Сурдопедагогическая поддержка детей с тугоухостью

Газиз Туфатулин:

Здравствуйте, в эфире программа «Беседы о слухе», меня зовут Газиз Туфатулин, и сегодня у меня в гостях Ольга Александровна Сухова, известный учитель-дефектолог, логопед, сурдопедагог, основатель центра «Слушать интересно».

Любое пособие, научно-популярная статья, любая лекция, все, что связано со слухом, обычно начинается с довода о том, что без слуха не будет речи, слух очень важен для развития речи у ребенка, даже небольшое нарушение слуха приводит к задержке речи. И все это в целом выглядит так, как будто слуху отводится второстепенное значение, и важна для ребенка речь, а слух немножко вторичен. Насколько важен сам по себе слух для развития ребенка?

Ольга Сухова:

Это вполне очевидно, потому что слух и речь настолько тесно связаны. Для того чтобы в норме, спонтанно, как мы все, овладевали речью, человек должен иметь возможность слышать, причем слышать постоянно, регулярно, в полном объеме, не искаженно и уметь эту информацию обрабатывать, анализировать, запоминать, дифференцировать, то есть уметь слушать, именно благодаря этому человек накапливает слова, учится понимать обращенную речь и так учится говорить. Поэтому если мы спросим родителей, которые приняли решение делать ребенку операцию по кохлеарной имплантации, зачем вы все это затеяли, что вы ждете, я думаю, практически каждый родитель скажет — чтобы наш ребенок разговаривал, причем понимают под речью только устную речь, именно ее ждут родители, забывая о том, что речь — это вершина, то, к чему мы стремимся, то, что невозможно даже при идеальном слухе без развития мышления и еще без многих факторов.

Но если говорить о слухе как таковом, сейчас делают операции даже детям с тяжелыми множественными нарушениями развития, понимая, что, скорее всего, этот ребенок не сможет овладеть устной речью в полном объеме, даже несмотря на то, что научится слушать. Тем не менее качество жизни со слухом намного выше, всегда это понимали, но сейчас есть возможность оперировать, протезировать таких детей, потому что слух — это и безопасность, причем мы можем говорить о банальной безопасности, очевидной, когда посигналила машина, и мы отскочили, зарычала собака, что-то грохнуло, и мы присели на корточки. Но это ощущение безопасности, которое нам дарит слух и благодаря которому ребенок растет в комфортных, гармоничных условиях, вырастает без психологических травм.

Например, маленький ребенок 5 месяцев, он еще не сидит, но он обращает внимание на звуки, прислушивается, анализирует и узнает неречевые звуки, он понимает, что вот этот звук — это шаги, узнает мамин голос, в потоке речи свое имя. Он постоянно слушает звуки, которые его окружают, видит объекты, которые издают эти звуки, делает привязку, это же и развитие мышления, и причинно-следственные связи, и накопление знаний об окружающем мире. И вот этому ребенку стало тревожно, грустно, больно, животик заболел, за окном что-то громкое послышалось, он испугался, начал плакать, услышал свой голос, свой крик, ведь дети плачут совершенно по-разному, и это как призыв о помощи. Ребенок слышит мамин голос из кухни, из соседней комнаты: «Я слышу, я иду к тебе», — он узнал свое имя, потому что к нему обращаются, потому что это мама. По шагам, которые становятся громче и громче, он понял, что мама приближается и сейчас возьмет на ручки. Это вроде такие мелочи, которые на бытовом уровне происходят много раз в день, о которых мы не задумываемся, но вот он, слух. Мама взяла на руки, мама успокаивает, ребенку, который может получать информацию благодаря слуховому анализатору и обрабатывать ее, живется спокойнее, он знает, что он не одинок.

У моего старшего сына первое слово, которое он сказал, было «куда». Я ему помогаю одеться, он говорит: «Куда? — Гулять идем». Все спокойно, обычные рутинные моменты, не нервничает тоже благодаря слуху. И я не хочу сейчас говорить о семьях, где сами родители не слышащие, ребенок не слышащий, они налаживают коммуникацию благодаря альтернативным способам, это другая ситуация. Но когда родители задержались надолго в стадии отрицания и не надевают ребенку слуховые аппараты либо отказываются от операции, потому что думают, что какое-то чудесное лекарство поможет, и так все пройдет, рассосется —такое есть, у нас психологическая поддержка не очень развита. Я всегда пытаюсь объяснить родителям, что ребенок живет в стрессе, он не понимает, он не слышит, вы не можете до него донести информацию, потому что не умеете сделать это другими способами. Поэтому слух — это не только про речь, и это нельзя недооценивать.

Газиз Туфатулин:

Я не раз слышал такую точку зрения, в основном от наших дальних зарубежных коллег, у них нет сурдопедагогов, у них это называется speech language therapist. Они были очень удивлены тем, что мы пытаемся воздействовать на семьи глухих родителей, объяснить им, что слух очень важен, о важности кохлеарной имплантации, особенно когда есть слышащие члены семьи, говорящие, чтобы ребенок мог развиваться по слуховой траектории. На что коллеги меня спросили: «А зачем вы это делаете, ведь это одна из возможных траекторий нормального развития. Есть человек с голубыми глазами, есть с карими, есть человек слышащий, а есть глухой. Выбрали так родители, и пускай он развивается по этому пути». Ваша точка зрения мне понятна, но мне хочется, чтобы Вы еще раз ее высказали.

Ольга Сухова:

Неслучайно же в институтах есть целый большой курс «Психология глухих». Все равно всегда решение за родителями, и они должны понимать ответственность, что естественным способом ребенок многое теперь не получает. Вы можете дать ему это каким-то другим способом, это ваш выбор. Мама не слышит, папа не слышит, у них рождается ребенок, и они против слухового аппарата. У них есть слуховой аппарат, который ребенок надевает на занятия, но можно сказать, что его нет, и тем более они против кохлеарной имплантации, убеждение, что это операция на мозге, хотя в наше время открой интернет, потратить минуту, и ты все прочитаешь, но они не хотят даже вникать.

Я думаю, что это связано с негативным опытом, родители взрослели и росли в то время, когда слуховые аппараты были максимум аналоговые, от которых болела голова, разборчивость речи не улучшалась. Но наша задача просвещать и говорить о том, что сейчас совсем другие технические средства реабилитации, и мы в первую очередь должны думать о том, чтобы ребенок рос в комфорте. Человек способен развиваться только тогда, когда не испытывает постоянный неподъемный стресс, маленький стресс полезен, но когда постоянно тяжело, ему не до этого, мы будем его преодолевать. Возможно, что это одно из направлений, но кажется очень странным в 21-м веке пользоваться другими средствами, которые помогают нам жить, и не пользоваться таким чудом технологии.

Газиз Туфатулин:

Сурдопедагоги — это очень редкие специалисты, их не хватает по всей стране, в том числе в крупных городах. И очень часто мы слышим от родителей, которые приезжают в основном из регионов, что ребенок с нарушением слуха занимается с логопедом, но она еще и сурдопедагог, и нейропсихолог, и еще много приставок. Я не буду спрашивать о компетентности, потому что в конце концов это сводится к конкретному специалисту, вполне допускается, что есть специалисты, которые очень удачно сочетают в себе все эти области дефектологии. Возможно ли сочетать у одного специалиста все эти направления коррекционной работы, и если да, то как это лучше делать — в рамках одного занятия или лучше разносить, то есть сегодня я занимаюсь как логопед, на следующей неделе я больше делаю упор на слуховую работу?

Ольга Сухова:

Сурдопедагогов во всяком случае 20 лет назад учили, я думаю, что и сейчас есть. Был такой предмет «Формирование произношения у слабослышащих, у глухих», то есть это не то, что мы можем и умеем, мы должны работать над произношением, вызывать и автоматизировать звуки у наших детей, учеников с нарушением слуха. И это делается в рамках одного занятия, 45-минутное занятие, в котором присутствует и слуховая работа, и работа над произношением.

В регионах сурдопедагогов либо не хватает, либо нет вообще. Я каждый месяц летаю в какой-то город, провожу семинары, и обычно один сурдопедагог в городе, я его лично вижу, а бывает, что вообще нет. Родители приезжают в крупный город, их ребенку делают кохлеарную имплантацию, настраивают речевой процессор, они возвращаются, и сурдопедагог только за 300 километров в школе-интернате для глухих, и он единственный. Получается, что ребенок остается без абилитации, которая просто как воздух необходима, тем более в начале. Поэтому мы очень радуемся, когда логопед не боится и берет такого ребенка. Я не знаю, как он себя может назвать, как угодно, я не очень верю в то, что человек может сочетать в себе все на свете. У меня есть еще один диплом детского психолога, но я его никогда не озвучиваю, потому что не практикую. Но логопед, который получил хорошее базовое логопедическое образование, не с экономиста переучился за 7 месяцев заочно, а у него хороший фундамент, вполне может повысить квалификацию, переучиться, получить дополнительное образование сурдопедагога и работать. Сейчас очень много информации можно получать бесплатно от ведущих специалистов, надо просто изучить этот момент и не бояться брать наших учеников, но понимать всю ответственность и бояться упустить время, то есть все равно есть определенные особенности.

С нашими детьми можно с определенного момента работать как логопед, но сначала это определенная работа, и мы не должны смотреть на биологический возраст ребенка. Если логопед посмотрел, что перед ним пятилетний ребенок, и он сейчас будет ему ставить быстренько звуки, которые должны быть, а у него еще никакого слухового самоконтроля нет, он только-только научился обращать внимание на звуки, то мы будем либо топтаться на месте, либо сформируем дефект.

С Инной Васильевной зимой в эфире такая мысль прозвучала, что часто опытный, грамотный логопед, который умеет хорошо работать с маленькими детьми, которые еще не говорят, которые формируют предкоммуникацию, не может не знать о том, как для речи важно хорошее слуховое восприятие. Часто он бывает для наших учеников даже более полезен, чем очень хороший опытный сурдопедагог, который много лет проработал в школе для глухих.

Газиз Туфатулин:

Получается, что нет возрастной рамки, когда можно начинать заниматься с логопедом, это зависит от уровня развития ребенка.

Ольга Сухова:

Нас учили, что логопед нужен с 4 лет, когда полностью сформировался артикуляционный аппарат, и мы уже начинаем вызывать звуки. Но сейчас слышу от более юных специалистов, что их уже учат не так. Сейчас логопед часто нужен ребенку уже в год, потому что мы можем увидеть нарушения центрального генеза в этом возрасте, и логопед, который поможет сформировать навыки, чтобы появилась активная речь у ребенка, нужен в раннем возрасте.

Но если мы говорим про детей с нарушением слуха, допустим, про имплантированных либо протезированных детей, которые возвращаются в свой город, то там независимо от возраста нужен специалист. Если нет сурдопедагога, пусть это будет логопед, 10 ,11 месяцев, 5 лет — неважно. У меня логопед подключается на определенном этапе, если я вижу, что нужна логопедическая помощь. Допустим, мы уже полгода занимаемся, и я понимаю, что на слух ребенок прекрасно различает эти звуки, что слуховой самоконтроль замечательный, и уже спонтанно должны были появиться звуки раннего онтогенеза, но по какой-то причине они не появляются, или страдает переключаемость, моторное планирование, я его направляю к логопеду, который поможет и который специализируется именно на этом, не стоит ждать.

Газиз Туфатулин:

А всем ли детям нужны занятия с сурдопедагогом? Возьмем такой случай — подросток, вторая степень, давно и успешно носит хорошие слуховые аппараты, они хорошо настроены, учится в массовой школе, каких-то особых проблем не испытывает. Какие специалисты нужны конкретно ему?

Ольга Сухова:

Конкретно ему я бы посоветовала заниматься регулярно спортом и музыкой. Все очень индивидуально, я вообще за индивидуальность, почему у меня свой центр, почему я не смогла ужиться и работать в какой-то организации по конкретной методике, потому что если одному ребенку подходит одна методика, другому она совершенно не подходит. То же самое второклассники со второй степенью тугоухости, которые учатся в массовой школе, могут очень отличаться. Но я думаю, что надо родителям с повышенной тревожностью уметь отпускать сурдопедагога в определенном возрасте, и если приходится возить на другой конец Москвы к сурдопедагогу — не надо, лучше потратить это время на что-то, что нужно абсолютно всем детям, это музыка и спорт однозначно.

Газиз Туфатулин:

Хорошо, если на другой конец Москвы, а не на другой конец страны.

Ольга Сухова:

Я работаю только с детьми до школы, но бывает такое, что ребенок пошел в массовую школу и какое-то время ему надо помочь адаптироваться к новым условиям. Сурдопедагог тут может помочь, потому что мозг ребенка очень гибок, эластичен, и мы можем научить ребенка справляться с трудностями, помимо настроек, от которых зависит качество разборчивости речи в условиях реверберации, когда кто-то пошумел, мы можем ребенка научить, это тренировки в том числе.

Я люблю мучить своих первоклашек, которые пошли в массовые учреждения, где много детей, я им включая дополнительный шум и даю текст либо в электронной цифровой обработке, либо просто читаю. Очень интересно сказал один первоклассник. Я поставила музыку такой же громкости, как речь, он говорит, что сначала не понял ничего, а потом заставил, чтобы музыка в голове отодвинулась, и он понял все слова. Это тоже тренировка, получилось не сразу, но получилось. Возможно, если есть такой запрос, какое-то время сурдопедагог может помочь, но водить ребенка до пенсии вместо чего-то более нужного по его возрасту не стоит.

Газиз Туфатулин:

У нас в центре есть опыт занятий сурдопедагога с детьми, которые обучаются в массовой школе после кохлеарной имплантации, слухопротезирования. Дети вполне успешны, раз они пошли в массовую школу, они хорошо разговаривают, у них хорошая разборчивость речи в тишине или в шуме, но они могут испытывать какие-то проблемы на уроках русского языка и литературы, на уроках иностранного языка, если это массовая школа, да еще и гимназия с уклоном на иностранные языки. У нас сурдопедагоги проводят такие групповые занятия, и они тоже бывают нужны даже старшеклассникам. Это своего рода не коррекционные занятия, а что-то вроде репетиторства, работа на иррациональном речевом материале, натаскивание по фонематическому различению. Такой опыт есть, и он тоже успешен, я с Вами согласен, что все очень индивидуально.

Ольга Сухова:

Это однозначно полезно, но если это требует больших жертв, надо расставлять приоритеты.

Газиз Туфатулин:

Следующий мой вопрос связан с прогнозами, это слово, которое не любят ни врачи, ни дефектологи. Когда вроде бы все понятно, ранняя постановка диагноза, в 3 месяца мы знаем, что у ребенка глухота, подтверждена наследственная природа тугоухости, мутация в гене коннексина, мы с большой долей уверенности говорим о том, что это периферическая тугоухость, направляем ребенка на кохлеарную имплантацию, которая будет проведена до года. Ее проводят, и ребенок не говорит, в 2 года, в 3, 4 нет речи. Поторопились мы с этим прогнозом? Где та грань, когда можно с большой долей вероятности настроить родителей на одну траекторию, а где все-таки нужно быть осторожными? Ведь последние годы преподносят нам все больше и больше сюрпризов в, казалось бы, самых понятных клинических случаях.

Ольга Сухова:

А их будет еще больше. Статистика такая, что центральные нарушения слуха и речи будут чаще и чаще встречаться у наших учеников. Ни один опытный врач и педагог, который видел уже очень много детей в их развитии, не будет давать такой прогноз, что как хорошо, успели, сейчас в массы пойдем. При периферических нарушениях слуха никто не отменял центральных. Просто мы про них можем узнать через какое-то время после того, как мы уверены, что он слышит. Мы начинаем с ним работать, и тут может встретиться много подводных камней. Поэтому такие нарушения, как алалия, аутизм, диспраксия, дизартрия не исключаются.

Когда родители принимают решение делать ли операцию, или когда родители не носят слуховые аппараты, а надевают только на занятия, чтобы немножечко их отрезвить, мы можем рассказать, какая возможна благоприятная перспектива при использовании технических средств реабилитации, постоянных регулярных занятиях и при отсутствии того и другого. А так единственный прогноз, который мы можем дать родителям, это то, что вам придется много работать и держать руку на пульсе, чтобы не пропустить другие проблемы, которые могли бы быть и при сохранном слухе вашего ребенка.

Газиз Туфатулин:

Какие особенности развития речи и логопедические проблемы могут встречаться на пути реабилитации, начиная с самого раннего возраста, и можно ли их предугадать в раннем возрасте? Вы уже сказали о том, что какие-то логопедические отклонения можно и в год увидеть, хотелось бы поподробнее раскрыть эту тему.

Ольга Сухова:

Это вопрос дифдиагностики, потому что если вы собираете анамнез у родителей ребенка с глухотой, практически каждый родитель вам расскажет одну и ту же историю, что у меня ребенок в 6-7-8 месяцев говорил: «Мама, папа», — а потом резко замолчал. Мы понимаем, что это просто было гуление, которое не перешло в лепет, потому что ребенок сам себя не слышал. Он разрабатывал артикуляционный аппарат, получались слоги, иногда они получались чистейшие, и это было очень похоже на папа и мама. А когда нужна была мотивация самому говорить, самому себя слушать, пытаться сказать именно то, что ты хочешь, сравнивать со звуковыми образами, все, для чего нужен был слух, этого нет, и ребенок замолкает, и к году наши детки молчат. И если говорить про нарушение слуха, картина такая.

Но если специалист, который работает с детьми, у которых уже поставлен диагноз алалия, аутизм, будет собирать, он услышит то же самое, эти детки так же замолкают. С учетом того, что наши дети обычно до какого-то времени живут в абсолютной тишине, пока поставили диагноз, пока подобрали аппараты, бывает такое, что аппарат практически не компенсирует, и получается так, что до кохлеарной имплантации он жил в тишине. До того, как мы начнем работать над слуховым восприятием, раскачивать слух, мы вряд ли это увидим, это становится видно в процессе регулярной работы. Когда у ребенка какие-то особенности, родители начинают гадать на кофейной гуще, возят ребенка к психиатру, невропатологу, и почему-то врачи не подсказывают сделать самое первое, логичное и очевидное — проверить слух, чтобы абсолютно четко понять, что причина в этом, либо исключить и тогда уже думать в другом направлении. Непонятно, почему это не делается. Со слухом все нормально — значит есть другие причины центрального генеза, по которым ребенок не обращает внимание на звуки, не запоминает их, не прислушивается целенаправленно, не может их дифференцировать, не может накопить базу неречевых звуков или слов. Мы видим это и очень часто, те или иные особенности и диагнозы всплывают у очень многих детей в процессе регулярной абилитации.

Газиз Туфатулин:

Я подумал еще об одном стереотипе, которой часто озвучивают родители и даже врачи, что ребенок раннего возраста не говорит, не обращает внимания на звуки, потому что у него характер такой. Упала кружка со стола, он не повернулся, потому что такой же вредный, как отец. Мы часто это слышим уже у детей с подтвержденным диагнозом просто с болью. Ну как может быть у ребенка в 6 месяцев такой характер, что он не поворачивается на резкие звуки. Эмоциональное развитие детей предполагает такие характерологические особенности, что ребенок раннего возраста не реагирует на звуки, хотя слышит их, или это больше аспект безусловных рефлексов?

Ольга Сухова:

Тут вопрос насколько часто это встречается. У детей направление внимания довольно-таки линейное, особенно в тот период, когда безусловные ориентировочные реакции начинают угасать, и ребенок целенаправленно начинает прислушаться. Если он чем-то очень сильно увлечен, это может быть, это норма, но разовая акция. Если такое происходит регулярно, можно услышать от родителей, что ему 4 года, он не говорит, но я знаю, что папа и мама тоже поздно заговорили. Кто знает, какой папа теперь, все равно это не норма. Ладно родители, очень больно это слышать, когда они обошли несколько специалистов, и трехлетнему ребенку сказали: «Да подождите еще чуть-чуть, заговорит». Это не норма, в год уже должно быть определенное количество слов, которые может сказать ребенок, и довольно-таки большое количество слов, которые ребенок понимает, и не только ситуативно, но и такое понимание, когда ребенок не видит предмет, не видит объект, о котором говорят, а мы просим его что-то сделать, и он догадывается.

Дети, которые не говорят, очень разные. Если сравнить двух двухлетних детей, которые не говорят, они будут очень сильно отличаться, и прогнозы, которые мы не будем давать устно, но у себя в голове выстраиваем, будут разные.

Газиз Туфатулин:

Еще один стереотип — мальчики начинают говорить позже, чем девочки. Это действительно так, отличается слухоречевое развитие в зависимости от пола или это очень редкие моменты?

Ольга Сухова:

По всем новым исследованиям доказано, что это абсолютно не так. У нас с сестрой погодки дети, мы сейчас живем вместе с четырьмя детьми, 2 мальчика и 2 девочки — девочки как-то активнее развиваются, не знаю, с чем это связано, но девчонки обычно чуточку быстрее схватывают. Но нормы никто не отменял, и то, что все дети индивидуальны — и да, и нет, пускай развиваются индивидуально, но в пределах нормы, мы должны об этом помнить. Не страшно, если один ребенок в год уже говорит 15 слов, а у другого прекрасное понимание речи, но говорит только да и мама, это называется индивидуальной особенностью. Но когда ребенок в 3 года молчит, и как говорят: «Я ему пульт даю, говорю выключить телевизор — он идет и выключает», — но можно и молча дать пульт, и он выключит.

Газиз Туфатулин:

Перейдем теперь к обучению. Стремление родителей к инклюзивному или интегрированному обучению ребенка в школе понятно, я бы хотел коснуться детского сада. В дошкольном возрасте тоже важна речевая среда, встретит ли ребенок ее в нужном качестве и количестве в логопедическом детском саду или в детском саду для детей с нарушениями слуха. Как Вы для себя формулируете образовательный коррекционный маршрут для детей дошкольного возраста с нарушениями слуха?

Ольга Сухова:

Опять-таки, все очень индивидуально. Кажется, надели ребенку аппарат, сделали операцию, и куда его потом? С одной стороны, есть специализированный детский сад, где будут специальные занятия, где будет слуховая работа, речевая работа. Но если в этом саду все время помимо занятий тишина, и там воспитываются дети из семей, в которых не принято пользоваться устной речью, эти дети молчат, то даже прекрасно выстроенные занятия с педагогом будут ни о чем, потому что никакой речевой среды не будет, и еще будет то, что, возможно, этому ребенку не подходит, классическая сурдопедагогика, ее никто не отменял, но тем не менее она не для всех подходит.

А по поводу массового детского сада, который должен обеспечить ребенка речевой средой, даже если это логопедическая группа, тут тоже очень спорный вопрос, потому что по Москве в среднем от 25 детей в группе, даже в логопедической, а то и 30. Огромный кабинет, в котором один ребенок плачет, другой катает машинку, третий разговаривается с воспитательницей — наш ребенок, который находится в самом начале пути слухового развития, воспринимает все это как единый шум, и даже когда идут какие-то фронтальные занятия в большом количестве, один со стула встал, другой почесался, третий начал что-то на ушко говорить, я не думаю, что это очень хорошая речевая среда для ребенка. Там тишина, а там просто поток звуков, который не выхватывается, не разделяется, не дифференцируется.

Но все индивидуально, возможно, этому ребенку подойдут сначала просто индивидуальные занятия, а потом его в массовый детский сад, в логопедическую группу или в обычную. Есть частные детские сады, где в группе всего 8 детей, это совсем другая ситуация, там регулярные индивидуальные, групповые занятия.

Существуют такие варианты, когда небольшие группы, инклюзивные, где буквально 10 детей, 8 из которых слышащих, 2 слабослышащих либо с кохлеарным имплантом, это вообще идеальный вариант. Все надо смотреть. У меня ученица с третьей степенью, узнали в 2 года, была вторая степень, сейчас она пошла в первый класс массовой школы, сразу же надели аппарат, упала до третьей, но разборчивость прекрасная, вообще нет проблем. А если взять ребенка, который 3 года жил практически в тишине, его имплантировали — для него не будет речевой средой массовый детский сад, это будет просто набор шумов и звуков на начальном этапе, не сказать, что он исключен для ребенка.

Газиз Туфатулин:

Я хотел бы поговорить о такой сложной категории детей, мы в последние годы в сурдологическом центре сталкиваемся с ней все чаще и чаще, это дети, которые успешно носят слуховые аппараты при четвертой степени, пограничной даже с глухотой, с аудиограммой порядка 70-80 децибел. Слуховые аппараты обеспечивают им восприятие чистых тонов во всем диапазоне, включая высокочастотные звуки, обеспечивают хорошую разборчивость речи в тишине с большого расстояния, даже разборчивость шепотной речи вблизи, обеспечивают фонематическое различение согласных и гласных. Конкретный клинический случай: все, что я перечислил, но у ребенка короткий объем слуховой памяти, то есть он из трех сказанных слов выбирает только две карточки, третью не помнит. Кохлеарная имплантация в этой ситуации что-то изменит кардинально или можно пока остаться на слуховых аппаратах?

Ольга Сухова:

Я считаю, ничего не изменит, это работа, тренировка. Возможно, это больше вопрос к врачу, а не к педагогу, но по своему опыту — а что она может изменить, если вы перечислили шикарную разборчивость и аудиограмма такая, которую аппарат компенсирует? Нет, она не изменит, это уже про работу коры головного мозга, должна быть комплексная работа. Может быть, нужна помощь врачей, потому что организм единое целое, и когда эти дети дополнительно начинают работать с остеопатом, нутрициологом, им тоже лучше. То, что Вы говорите про внимание, память, это про высшие психические процессы, которые мы можем натренировать путем работы, а медицинские препараты тут нам тоже помогут.

Газиз Туфатулин:

Что Вы посоветуете родителям такого ребенка, какие занятия можно проводить самостоятельно, если это школьник, по развитию объема памяти, по развитию внимания?

Ольга Сухова:

Нужна диагностика. Ребенком движет исключительно мотивация. Если он уже эти карточки видеть не может, его настолько заучили, то очень часто дети и могли бы, но не хотят, идут в отказ. Все-таки подбирайте задание по уровню и по интересам ребенка. Первоклассник — это уже бунтарь, он еще не подросток, но уже и не малыш, и надо подбирать что-то соответствующее, шаг за шагом увеличивать объем предлагаемого материала для запоминания, развлечений и так далее. Но в любом деле, тем более, когда ребенку что-то дается, самое главное — это регулярность. Всегда хочется, чтобы это услышали родители, которые привозят детей в сурдоцентры, реабилитационные центры на интенсивы: какие бы прекрасные педагоги не работали, как бы замечательно врачи не настроили аппараты и речевой процессор, если вы уехали, надо продолжать эти регулярные занятия, пусть по 10 минут, но каждый день.

Еще важно знать причину, почему так происходит, но если мы посмотрим, как работают с детьми с алалией, мы увидим, что направление работы очень похоже с нашим — детей так же учат различать, выстраивать привязку зрительного образа к слуховому, потому что она у них либо не привязывается, либо распадается моментально. Ребенок услышал «кошка», увидел карточку, понял. Ушел на неделю на больничный — все рассыпалось, и все заново, это долгий процесс, шаг вперед, шаг назад. Поэтому нужна регулярность, нет времени, сил, ресурсов — пусть это будет по 10 минут, но каждый день.

Газиз Туфатулин:

Мы много в своей среде говорим о кохлеарной имплантации, слухопротезировании, и практически всегда имеется в виду диагностика и коррекция периферических нарушений слуха. Но есть особая группа детей с нормальными аудиометрическими порогами, но с очень плохой разборчивостью речи, это дети с центральными слуховыми расстройствами и задержкой речи. Каковы причины и какие современные подходы в дефектологии к таким детям?

Ольга Сухова:

Тоже больше вопрос к врачам, и нам, дефектологам, не очень актуально докапываться до причин. Гипоксия, асфиксия, родовые травмы, умственная отсталость, причин может быть много. Наша задача, как сурдопедагогов, понять, что абсолютно точно по слуху стоит правильный диагноз, абсолютно точно слуховые аппараты компенсируют настолько, насколько они способны с его степенью нарушения слуха, или что ребенок проимплантирован, все настроено, то есть мы должны знать, что тут ничего не мешает пройти звуку в подкорковые отделы. И дальше мы начинаем работать, как работали бы с этим ребенком, если у него был сохранный слух, но были бы эти же проблемы.

Когда я училась в институте, было абсолютно четкое определение алалии, то-то и то-то и заканчивалось «при сохранном слухе», поэтому возникала путаница у некоторых специалистов, казалось, что не может быть центральных нарушений при периферических, как будто бы одно исключает другое. Но почему? Периферические еще могут помочь сформировать центральные, если очень поздно начали компенсироваться, а так одно другое не исключает. Но всегда хочу сказать всем специалистам, которые видят, что ребенок не реагирует, не понимает обращенную речь, и начинают искать причину в голове — исключите сначала причину в ушах.

Газиз Туфатулин:

Когда мы родителям или коллегам пытаемся донести важность сурдопедагогических, логопедических занятий после кохлеарной имплантации, слухопротезирования, часто проводим аналогию с изучением взрослым человеком иностранного языка, что мы сейчас вас отправляем в Пекин, вы целыми днями слушаете китайский язык, но ничего не понимаете, и вы его не выучите, пока не будете делать это целенаправленно, так же и ваш ребенок. Насколько с точки зрения дефектологии это сравнение корректно?

Ольга Сухова:

Это то же самое, как сразу отправить в массовый детский сад, погрузить ребенка в речевую среду. Меня сейчас отправь в Пекин, я не научусь, я просто буду что-то слышать, а в определенный момент еще перестану прислушиваться, потому что зачем мне прислушиваться к тому, что я не понимаю, это не несет для меня никакой смысловой нагрузки, абсолютно никакой информации, а наш мозг всегда пойдет по пути наименьшего сопротивления, и он не будет стараться тратить свои силы и ресурсы на то, что бесперспективно.

Да, это корректное сравнение, сначала надо дать ребенку понять, что мир звучит, что звуки несут какую-то смысловую нагрузку, что слушать интересно, есть смысл прислушиваться. Почему мы так любим на начальных занятиях задания звук как сигнал к действию, когда после звука мы делаем что-то, что очень радует, веселит ребенка. Что-то бросаем в воду с брызгами, для того чтобы ребенок прислушался, чтобы у него в голове отложилось, что классно получать информацию из этого анализатора. Сначала учимся прислушиваться, учимся удерживать целенаправленно внимание, для того чтобы дать возможность мозгу обработать полученную информацию. Сначала учим целенаправленно ребенка различать характеристики звучания, не речевые звуки, первые слова пусть пока не по фонематическому наполнению, а по контуру, а уже потом мы можем спокойно погрузить в речевую среду. Ребенок в ней все равно окажется, просто обращаем внимание и постоянно делаем привязку, показываем источник звука.

Мы увидели, что он складывал кубики, а в это время кто-то в дверь постучал, и он вроде моргнул немножко. Мы ему говорим, что ты моргнул не просто так, ты слышал тук-тук, пойдем со мной, я покажу тебе, что это была дверь, в нее постучал папа, постучи сам, издай звук. На начальном этапе мы должны помогать ребенку, иначе если мы просто его куда-то забросили, он начнет отсекать. Рано или поздно какие-то процессы пойдут, но это будет медленнее, тем более с учетом, что практически у каждого нашего ребенка есть еще дополнительные особенности, норма. Читаешь классические старые учебники по сурдопедагогике, и даже умилительно, потому что там описываются глухие, слабослышащие дети, но абсолютная норма по другим показателям, это дети с прекрасной саморегуляцией, с прекрасным вниманием, это дети, которые могут сидеть, работать, целенаправленно держать внимание. Мы сейчас таких детей видим все реже и реже, поэтому мы должны помочь нашим детям, сами они не выкарабкаются.

Газиз Туфатулин:

Ольга, спасибо Вам за интересную беседу, слушать Вас действительно было интересно.