю участие. Я могу сказать, что важно не просто выявить причину заболевания и болезни, как нас учили и сейчас учат. Этиология, причина – она важна, но не из бактерий, не из вируса, не из инфекции, не из иммунной системы, не из генетических моментов формируется тяжелая хроническая боль. Врачу, который встретился с таким пациентом, крайне важно понять, кто сел в кресло напротив него, понять, что происходит в семье, есть ли гармония, есть ли сексуальная гармония, какой у человека вес, физические нагрузки, хобби, образование, чего он достиг в жизни, путешествует ли он и так далее, так далее. Могу перечислять очень важные компоненты, когда мы из маленьких кусочков строим мозаику.

Елена Женина:

Получается очень глубоко проникновенный и персонализированный портрет пациента.

Михаил Шаров:

Очень, да. Такая психосоциокультуральная часть на сегодняшний день гораздо важнее, чем то, что произошло 10 лет назад.

Елена Женина:

Вы хотите сказать, что многие болевые синдромы являются психосоматическими?

Михаил Шаров:

Да, наверное. Достаточно известный в обществе термин, так мы называем у себя; на Западе, в Евросоюзе, за океаном это называют функциональные расстройства. Мы привыкли, что «дис-» означает разрушение функции, что это дисфункциональные расстройства, куда входят и вегетативная нервная система, и парасимпатическая, и симпатическая, и психосоциальный фактор играет невероятную роль. Да, причину нужно оценивать безусловно, её отбрасывать нельзя, но она, как правило, в стороне.

Что происходит с нашими пациентами? Почему многие врачи не могут найти подход к таким больным? Почему они неуспешно лечат и ведут таких больных? Потому что очень важно не продолжать бессмысленно искать причину болезни, её уже искали год–два–три разные врачи, разных специальностей. Взять, к примеру, отдельно тазовую боль. Вы прекрасно знаете, что боли в промежности связаны с урологическими, гинекологическими, проктологическими, гастроэнтерологическими, неврологическими проблемами, но, как их объединить?

Почему сейчас междисциплинарные команды? В конце 1990-х годов мы впервые придумали междисциплинарную аналогию консилиумов именно в медицине боли. Сейчас очень модный тренд – междисциплинарные проекты, и только-только сейчас многие люди, многие врачи начинают на это обращать внимание. Поэтому опыт, который мы накопили раньше других, сейчас помогает нам добиваться значимого успеха, значимого не только для врачей, для команды людей, подвижников, но и для пациентов, которых просто невероятное количество. Огромнейшее количество больных страдают. Вы абсолютно правы – эта проблема как эффект брошенного в воду камня. Мы бросаем в воду камень — вокруг разбегаются круги. Если камень – это пациент, то вокруг него семья, знакомые, соседи по лестничной клетке, по подъезду, коллеги по работе, врачи.

Елена Женина:

И все так или иначе с ним взаимодействуют, так или иначе попадают в ситуацию, при которой они тоже страдают.

Михаил Шаров:

Совершенно верно. То есть гигантская проблема, которую нельзя рассматривать очень просто, и, конечно, за 10-12 минут в амбулаторном звене таким пациентам оказать помощь невозможно. Пациентами занимаются экспертные команды, экспертные группы, центры, которые должны помогать таким больным, но и врачу амбулаторного звена очень значимо понять. Мы сейчас как раз занимаемся разработкой алгоритма для неврологии боли в амбулаторном звене, для того чтобы врачи первичного звена имели инструмент, позволяющий быстро дифференцировать: назначить пациенту противоболевые препараты на короткое время или сразу отправить к неврологу. Врач, не задерживая, будет отправлять в центры боли, которые будут сформированы, я думаю, в самое ближайшее время. Сейчас они, в основном, конечно, негосударственные структуры, но в Евросоюзе, в некоторых странах город с населением 100 тысяч человек имеет противоболевой междисциплинарный центр. Это численность жителей Северного округа, допустим, где мы работаем в больнице имени Спасокукоцкого, или маленькие округа Тимирязевский, Дегунино и так далее, где-то по 100 тысяч. То есть на каждые 100 тысяч жителей должен быть междисциплинарный противоболевой центр, укомплектованный хорошими специалистами.

Елена Женина:

Где же взять хороших специалистов в таком количестве, Михаил Николаевич? Я сейчас про центры даже не говорю. Центры построить гораздо проще, чем оснастить их оборудованием и, главное, специалистами, о которых вы говорите.

Михаил Шаров:

Увы и ах! Но, в нашей больнице существует клиника боли, Междисциплинарный противоболевой центр. Мы 8 лет назад сделали новый шаг, уже имея колоссальный опыт ведения пациентов с хронической болью в области лица, головы, полости рта. Сейчас в нашем центре мы работаем с совершенно разными пациентами, с разными типами боли: это и тазовая боль, абдоминальная, и боли в спине, и головные боли отдельно, и совокупность болей. Есть очень интересный феномен: чем дольше у человека болит что-то в одном месте, тем больше боль генерализуется, расползается по организму. После тазовой боли будет боль в лице, будет боль в спине, будут абдоминальные боли. С какой болью подойдет пациент к врачу, мы не знаем, он может прийти с абдоминальной болью в области живота, но говорить: «Да, у меня еще побаливает в области промежности, но это неважно», или в области лица, смотря что доминирует. Идет охота врача на абдоминальную боль, но забывается, что боль генерализованная, она не здесь, не в животе, она в центральной нервной системе – там кроется ключ к победе. Есть специальные зоны, центры, где миллиарды нейронов, которые участвуют в боли, и не только миллиарды нейронов спинного и головного мозга, но и есть еще микробиота человека. Это микроорганизмы, которые живут с нами в содружестве, и их здоровье влияет на то, как человек справляется с болью, управляет эндогенным противоболевым ресурсом.

Елена Женина:

Естественно, потому что в кишечнике у нас вырабатывается до 95 % серотонина, и, по-моему, около 40 % дофамина, если я не ошибаюсь.

Михаил Шаров:

Это важнейшие противоболевые нейротрансмиттеры, нейротрансмиттеры эмоций, без них мы болеем, и люди уходят из общества. Вы абсолютно правы, что страдает семья, страдает работа, люди бросают работу, карьеру и так далее. Когда мы их возвращаем в жизнь, наша задача, чтобы они вернулись в семью, чтобы у них была сексуальная гармония, чтобы они начинали заниматься новым хобби, путешествовали, делали карьеру, рожали детей и были счастливы. Задача не только вылечить боль, а создать для пациента удивительную новую жизнь.

Елена Женина:

Михаил Николаевич, вы подходите к тому, что вы делаете, действительно, как к творчеству, это слово уже не раз звучало сегодня в эфире. Помимо того, что подход, который вы исповедуете, персонифицированный, он еще мультидисциплинарный, то есть вы обязательно советуетесь с коллегами. Вы рассматриваете проблему, я бы даже сказала, не в 3D-формате, а в 4D, со всех сторон, еще и анализируя пациента как личность, все возможности, которые эта личность может запустить в своем организме. Почему я заговорила об этом? Мне хочется понять, что сформировало такой подход к профессии? Вы всегда были педантичным человеком, с детства? Вы были отличником и мечтали хорошо учиться на одни «пятерки»? Или к медицинской профессии все-таки вас подвинул тот эмоциональный фактор? Что послужило триггером для того, чтобы вы именно так относились к своему делу?

Михаил Шаров:

Вы сейчас вместе с вопросом задали идею, не просто идею, а идеологию, как сформировать успешного алголога, как сформировать успешного невролога, который занимается болью. Это очень важно. Да, я был обычным мальчиком, и по мере того, как я взрослел, я увлекался разными, у меня были разные хобби. Может быть, я не был суперотличником, но 9-10 класс, 1970-е годы, когда я после 8 класса сказал маме, что буду врачом, я перестроил вообще себя, я закончил школу на «отлично». Институт мне дал другую идеологию, философию, понимание. Да, я познавал мир, я много ездил по стране, мы путешествовали со студенческими отрядами, студенческие лагеря, очень много было интересного. Изменение отношения к медицине произошло после 10 лет моей деятельности (я тогда работал заведующим отделением), мне стало чего-то не хватать, я уставал.

Елена Женина:

Можно назвать сродни профессиональному выгоранию?

Михаил Шаров:

Видимо, да. Год, наверное, я думал, что мне сделать такое, чтобы я изменился? Около года мне понадобилось, чтобы действительно понять, что только творческий подход, творчество в медицине, в моей специальности будет важным для меня. Каждый пациент – как детектив, я разгадываю загадку, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон в одном флаконе, где-то чуть-чуть преобладает доктор Ватсон, а иногда преобладает Шерлок Холмс. Очень сложно добраться до той изюминки, той истины, которая скрыта за массой, массой проблем. Люди пытаются доставить их быстро врачу, но за доставкой сведений скрыты гораздо более важные моменты, которые потом используются в ведении таких пациентов и помощи в лечении. Это искусство, тут должен быть неустанный набор опыта, интуиция и многое-многое, что приходит, наращивается как снежный ком.

Елена Женина:

Михаил Николаевич, людей, которые обладают большим опытом, обладают большим массивом знаний, много. Я не скажу, что огромное количество, но, тем не менее, много кандидатов наук, много докторов наук – их, конечно, меньше чем кандидатов, но всё же. Все регалии, звания не являются аксиомой того, что доктор будет вдумчивым, неравнодушным, творческим, что он подойдет к твоей проблеме с интересом, пониманием и вниманием, именно тем вниманием, на которое мы хотели бы рассчитывать, или с тем вниманием, о котором вы говорите. Всё-таки мне хотелось бы сделать акцент на том, что же это: черта характера или отношение к своему делу, опять же, продиктованное определенными чертами характера? Я сейчас с вами не как с неврологом разговариваю, как с человеком.

Михаил Шаров:

Наверное, всё вместе. Со мной мои коллеги, и это не коллеги даже – сподвижники, друзья, они со мной уже много лет, лет 20 не работают, а сотрудничают, я буду так говорить. Раз, условно говоря, в 2-3 месяца они обращаются ко мне, каждый из них, и говорит: Михаил Николаевич, давайте ещё раз вместе с вами проконсультируем пациента, потому что замыливается глаз. Они больше работают на потоке, у меня же есть возможность погрузиться в мир пациента, в его нюансы, которые...

Елена Женина:

Я бы сказала не возможность, я бы сказала – желание.

Михаил Шаров:

И желание тоже, потому что мои эмоции напрямую связаны с тем, как я завершаю, допустим, свою консультацию.

Елена Женина:

От результата вы получаете удовлетворение.

Михаил Шаров:

Да, это трудно, сложно, это большое напряжение, конечно, огромнейший объем знаний, интуитивное движение, куда ты должен развернуть не только свои мысли, но и повести за собой пациента. Поэтому 2-3 консультации – это максимально, что можно делать экспертно. Поэтому очень сложно рассказать свой опыт в двух словах где-то на конференции.

Елена Женина:

Мне кажется, этому научить невозможно, нужно чувствовать, понимать и исповедовать.

Михаил Шаров:

Наверное, да, это правильно. У меня уже есть ученики, которые покинули гнездо, но они помнят и знают. Когда они приходят в другие клиники, начинают работать с пациентами, то врачи рядом с ними удивляются: это удивительно, это другое, не то, к чему мы привыкли – к алгоритмам, к стандартам, которые есть, условно говоря, в минздравовских рекомендациях, рекомендациях московского здравоохранения. Сейчас мы работаем над уникальным проектом новых рекомендаций; я думаю, он может стать небольшой революцией в понимании, как вести таких пациентов.

Елена Женина:

Михаил Николаевич, вы ещё говорили о том, что очень часто вы обращаете внимание на социальный статус пациентов, которые приходят к вам с болевым синдромом, на то, реализованы они или нет. То есть мы тоже можем говорить о том, насколько они успешны. В свете этого хотела бы спросить: успешные люди меньше страдают от болевого синдрома или больше?

Михаил Шаров:

Казалось бы, ответ на поверхности, но в то же время он очень глубокий. Я знаю абсолютно успешных людей, которые занимают топовые политические позиции, и в бизнесе, и внешне они счастливы. Но, наверное, у них большая сила воли, чтобы не показать, что происходит, и какие есть у него страдания. Он крайне неохотно идет на то, чтобы прийти, показать свою слабость. Я могу привести пример более утилитарный – пациентки в Америке, женщины. 2017 год, кстати, был объявлен годом хронической боли у женщин. «Реальная боль – реальная женщина». Американцы же любят всё считать, очень хорошие статистики. И что происходит? Что впервые у пациентки, женщины в репродуктивном периоде времени – условно говоря, 30 лет, она успешна, у нее есть семья, пара детей, у нее бизнес, дома всё хорошо, муж, успешно всё, любовь и так далее, и так далее, – у неё впервые появляются боли в области промежности. Закономерно, что они не будут способствовать сексуальной гармонии, но есть социальные обязательства – брак, институт брака, есть дети, есть и любимый мужчина, который хочет жить в сексуальной гармонии, а каждый сексуальный контакт приводит к тяжелой боли, к дискомфорту. Что делать? Смотрите, какая интересная выявлена закономерность: впервые женщина, у которой возникли боли, то что я описал, обращается к врачу в центр тазовой боли, в среднем, через 5 лет после того, как она у нее началась.

Елена Женина:

Она 5 лет терпит?

Михаил Шаров:

Терпит 5 лет.

Елена Женина:

А зачем?

Михаил Шаров:

А вопрос не медицинский, социальный – институт брака. Потому что в том же молодом возрасте активный мужчина, который имеет определенный рефлекс цели, хотел бы со своей женой продолжать активную сексуальную активность, соблюдать ее, продолжать, – и вдруг она ему говорит: мне больно, я не могу. Он, конечно, какое-то время поддерживает её, является точкой опоры, как правило, в семьях всё прослеживается. Но, его природа, несмотря на социум… Да, он какое-то время держится, но и у женщины возникает вопрос, что он страдает. Что делать?

Елена Женина:

Мне кажется, тут нужно не только к неврологу, уже надо идти к психологу.

Михаил Шаров:

Конечно. Поэтому я следующим этапом хотел сказать, что каждый врач-невролог в медицине – не только Шерлок Холмс и доктор Ватсон, это невролог, психолог и психиатр, 3 в 1, что позволяет оценить невероятно сложные моменты.

Елена Женина:

Я бы сказала – дифференцировать и понять, что является основной причиной, и что делать.

Михаил Шаров:

Куда заходит пациент, в какой, я не побоюсь сказать, ад. На самом деле это ад! Это касается абсолютно всех – и в семье, и детей, и развития, и карьеры, и института брака, и так далее.

Елена Женина:

Михаил Николаевич, возвращаясь к успеху, давайте о приятном. Успешные люди – какие они с точки зрения невролога, давайте так.

Михаил Шаров:

Успешные люди – небогатые, как правило. Богатство – символ успеха и символ счастья, но нет, это не так. Я знаю пациентов, которые были и продолжают быть весьма богатыми, но в какой-то момент их болезнь, их проблема, хроническая боль завела в некий тупик. Мы разрабатываем программу с новыми хобби, новой жизнью; они меняют отношение к работе, могут её оставить, начинают путешествовать, занимаются различными видами спорта.

Елена Женина:

Мы сейчас говорим про эмоции?

Михаил Шаров:

Конечно. Например, одним из суперфакторов ведения пациентов с хронической болью является назначение танцев; человек, музыка, общение и физическая нагрузка, но главное из трех – это общение, самое важное. Люди постепенно приходят в одиночество, люди с тяжелой болью одиноки, хотя рядом есть вроде бы точка опоры, но они в одиночестве. Наша задача – открыть возможность, и через много-много лет мне начало это удаваться делать.

Елена Женина:

То есть успешные люди не одинокие? Еще какие?

Михаил Шаров:

Я думаю, что это люди, которые поворачиваются к другим людям.

Елена Женина:

Мы сейчас про эмоциональный интеллект?

Михаил Шаров:

Вы уже всё знаете.

Елена Женина:

Рассказывайте, наши зрители и слушатели не знают.

Михаил Шаров:

Мы вернемся в физиологию, как вы мне уже подсказали, нужно упомянуть серотонин и дофамин. На самом деле, у нашего мозга невероятная защита, и я в двух словах хотел сказать про эмоции. Как маленький ребенок учится первому жизненному и болевому опыту? Он начинает ходить, мама с ним выходит на прогулки, ребенок бежит, падает, разбивает ногу, поцарапал её; он кричит, в это время мама отвлеклась, не заметила, что происходит. Проходит буквально 5-7 минут. Есть кровь, всё в пыли, в грязи, болтаются надорванные куски кожи, но у ребёнка вдруг боль прекращается, и он побежал дальше. В это время мама вдруг очухалась, подходит: «Сынок, ты же упал», а он бежит дальше. Или другой момент: тоже ребенок падает, мама стоит, отвлеклась с подружкой, и вдруг слышит – ребенок закричал; она бросает подружку, подбегает, поднимает его, что она делает? Целует его в коленку, и боль проходит. Так работают эмоции, которые нейротрансмиттеры эмоций и противоболевые – это одно и то же. Хорошая эмоция – нет боли, есть боль – эмоция плохая. Поэтому хроническая боль, депрессия, дистимия, тревога…

Елена Женина:

Мы сейчас, наверное, ещё про эндорфины говорим?

Михаил Шаров:

Видите, какие механизмы могут нас защищать. Это острая боль, я привёл простые примеры, но у ребенка формируется опыт. Потом может случиться ожог — ага, обжигаться не надо, потом споткнулся на лестнице – бежать быстро не надо.

Елена Женина:

Можно сказать, что люди, которые получают извне большое количество положительных эмоций, и болеют реже?

Михаил Шаров:

Практически так, действительно так.

Елена Женина:

Не потому что у них хороший иммунитет, а потому что им просто некогда, не хочется. К тому же болезнь – это отрицательные эмоции, которых в их парадигме жизни не существует.

Михаил Шаров:

Совершенно правильно! Даже при тяжелых соматических заболеваниях мы видим одного пациента, допустим, с бронхиальной астмой – всё время по больницам, а второй — нет. Да, ему подобрали дозу, он путешествует, физические нагрузки, у него есть хобби и так далее, так далее. Он счастлив, у него есть поддержка, точка опоры. На какой-нибудь из программ я вам расскажу очень интересную притчу о точке опоры, вы, может быть, её знаете, но я думаю, это будет что-то новое и интересное, о чем мы будем говорить в будущем. Конечно, эмоции и противоболевые химические агенты, вещества, их больше 100, но основные – серотонин, дофамин, норадреналин, это опиоидные, энкефалины, эндорфины – все знают о них. Уже давным-давно доктор Google, доктор-интернет присутствует, и многие пациенты уже ожидают, что с ними будут говорить на эти темы, но большинство врачей не хотят.

Елена Женина:

Сейчас я от лица пациентов выступлю: мы же всегда хотим таблетку от всего. Съел и похудел, съел и стал счастливым, съел и у тебя сама работа сделалась, а ты ничего не делаешь. То есть идеал, которого не существует, но к нему все стремятся.

В завершение эфира я бы хотела, чтобы вы дали нашим зрителям и слушателям экспресс-совет, как быть успешным, как не болеть.

Михаил Шаров:

Я бы сформулировал так: успех каждого – в каждом из вас, дорогие мои телезрители, наши телезрители. Чем мы более активны и физически, и эмоционально, мы имеем хорошие хобби, друзей, путешествуем, работаем с интересом, развиваемся, растим детей, помогаем окружающим, делаем много-много интересного, тем более вы будете успешны и будете меньше болеть. Всё, казалось бы, просто, но это большая, большая, большая работа над собой, и она чрезвычайно интересна.

Елена Женина:

Спасибо вам огромное! Спасибо за интересный совет! Я думаю, что многим, действительно, стоит погрузиться в тему эмоционального интеллекта и почитать что-то по данной теме, сейчас много литературы. Я желаю всем быть здоровыми, счастливыми и радоваться жизни каждый день, жить моментом. Это, наверное, самое сложное, чему стоит научиться, но оно стоит того.

Михаил Шаров:

Если, конечно, очень плохо нашим пациентам, мы ждём их в нашей клинике, в больнице № 50 имени С.И. Спасокукоцкого. Наш центр, мои друзья, мои коллеги примут вас с огромным желанием, и постараемся вам помочь!

Елена Женина:

Спасибо большое! В гостях у нас был Михаил Николаевич Шаров, руководитель Междисциплинарного центра боли отделения неврологии ДКБ имени Сергея Ивановича Спасокукоцкого.