Открытая реанимация

Юлия Каленичина:

Здравствуйте, дорогие друзья, вновь в эфире программа «Точка приложения» и мы, ее ведущие, Оксана Михайлова и Юлия Каленичина. И сегодня мы будем говорить о реанимации, гость нашей программы Давид Зелимханович Каллагов, наш старинный друг, врач анестезиолог-реаниматолог, заведующий отделением реанимации Городской клинической больницы имени Сергея Сергеевича Юдина, специалист Центра критических состояний. Что такое реанимация и когда впервые этот термин появился в России, что он обозначает?

Давид Каллагов:

Реанимация в переводе с латыни дословно переводится, как оживление, возвращение к жизни организма или резко утраченных функций организма. В России этот термин ввел величайший патофизиолог, ученый Владимир Александрович Неговский, его имя сейчас носит институт общей реаниматологии. То есть оживление, возвращение с того света, как говорят в простонародье.

Юлия Каленичина:

Реанимация создана для того, чтобы вытащить человека из критического состояния и дальше приступать к лечению.

Давид Каллагов:

Пациент поступает в клинической смерти, врач-реаниматолог занимается не только компрессией грудной клетки, массажем сердца, искусственным дыханием, все думают, что откачали, и дальше хирурги, а самое основное – этап дальнейшего восстановления этого пациента после перенесенного критического состояния, пусть это будет травма, сепсис, тяжелейший панкреатит, пневмония, которая привела к синдрому полиорганной недостаточности. Самое важное – это процесс лечения и восстановления.

Юлия Каленичина:

Опускается такой важный момент, как диагностика, потому что человека привезли в состоянии клинической смерти, и тут важно, от чего эта клиническая смерть произошла, то есть врачу требуется концентрация знаний, понимание причины этого всего. Если произошла авария, это одна ситуация, а если просто привезли человека, он без сознания…

Давид Каллагов:

Такое бывает часто, приезжает бригада скорой помощи, в Москве так устроена служба, что бригады скорой помощи везут пациентов в крайне тяжелом состоянии, у нас есть программа AI стационар, мы уже знаем, что к нам едет пациент, кома неясной этиологии, клиническая смерть, на автопульсе с устройством автоматических компрессий грудной клетки, и уже собирается мультидисциплинарная бригада в шоковом зале, это и хирурги, и травматологи, и нейрохирурги, и неврологи, и сосудистые хирурги, и врачи-реаниматологи, здесь подключается сразу большая мультидисциплинарная команда, потому что такие пациенты часто бывают, и нужно понимать – либо им нужно проводить тромболизис по жизненным показаниям параллельно с реанимационными мероприятиями, либо нужно бежать в операционную, там внутрибрюшное кровотечение. Когда пациент поступает, и как толпа зевак накидывается, так же и врачи, подключается вся бригада.

Оксана Михайлова:

Я сама видела в больнице Юдина шоковый зал, и меня очень поразила мультидисциплинарная бригада. Посвятите нас в тайны закулисья. К вам попадают уже в предагональном состоянии. А какие еще показания попасть к вам в реанимацию, и как вы оттуда «вытаскиваете»?

Давид Каллагов:

В простонародье люди думают, что если пациент попал в реанимацию, значит все плохо, он умирает. Это совершенно не так. У нас большой пул пациентов, и не только в состоянии клинической смерти к нам поступают. Пациент с инфарктом головного мозга, он в принципе стабильный, в сознании, у него нормальное давление, но диагноз инфаркт головного мозга, он все равно на первые 24 часа для наблюдения едет в отделение реанимации и там наблюдается. Это нестабильные стенокардии, пациенты с травмами, которые не в коме, в сознании, но у него тяжелая травма, объем скелетной травмы большой, есть определенные шкалы, по которым мы определяем тяжесть состояния пациента, таких пациентов очень много приезжает в отделение реанимации. Желудочно-кишечные кровотечения, пациент тоже в сознании, со стабильным давлением, но массивная кровопотеря, низкий гемоглобин, требуется трансфузия компонентов крови, такие пациенты тоже постоянно наблюдаются в отделении интенсивной терапии.

У нас много пациентов, которые лежат в отделении реанимации, и у них свой ноутбук, работа важная, и они работают прямо из отделения реанимации, они лечатся и параллельно проводят свои рабочие моменты. Мы это не запрещаем, наоборот, все личные девайсы, которые пациент просит, мы оставляем. Слуховые аппараты, очки, наушники – все это мы оставляем с пациентом, более того, если забрать слуховой аппарат у возрастного пациента, который и так с хронической ишемией головного мозга, через 2 часа мы получим делирий, потому что он просто потеряется, он не понимает, что с ним происходит.

Оксана Михайлова:

Понятно, что случилась беда, у вас меньшее количество нагрузки на медсестру, более индивидуальный подход, больше наблюдать.

Давид Каллагов:

Вся интенсивная терапия персонифицированная, все наши отделения реанимации оснащены системами мониторирования пациентов, все пациенты подключены к мониторам, выведены к центральным станциям. Конечно, это облегчает работу медицинской сестры. У нас нет документации вообще, мы полностью работаем в цифровой реанимации, все в электронном виде, это в разы облегчает работу среднего медицинского персонала, врачей, и мы можем уделить больше времени нашим пациентам.

Оксана Михайлова:

А теперь про то волшебное, чем вы там занимаетесь.

Давид Каллагов:

Методы лечения у нас совершенно разнообразные, это наша большая мультидисциплинарная бригада. Если пациенту нужно оперативное вмешательство, оно проводится, и он возвращается в отделение. Пациента обследуют, делают ПЭТ/КТ, это всегда пациенты с травмой, возьмем мой профиль, где я тружусь, и после операционной возвращается в отделение интенсивной терапии. Протезирование всех жизненно важных функций органов и систем организма, это искусственная вентиляция легких, поддержание гемодинамики препаратами, экстракорпоральная мембранная оксигенация, у нас в клинике есть центр ЭКМО, искусственная почка, все возможные функции – мы все протезируем, в каждом современном отделении реанимации это все проводится.

Оксана Михайлова:

Все мотоциклисты, которым не повезло, оказываются у вас?

Давид Каллагов:

Сейчас ноу-хау – это самокаты, и если 2 года назад начинался сезон мотоциклистов, то сейчас сезон самокатчиков и тех, кто попались под их колеса, и они сами. Травмы очень тяжелые получают, и порой для кого-то они становятся фатальными. Самокатчики набирают скорость до 40 км, в столбы врезаются на полной мощности, едут без шлема, без средств защиты, друг с другом сталкиваются, травмы получают тяжеленные, мой профиль нейрохирургия и травматология, и тяжелых нейрохирургических черепно-мозговых травм очень много, они поступают на протяжении всего времени, и сейчас продолжают поступать.

Юлия Каленичина:

Люди, пожалуйста, будьте бдительны, на это надо обращать внимание. Что такое открытая реанимация? Наши пациенты и наши слушатели этот термин слышали много раз.

Давид Каллагов:

Надо сказать спасибо большое Денису Проценко, который этот проект создал, и институт организации здравоохранения и медицинского менеджмента вместе с ним, развивается этот проект по всей России. Раньше было так: пациент поступил в отделение реанимации, посещение нельзя, реанимация – это повышенная стерильность, общение по телефону максимум, либо пришли, доктор уделил пару минуточек, рассказал что-то, и все. Родственники в неведении, хуже неизвестности в такой ситуации нет ничего, не все пациенты без сознания, он в панике, просто так в реанимацию люди не попадают, какое-то тяжелое состояние привело к этому.

В моей клинике, где я работаю, в больнице Юдина, ныне эта 7 градская больница, уже на протяжении 40 лет открытая реанимация, запускали родственников, и не только в нашей, во многих стационарах Москвы, но сейчас это делается везде. Родственники пациентов могут в любое удобное для них время посетить отделение реанимации, их запускают, ученые давно доказали, что та микрофлора, которую приносят с собой родственники, не агрессивная, агрессивная как раз госпитальная флора, которая у нас в стационарах. Мы рекомендуем наиболее удобное время и для доктора, и для пациента, когда родственник может приходить, а так в течение 24 часов родственник пациента может находиться рядом с ним, даже в ночное время. Мы рекомендуем, что пациент должен отдыхать, но если по каким-то причинам днем человек не может прийти, то мы выписываем пропуска, они спокойно проходят к нам в клинику и находятся со своим пациентом, для нас это плюс: родственники пациента видят, что мы делаем, что происходит с их близким, пациент видит своих родных, и даже если он без сознания, мы всегда говорим: садитесь рядом, берите руку, разговаривайте, пациент вас слышит, для нас это легче.

Оксана Михайлова:

Обсуждения были очень бурными, просто вау-эффект, и сейчас, когда я начинаю рассказывать людям про открытую реанимацию, тут же вопросы – а если родственники будут мешать, если пациенту стало плохо, вы же бежите с аппаратурой, а тут под ногами путаются. И второй вопрос – вы оказываете помощь, а в реанимации же все голые лежат, рядом женщина лежит, а ей каково? Как с этим боретесь?

Давид Каллагов:

Мы всегда при первой встрече с близкими и родными сообщаем о том, что медицинская ситуация не всегда может позволить вам быть рядом, и по первому вызову медицинского персонала вы должны незамедлительно покинуть. Конфликтов и недопониманий у нас не было по этому поводу.

У нас стоят ширмы, по поводу раздетых пациентов – категорически против этого, пациенты даже без сознания, в коме одеты в распашонки, они накрыты, я уже не говорю про пациентов в сознании, это обязательно, для меня это как красная тряпка, потому что человек теряет личность, если даже он не без сознания, он не перестает быть личностью. Единственное, никакой фото- и видеосъемки, мы сразу говорим, что телефоны убираем. Опять-таки, у нас не было недопониманий с родственниками наших пациентов, все всегда все понимают.

Юлия Каленичина:

Допустим, нет возможности посещать, какие виды коммуникации доступны?

Давид Каллагов:

По телефону с лечащим врачом, и буквально недавно в городе появилась такая функция, как смс-информирование. Если пациент лежит у нас в обычном профильном отделении и вдруг ему стало хуже, он переводится в отделение реанимации, то родственнику пациента придет смс о том, что ваш близкий перевелся в отделение реанимации номер 3 или в отделение. Если он находится в отделении реанимации, то каждое утро в 9:00 приходит автоматическая смс-ка из утреннего дневника врача анестезиолога-реаниматолога, там написано состояние, динамика за сутки, ИВЛ или не ИВЛ, гемодинамика.

Оксана Михайлова:

Это здорово, потому что вспоминаешь, когда звонишь в реанимацию с ужасом, что тебе скажут, умер или не умер. Я на предварительном этапе читала про эту историю смс-оповещений, и было сказано, что когда пациент ложится в больницу, он заполняет документы, то есть либо приходит, либо говорит не надо. Как это реализовано, действительно пациент ставит галочку, что смс приходит?

Давид Каллагов:

Все так, галочку ставит или нет, а если пациент поступил уже к нам исходно без сознания, то родственники первой линии – мама, папа, дочка, сын, муж, жена, брат, сестра, мы берем чей-то контакт. Если пациент в сознании, он сам изъявляет свою волю, кому отправлять смс.

Оксана Михайлова:

Возвращаемся к ковид-19, тогда же нельзя было ходить, сейчас уже нет совсем драконовских мер, но что-то осталось или вернулись доковидные времена, и родственники могут спокойно посещать реанимации? А если пришел весь в соплях, как ему сказать?

Давид Каллагов:

С признаками респираторной вирусной инфекции мы не рекомендуем посещать, потому что наши пациенты и так иммунокомпрометированы. Все ковидные меры сняты, мы этому несказанно рады, потому что начался ковид, и все стационары – и ковидные, и не ковидные – были закрыты для посещения. И сейчас мы вернулись в те годы, как это было.

Оксана Михайлова:

У каждого должна быть ответственность, понятно, что можно скрыть, но если человек болеет, конечно, не надо ходить.

Давид Каллагов:

Мы нашли выход из положения – социальные сети, WhatsApp, по видеосвязи, мы давали свои телефоны, и пациенты с наших телефонов по видеосвязи могли коммуницировать со своими близкими и родными.

Оксана Михайлова:

Раньше нужно было дозваниваться в реанимацию, сейчас я могу оставить телефон, и в свободное время медицинский работник свяжется, или мне нужно дозваниваться в реанимацию, как и раньше?

Давид Каллагов:

У нас выведены определенные часы, когда доктор сидит с телефоном, мы рекомендуем с 15 до 17 либо с 13 до 15 звонить, доктор в это время всегда с вами пообщается, если вы не можете приехать, потому что надо понимать, что у доктора тоже много работы и работы серьезной.

Оксана Михайлова:

Если случилось так, что человек все-таки умирает, как в таком случае работает смс-оповещение?

Давид Каллагов:

Смс-оповещение тогда не приходит, мы связываемся сами.

Юлия Каленичина:

Реанимация – это самое тяжелое, что есть в медицине относительно состояния пациента, и там работают люди с крепкой нервной системой. Расскажи о себе, что конкретно тебя привело работать, что привлекло в этой работе?

Давид Каллагов:

Я из медицинской семьи, я четко понимал с самого раннего детства, что буду доктором. В 9 классе, когда я получил паспорт, мне исполнилось 14 лет, я четко понял, что мне надо идти в больницу и что-то делать, и я пошел в приемное отделение городской больницы, устроился санитаром транспортной службы. Конечно, дома были катастрофические скандалы – ты же школьник, учишься, а тут на ночные дежурства собираешься. Я отработал лето после 9 класса и дальше продолжал учиться в школе, заканчивать ее и работал санитаром транспортной службы в приемном отделении больницы. Я уже тогда четко понял, что мне нравится профиль интенсивной терапии и реанимации, и уже в 11 классе, когда закончил школу, поступил в мед, четко знал, что я буду врачом-реаниматологом. Нисколько не жалею, это сложная отрасль не только физически, но и морально, но я получаю от своей работы колоссальное удовольствие. Конечно, есть негативные моменты, от этого никуда не деться, пациенты погибают, но когда ты знаешь, что ты и твоя команда сделали все возможное и невозможное, перед самим собой совесть чиста.

Юлия Каленичина:

Еще далеко не самая благодарная работа, потому что поступает пациент, и ты его доводишь от момента заболевания до момента выздоровления, он выписывается, машет тебе ручкой, родственники благодарны, и ты тоже с радостью, чувством выполненного долга провожаешь его в далекую светлую жизнь. Ты своего пациента просто вывел из критического состояния, но он все равно остается болен, в тяжелом состоянии, и ты его отдаешь коллегам, которым доверяешь, но тем не менее этот момент все равно существует.

Давид Каллагов:

Нас еще называют бойцы невидимого фронта. Какая для врача самая большая благодарность? То, что ты пациента спас, вылечил, он пошел здоровый, но на следующий этап своего выздоровления, реабилитации перевелся в другое отделение, в другую клинику. Самое главное, что пациент все-таки поправился.

Юлия Каленичина:

Бывает такое, что прикипаешь к кому-то?

Давид Каллагов:

Однозначно бывает, у меня очень много друзей, это мои бывшие пациенты и их родные. У меня профиль травматология и нейрохирургия, к нам поступают больные, и это не одно-, и не двухдневная история, это тяжелые травмы, лечение пациента затягивается на достаточно длительный период. Ты прикипаешь, проболеваешь весь этот период вместе с ним, невозможно не воспринимать это близко к сердцу.

Оксана Михайлова:

Я вижу соцсети Давида, и там бывают такие трогательные посты, фотографии, действительно очень приятно.

Давид Каллагов:

Со многими бывшими пациентами общаюсь, дружим.

Оксана Михайлова:

Для того чтобы не выгореть в твоей профессии, нужно иметь определенную костность, чтобы не пускать внутрь и помочь другим, или если перестанешь чувствовать человеческую боль, в какой-то степени не сможешь быть реаниматологом? Как правильно себя вести?

Давид Каллагов:

Для медика профессиональное выгорание – это самое страшное, что может быть, не по призванию работать в медицине невозможно, если не любить людей, если у тебя не будет эмпатии. Очень много читаю литературы, зарубежных статей по данному вопросу, и везде очень неоднозначно говорят, что нужно отдыхать, нужно отвлекаться. Я не понимаю: если я не буду проживать вместе со своим пациентом и сочувствовать и сострадать ему – не понимаю.

Оксана Михайлова:

Я очень надеялась, что ты именно так ответишь, потому что мне кажется, что для того чтобы даже просто обезболить человека, врач должен чувствовать, именно такому врачу доверяешь больше, а значит лечение будет более качественным. Что изменилось в твоей жизни после того, как ты стал реаниматологом? Мировоззрение поменялось?

Давид Каллагов:

Мое мировоззрение поменялось колоссально, для меня увидеться с близкими, с родными людьми, провести с ними время стало очень дорого. Я перестал ценить что-то материальное, допустим, купил крупную вещь, мебель, машину, я этому не буду так рад, нежели чем проведу время со своими близкими и родными людьми, потому что я понимаю, что все те, с кем я общаюсь каждый день, мы рядом, а завтра я уже не смогу сказать привычное доброе утро, поэтому я стал ценить жизнь совершенно по-другому.

Оксана Михайлова:

Все очень хрупко и временно.

Юлия Каленичина:

Что самое тяжелое в твоей профессии?

Юлия Каленичина:

Многие коллеги скажут – сообщать родственникам негатив, что пациент скончался, к сожалению, не смогли спасти. Для меня не это самое сложное, для меня самое сложное то, когда пациент находится длительное время на лечении, и ты понимаешь, что все идет с отрицательной динамикой, жизненно важные органы с каждым днем начинают отказывать, и ты понимаешь, что это дорога в один конец, и проживать вместе с этим пациентом и с его близкими и родными – страшнее этого нет ничего.

Юлия Каленичина:

Бог есть, ты обращаешься к нему за помощью?

Давид Каллагов:

Конечно, очень много пациентов выздоровело, по моему мнению, только с Божьей помощью. Я верующий человек, и я обращаюсь за помощью, докторам, особенно моего профиля, иначе невозможно.

Оксана Михайлова:

Пациенты поступают разных вероисповеданий и разного отношения, речь не про религию, а про веру. С тобой говорят на эту тему?

Давид Каллагов:

Очень часто говорят, и я скажу так, что люди далеко не воцерковленные, не верующие, когда они попадают на койку в реанимации, когда они понимают, что их жизнь на волоске, просить о помощи Всевышнего начинают все.

Оксана Михайлова:

Когда человек везешь в стационар и он понимает, что неизвестно, что там будет, а ты ему уже оказал какую-то помощь, кажется, что ты выступаешь посредником, мы об этом никогда не говорим, но кто с этим сталкивается, понимает. Расскажи про свой день.

Давид Каллагов:

Подъем у меня всегда ранний, в 5:45, я иду гулять со своей любимой собакой Леонардо, прекрасный пес из приюта. Я долго к этому готовился, потому что график у меня тяжелый, насыщенный, но наконец до этого дошел. Просто пришел посмотреть в приют, я не думал, что возьму оттуда собаку, но когда увидел этих животных, для меня стало однозначно, что собака будет из приюта. Мы с Лео гуляем, в 6:30 я уже выхожу из дома, в 7:00 на работе, в 7:30 начинается с обход с докторами дежурной смены, дневными докторами, мы обходим все отделение, всех пациентов, обсуждаем жизненно важные вопросы. Дальше в 8:15 хирургическая конференция, потом травматологическая, после этого начинаются консилиумы, когда пациенты неясные, мы собираемся с руководством клиники, с профессорами, с кафедрами, в среднем это идет до 11:00. Потом доктора ко мне обращаются, мы обсуждаем нерешенные вопросы, приглашаем специалистов, мне приходится много времени уделять родственникам наших пациентов, потому что у них много вопросов. Докторов я отправляю к пациентам, а сам стараюсь общаться с родственниками пациентов, чтобы их обо всем оповестить и чтобы все были в курсе, кого встретить, кого проводить, кому пропуски выписать. В16:00 заканчиваем вечерним обходом, но зачастую день заканчивается гораздо позже.

Юлия Каленичина:

Спать во сколько ложишься?

Давид Каллагов:

В 20:00 мы выходим с Леонардо погулять, но если позже прихожу, то позже.

Юлия Каленичина:

Устаешь?

Давид Каллагов:

Устаю, когда супертяжелые дни, и то от большой коммуникации с людьми, с родственниками пациентов, люди все разные, бывают достаточно тяжелые, нужно со всеми найти общий язык и подход, и всегда это бывает непросто. Наверное, только от этого, а от работы не устаю.

Юлия Каленичина:

Как ты отдыхаешь?

Давид Каллагов:

Выезд на природу, даже просто в парк пойти с собакой, я заряжаюсь энергией максимально, природа и еще раз природа.

Юлия Каленичина:

Хобби есть?

Давид Каллагов:

Домашние цветы развожу, с огромным удовольствием этим увлекся.

Оксана Михайлова:

Расскажи про свою команду.

Давид Каллагов:

Мне несказанно повезло, если бы было время эфира, я бы каждого назвал по фамилии, по имени отчеству, начиная с каждого доктора, заканчивая каждой санитарочкой, каждой уборщицей, это настоящие профессионалы, люди любят свое дело, и мне повезло, что я руковожу этой командой, потому что я каждый день получаю колоссальное удовольствие от работы всей команды, я вижу, насколько они отдаются, насколько стараются. Наше отделение занимает одно из первых мест по лечению травматизма в городе. Не было бы их, не было бы такого результата.

Оксана Михайлова:

Вопрос от волонтеров, они работают в «красной» зоне, помогают в больницах. Были ли волонтеры в вашем отделении? Во время ковида они очень много сделали для пациентов. Как ты относишься к волонтерскому и сестрическому служению?

Давид Каллагов:

Раньше эта тема в отделениях интенсивной терапии была закрытая, никаких волонтеров, никаких посторонних людей, но когда начался ковид, первая волна, пошел огромный наплыв пациентов, медицинские работники начали болеть, и просто физически не было свободных рук, а пациенты с ковидом требовали достаточно большой реабилитации, с ними нужно было заниматься, проводить гимнастику, а рук не было даже для оказания медицинской помощи, не говоря уже о реабилитации. Руководство пошло навстречу, открылись волонтерские движения, и в «красных» зонах активно работали волонтеры, за что неимоверная благодарность, потому что они такую огромную работу выполняли, такую огромную тушу несли на себе.

В нашей клинике тоже есть волонтеры, мы только за. Мы берем санитарные книжки, мелкие юридические вопросы, которые решаются быстро, у нас очень много студентов, которые волонтерят, они нам помогают, для них это обучение, большой объем знаний, который они получают, мы это активно практикуем и продолжаем практиковать не только в «красной» зоне, но и сейчас. У нас большой штат не только медицинских работников, доктора, анестезисты, санитарочки, у нас инструкторы лечебной физкультуры, психологи, логопеды, врачи-реабилитологи, клинические фармакологи, команда огромная, и в каждом звене у нас есть волонтеры. Есть волонтеры, которые учатся на инструкторов лечебной физкультуры, и они занимаются с нашими больными, выполняют огромный пласт работы. Наши инструкторы ЛФК тоже достаточно загружены, студенты-медики помогают медсестрам, анестезистам, докторам в транспортировке пациентов. Реанимационный пациент в течение суток выполняет огромное количество исследований, куда нужно транспортировать пациента.

Юлия Каленичина:

Сестер милосердия нет?

Давид Каллагов:

В нашей клинике нет, но я знаю, что во многих клиниках это активно практикуется.

Юлия Каленичина:

С утечкой кадров нет проблемы, ведь работа очень тяжелая?

Давид Каллагов:

Работа тяжелая, но благодарность руководству клиники, города, Департамента здравоохранения, потому что заработная плата достаточно конкурентоспособная, и утечки кадров нет, коллектив стабильный и нам есть что предложить сотрудникам, и им есть что выбирать.

Юлия Каленичина:

Прекрасно, когда на работе думаешь о работе.

Оксана Михайлова:

Я вспоминаю ваш яблоневый сад, есть вертолетная площадка, в отделениях сделан ремонт, причем сделано очень разумно – ремонт не только для пациентов, стали удобными рабочие места для сотрудников.

Давид Каллагов:

Клиника обновилась, преобразилась, и для пациентов комфорт, у нас уже нет огромных шестиместных палат, в каждой палате есть санузел, душевая кабина, для комфорта все предусмотрено. Для сотрудников и зоны отдыха есть, и зоны приема пищи, построена волейбольная площадка.

Оксана Михайлова:

Когда мы проводили школу матерей, мы же беременным показывали ваш сад, там корзины с яблоками, такой запах, это ваша фишка.

Юлия Каленичина:

Спасибо огромное, надеюсь, мы были вам полезны. Всего доброго.