Как выбрать своего онколога
Онкология
Ирина Швиденко:
В эфире программа «Онлайн-прием», меня зовут Ирина Швиденко. Сегодня мы поговорим на тему – как выбрать своего онколога, эксперта по гепатоцеллюлярному раку и раку поджелудочной железы. Об этом нам сегодня расскажет и поможет разобраться наш сегодняшний гость Антон Иванов, медицинский директор клиники МАММА, врач-онколог, хирург, онкохирург, химиотерапевт, кандидат медицинских наук.
Антон, мне кажется, я еще не все Ваши регалии зачитала. Может быть, Вы расскажете немножко о себе.
Антон Иванов:
Так получилось, что последние 25 лет я занимаюсь лечением опухоли печени и поджелудочной железы, а также возглавляю медицинскую клинику МАММА в Москве. Мы занимаемся лечением в основном онкологических пациентов, и то направление, которое мне интересно, является приоритетным в лечении наших пациентов. Достаточно долго я проработал в онкоцентре имени Блохина, и многие наши специалисты выходцы из этой медицинской организации, клиники с огромной историей. И я рад, что у нас есть возможность принимать пациентов с онкологической патологией именно в нашей клинике и стараться им помочь.
Тематика сегодняшнего нашего диалога, может быть, не только диалога, будут еще вопросы у наших зрителей, будет касаться, в первую очередь, лечения пациентов с онкопатологией, в основном опухоли гепатобилиарного тракта, такое сложное название. На самом деле это печень, поджелудочная железа, желчные протоки и все, что с этим связано.
Ирина Швиденко:
Прежде чем мы начнем разбирать вопросы, хотелось бы узнать, как правильно выбрать онколога.
Антон Иванов:
Поскольку я являюсь представителем не государственной, а частной медицинской клиники, то я должен был бы рекламировать и рассказывать, как здорово у нас в клинике, и только мы что-то можем сделать. Но наша задача как проводников, людей, кто должен помогать пациентам, не просто привлечь в нашу клинику, а постараться помочь и маршрутизировать пациентов, кому необходимо оказание медицинской помощи. И это очень важно, потому что в онкологии, как нам всем известно, время, которое может быть безвозвратно потеряно, имеет одно из самых важных значений, но также важно правильно выбрать клинику, правильно выбрать врача, кто будет заниматься вашим лечением.
Я за то, чтобы у вас был свой персональный онколог, тот человек, который отвечает за концепцию, за выбор правильности лечения, не просто онкоконсилиум, безусловно, у каждого из онкологических пациентов он рано или поздно в жизни состоится, а именно тот врач, к кому вы можете обратиться. Я не говорю, что это 24/7 или 7 дней в неделю, но тот человек, у которого вы можете поинтересоваться, как проходит лечение, как проходит обследование, какие планируются дальнейшие химиотерапии, операции и так далее, тот человек, к которому вы должны обратиться. Почему? Потому что, к сожалению, в последнее время очень часто сталкиваюсь с тем, что пациент, приходя ко мне на прием или приходя к нам в клинику, не может четко сказать, кто его врач, то есть тот, кто его лечил до этого. Он говорит: «Ну, где-то меня приняли, потом пять раз врачи поменялись в моем родном диспансере». Это лицо, принимающее окончательное решение, и тот человек, которому можно задать наибольшее количество вопросов, а вопросы у онкологических пациентов всегда есть. И где они будут, на каких площадках задавать, либо они будут искать помощь в интернете, либо у знакомых, но самая компетентная инстанция – это ваш лечащий врач. И очень важно, независимо от того, какая у вас нозология, где располагается опухоль, чтобы вы выбрали и нашли того врача, кто будет с вами заниматься.
Мы частная медицинская клиника, и мы не работаем по системе ОМС. Все пациенты, кто к нам приходят, лечатся за свой счет. Но это не имеет столь важного значения, потому что мы знаем, что и государственные клиники, а 15-20 лет назад мы знали, что существуют только государственные клиники, это сейчас я могу сказать, что государственные клиники очень сильно за последнее время подтянулись и нет такого огромного разрыва, даже сервисного разрыва нет. Мы говорим, что схема лечения, качество препаратов, качество оказания медицинской помощи, и в рамках ОМС, то, что касается онкологии, очень сильно выросло за последние 10 лет. Оно очень неоднородно по стране, мы привыкли рассматривать Москву и Московский регион, но в любом случае качество этой помощи очень сильно подтянулось.
Ирина Швиденко:
Медицина шагнула вперед, и она не стоит на месте. На сегодняшний день в любой болезни время очень ценно, и оно иногда работает против нас. Чем быстрее мы обращаемся к врачам, тем быстрее получаем ту или иную помощь.
И у меня следующий вопрос: гепатоцеллюлярный рак – что это? Я знаю, что есть онкология, есть рак, и все. Что это за новое название или оно уже было?
Антон Иванов:
Это название уже достаточно давно есть, но для простого обывателя мы можем сказать, что это первичный рак печени. Есть пациенты, у которых бывают метастазы в печени, опухолевые клетки, переместившиеся из других органов и оказавшиеся в печени. А гепатоцеллюлярный рак или первичный рак печени – это то, что возникло непосредственно из печеночной ткани, либо из паренхимы, из гепатоцитов, поэтому называется гепатоцеллюлярный, либо из желчных протоков, клеток желчных протоков – это холангиоцеллюлярный рак. Но и то, и другое входит в состав ткани печени, и это клетки, которые под воздействием определенных неблагоприятных факторов, в основном это гепатит, мы достаточно долго пожинали плоды 1990-х, когда очень много пациентов с гепатитами B и C по определенным обстоятельствам было в стране, и в начале нулевых и 2010-е года огромное количество пациентов, переболевших гепатитами, столкнулись с проблемой, что в последующем гепатит перешел в цирроз, и на фоне цирроза из регенераторных узлов, которые возникали в печени, появился гепатоцеллюлярный рак. То есть это понятие не новое, заболевание достаточно неплохо изученное, но могу сказать, что в 2000 год, когда я только пришел работать в онкологию, большого опыта в стране еще не было. И мы привыкли, что если видишь опухоль, ее надо оперировать, и потом удивлялись, почему пациенты не очень хорошо себя чувствуют после этих операций. Выяснилось, что нужно оперировать двух-трех пациентов из десяти, а всем остальным нужно другое лечение.
Ирина Швиденко:
Симптомы и причины. Как выявить эти симптомы и когда нужно бежать к онкологу?
Антон Иванов:
Во-первых, нужно проходить диспансеризацию, такую набившую оскомину, но каждый человек после определенного возраста, если даже его ничего не беспокоит, если даже он считает себя абсолютно здоровым человеком, все равно должен проходить диспансеризацию. И в рамках этой диспансеризации проходит сдача биохимического анализа крови, в котором вы можете увидеть какие-то изменения со стороны печеночных ферментов. Также ультразвуковое исследование брюшной полости, где при УЗИ печени что-то может врачей насторожить. Качество этого обследования, чтобы это не было формально, когда приходит один к другому: «Поставь печать, мне нужно сделать». У продуманных людей есть возможность поставить печать и сделать все в обход, но они идут и полноценно обследуются, тем самым удивляют специалистов, что вы пришли, вы себя нормально чувствуете. Как раз обследовать нужно тех, кто нормально себя чувствует, теми, кто уже заболел, занимаются другие специалисты.
Сейчас другое поколение, и те пациенты, которых мы видим с запущенными формами опухолевого процесса, гепатоцеллюлярный рак, это больше единицы, потому что новое поколение, и пациенты 30-40 лет – это люди, заботящиеся о собственном здоровье. И мы видим, как растет медицинская культура у населения и по социальным сетям, и по тому, как обращаются, по тому, насколько задают правильные вопросы. Приходит пациент 30 лет, говорит: «У меня гепатит, я знаю, что есть такая проблема, что мне делать?» То есть не постфактум, когда приходит и уже запущенная форма, огромный живот, как мы привыкли видеть таких тяжелых пациентов. Нет, они приходят и говорят, как нужно профилактировать, как нужно лечить гепатит, вот это очень важно.
Ирина Швиденко:
Какая первая реакция может произойти? Как мы узнаем, что у нас та или иная форма рака?
Антон Иванов:
Онколог является конечным специалистом в этой цепочке. Есть так называемые поставщики, но мы понимаем, что это не поставщики, а те специалисты, которые отправляют к онкологу. Кто это? Гастроэнтеролог, его что-то заинтересовало: язва в желудке, когда нужно взять биопсию и так далее. Гепатолог, человек, который лечил пациента с циррозом алкогольного генеза, на фоне жировой дистрофии, и он видит, что есть какие-то изменения, что он взял анализ на альфа-фетопротеин, еще что-то, то есть в цепочке здоровый человек и онкологический пациент все равно существует врач, который направил к онкологу. И очень часто, читая заключение, рекомендована консультация онколога. Вплоть до того, что стоматолог, увидев во рту язвочку, или проктолога что-то смутило, или гинеколога, и он пишет в своем заключении – консультация онколога, то есть тот, кто направляет к онкологу. Редко бывает, что пациент сам себе поставил диагноз, но такие исключения тоже бывают.
Ирина Швиденко:
Как раз хотела спросить, можно ли сразу прийти к онкологу, сказать: «Доктор, я хотел бы провериться», – или все-таки нужно пройти сначала одного, второго, третьего и только с заключением, с направлением идти?
Антон Иванов:
За последние 10 лет онконастороженность у населения очень сильно выросла, потому что очень много освещенных медийных историй, когда звезда заболела, это все откладывает определенный отпечаток на сознание обывателя. Кожные проявления, родинка не понравилась – я не считаю, что это плохо, и я не считаю, что это истерия. Есть расстройство, ассоциированное с тем, что человек считает, что у него есть онкология. Иногда бывает так, что прошел 20 специалистов, все говорят: «Наверное, психически не очень здоровый человек». А в итоге 21-й врач находит у него онкологию, такое тоже бывает. И надо очень аккуратно относиться к пациентам, которые считают, что у них рак, это не всегда исключительно в рамках психиатрического диагноза. Зачастую эти подозрения, сомнения могут оказаться действительно подтвержденным диагнозом.
Ирина Швиденко:
Вернемся к гепатоцеллюлярному раку. Что именно он сильно затрагивает и какой может быть диагноз и прогноз в лечении?
Антон Иванов:
Я уже обмолвился о том, что заболевание возникает на фоне чего-то. Либо это жировая дистрофия печени, возникшая на фоне длительного приема анаболических стероидов, культуристы используют анаболические стероиды, и они очень тяжело болеют, если у них возникает гепатоцеллюлярный рак на фоне длительного приема анаболических стероидов. И мы этого пациента издалека видим, мы знаем, что это культурист, вроде пышет здоровьем, а на самом деле все не так. И это очень тревожная группа, потому что до 45 лет, а у него уже глобальные проблемы, которых никто не ожидал.
Ирина Швиденко:
Быстро развивается в организме?
Антон Иванов:
Это раз, поскольку все-таки молодой организм, а во-вторых, препараты, ускоряющие любые обменные процессы, в том числе ускоряют и обмен недоброкачественных клеток. Но, как правило, это пациенты, у которых в анамнезе в прошлом был гепатит, он пролеченный, но есть вещи, которые неизменимы, то есть если возникает фиброз печени, то из этого состояния выйти достаточно тяжело. И тут нужно наблюдать и смотреть за определенным опухолевым маркером, альфа-фетопротеином, за тканью печени, делать фиброэластометрию, делать МРТ по необходимости или экспертные УЗИ. Эти пациенты попадают в поле зрения онколога, так как зачастую они оказываются у онколога раньше, чем у них появился гепатоцеллюлярный рак, потому что есть сомнительные регенераторные узлы, они обращаются к онкологу и дальше у него наблюдаются.
Очень часто это на фоне ничего. Мы до сих пор зачастую не можем найти истинную причину заболевания, оно возникает спонтанно само по себе. И мы не относим это к гепатоцеллюлярному раку. Есть генетически обусловленные заболевания, это не является до настоящего времени генетически ассоциированным или запрограммированным заболеванием. Это самостоятельно, индивидуально возникает у человека.
Ирина Швиденко:
Расскажите, как сложился Ваш опыт работы с пациентами, страдающими этим заболеванием?
Антон Иванов:
Поскольку я хирург, изначально мы этих пациентов оперировали, потом стали обмениваться опытом с европейскими коллегами, это было в нулевые года, и мы выяснили, что наконец появляются препараты, которые возможно применять для лечения, потому что изначально никаких химиотерапевтических препаратов или таргетных, современных препаратов, не существовало. И только в начале нулевых появились препараты, которые не то что заменяли операцию, а показывали результаты гораздо лучше.
Ирина Швиденко:
На сегодняшний день какое лечение самое продуктивное?
Антон Иванов:
Я не буду говорить название препаратов, но скажу, что это так называемая таргетная иммунотерапия, это то, что касается лекарственной терапии. Для себя я понимаю, что самое эффективное – это трансплантация печени. Если создавали когда-то трансплантацию, то трансплантация почки – это первое место, трансплантация печени по важности я бы назвал, что это второе место на всю человеческую популяцию. Это по методике, поражен орган, существует четкий отбор, кому нужно делать, кому не нужно. Но если мы говорим о глобальном, что ты максимально можешь сделать для человека, то ты это сделаешь.
Я говорил, что мы работаем в частной клинике, в частной медицине в России нет трансплантации, хотя в других странах это приветствуется, и частные клиники занимаются трансплантацией печени. Вообще тема отдельная, я думаю, что у вас наверняка будут или были эксперты, кто занимается непосредственно трансплантацией, потому что это очень важно, очень интересно.
Ирина Швиденко:
Мы с Вами сделаем следующий эфир как раз на эту тему.
Антон Иванов:
Я сторонник футурологии и считаю, что очень скоро у нас будет эфир по поводу того, какие органы и как выращивать отдельно, вот это гораздо интереснее. Я думаю, что наши зрители будут свидетелями эпохи в медицине, когда будут выращивать органы. Сейчас уже стоматологи в Японии научились искусственно выращивать в человеке зуб, это всего лишь вопрос времени, я не верю, что это будет напечатано на 3D-принтере, скорее всего, выращивать будут в самом человеке, просто стимулировать. Человек должен будет до 150 лет жить, я среди тех мечтателей, кто планирует эту возрастную планку преодолеть. И самое главное, преодолеть ее в здравом уме и трезвом сознании и с теми же физическими параметрами, которые есть сейчас, но это не касается тематики сегодняшней встречи, хотя, если все правильно лечить, то и это в том числе.
Так вот, если мы видим, что пациенту необходимо выполнить трансплантацию, то у нас есть наши партнеры в государственной клинике, кто занимается непосредственно трансплантацией, а это всегда очень непростая тематика, так как либо родственник должен стать донором, но таких пациентов не так много, потому что существует риск не только для реципиента, кому пересаживают, но и для донора, потому что у него забирают больше половины печени, и наш первый принцип – не навреди. В основном это трупная трансплантация, и тех пациентов, кому нужно пересаживать печень, и то количество донорских органов несопоставимо. Хотя ситуация чуть-чуть выравнивается в лучшую сторону, и это за счет того, что в первую очередь врачи становятся более просвещенные, они понимают, что трансплантация – это очень важная часть лечения. Был такой период, когда трансплантация в России была не в фаворе, но сейчас ситуация выравнивается, и я рад, что мы по каким-то критериям начинаем подходить к очень хорошим показателям по Европе, по миру. И я знаю крупные федеральные центры, где начинают выполнять пересадку, где исторически этого не делали.
Ирина Швиденко:
На сегодняшний день можно ли сделать пациенту хирургическое вмешательство и препаратное, совмещать, или для каждого пациента разное?
Антон Иванов:
У нас существует хитрая барселонская классификация, сейчас я выдам большую медицинскую тайну, где значение врача очень сильно приуменьшено. Там деревце, и тебе показывают, что если показатели такие-то или размер опухоли такой-то, то тебе нужно действовать так. То есть решение может принять искусственный интеллект или человек со средним медицинским образованием, потому что настолько четко расписаны критерии лечения, и это не случайность, а то, что уже отработано на тысячах пациентов. Мы знаем, что оптимальное лечение для пациента с такой патологией – иди сюда, делай это. А уже вариантов – лекарственная терапия, потом бридж, то есть мостик, переход, сначала делать локальное воздействие, либо радиочастотную абляцию, либо химиоэмболизацию, потом делают операцию или трансплантацию, как правило, на одном пациенте может быть сконцентрировано несколько специалистов, которые один за другим выполняют то или иное с двумя задачами – продлить жизнь пациента и улучшить качество его жизни.
Ирина Швиденко:
Сколько таких пациентов Вы наблюдали и лечили в прошлом году и в этом?
Антон Иванов:
У специалиста, кто может себя назвать экспертом, это всегда 50 и более. Но надо понимать, что это не 50 первичных пациентов, а это 50 и более пациентов, которые у тебя наблюдаются иногда годами. И тут вопрос к тому, насколько ты хороший доктор. Не чем больше у тебя пациентов, а чем дольше у тебя наблюдаются пациенты, вот это очень важно. Экспертом я бы называл человека, у которого есть опыт исцеления, то есть те пациенты, которые могут сказать, что они прожили пять и более лет без рецидива заболевания. Тут я могу сказать, что, наверное, я эксперт.
Ирина Швиденко:
С какими сложностями Вы сталкивались во время лечения?
Антон Иванов:
Сложности не всегда медицинского характера, зачастую это сложности диагностики, не всегда заболевание удается легко диагностировать. Второе – логистические, пациенты иногда живут достаточно далеко, и не на каждое обследование они могут приехать из дальних регионов. Они стараются у себя пройти это обследование, а его качество не всегда может соответствовать критериям. И тут ты боишься просмотреть. У меня было несколько пациентов, которые постоянно проживали за рубежом. И так получалось, что они приезжали в Россию уже в очень тяжелом состоянии. Я просто впрыгивал в последний вагон, пытался каким-то образом им помочь, потому что пациенты с такой нозологией должны находиться недалеко от своих врачей, беда может случиться внезапно. Когда мы учились в Австрии, Вене, и мы смотрели этих пациентов, они изначально попадают даже не в стационар, они попадают в реанимацию. У многих пациентов, кто страдает от этой патологии, первая встреча может проходить с врачом-реаниматологом, казалось бы, в обеспеченной и жирной Европе, где как будто все можно, а за это ничего не будет. Ничего подобного.
Мы не скрываем, что существует определенная проблема с лекарственным обеспечением. Не все наши пациенты могут получить качественные лекарства, а самое главное вовремя. Если у нас существует определенная периодичность прохождения лечения, определенная схема лечения, то мы стараемся этого придерживаться.
И всегда проблема с людьми, с теми специалистами, которым мы передаем наших пациентов. Мы проводим несколько курсов лечения, дальше пациенты едут по месту жительства. И не всегда в регионах, хотя, казалось бы, все врачи, с которыми мы общаемся, достаточно грамотные. Мы посещаем одни и те же конференции, но почему-то в практической деятельности так бывает, что не всегда пациенты могут получить адекватную помощь и вовремя поменять лекарственные линии лекарственной терапии, или вовремя направить к специалистам-хирургам, не всегда так получается. Видимо, это за счет того, что врачи занимаются всеми патологиями, а мы выделяем себе только какую-то узкую направленность. Пациенты говорят: «Доктор, вы же гений». А какой я гений? Вы ко мне пришли уже с готовым диагнозом, вас направили из пяти источников. Ничего подобного нет. А у первичного врача 20 пациентов в день, и у одного рак молочной железы, у другого ротоглотка, а тут у пациента гепатоцеллюлярный рак, про который он где-то не дочитал. Приходят пациенты и жалуются: «Нам 2 месяца ставили диагноз». Существуют две проблемы – либо вы 2 месяца ждали УЗИ или МРТ, это действительно преступление, а если трудный диагноз, не могут его поставить, говорят: «Придите через месяц, мы посмотрим», – это уже другое, это не про непрофессионализм, это трудность диагноза. У нас точно так же, ко мне приходят – у человека гистология, МРТ готовы, только напиши, как лечить, пройди опять по этой лесенке, и все замечательно, все здорово. Говорят: «Те врачи плохие, а Вы, Антон Александрович, гений». Ничего подобного. Я, конечно, не отрицаю, всегда принимаю все, что хорошего в мой адрес говорят, но признаюсь, что это не всегда так.
Ирина Швиденко:
Как можно попасть к вам в клинику и именно к Вам на прием? Что для этого нужно сделать?
Антон Иванов:
Можно записаться на прием. На нашей страничке есть QR-код, по которому вы можете перейти, и найти нас в социальных сетях несложно, есть наш сайт в интернете, в конце концов, иногда обращаются напрямую ко мне. Для меня принципиальной разницы нет, самое главное – это конечный результат, чтобы пациенту была оказана качественная медицинская помощь. Очень часто пациенты смущаются, говорят: «Вы работаете в частной клинике, я не смогу себе позволить лечение». Я говорю: «Главное – придите на прием, мы с вами поговорим и подумаем, где вы сможете лечиться, какую помощь вам нужно оказывать». Эта маршрутизация и логистика онкологического пациента гораздо важнее, чем сиюминутно заработать на консультации. Частная медицина становится с человеческим лицом, это из суровых стоматологов, которые продают по цене квартиры полный набор 32 зуба. Нет, и я открою секрет, что очень много специалистов и профессионалов уходят в частную медицину, и к ним туда попасть гораздо проще и менее страшно.
Первую консультацию каждый может себе позволить оплатить, основное –услышать мнение эксперта, может быть, даже не одного. Мы часто говорим такое словосочетание «второе мнение». Главное, чтобы это второе мнение не было 32-м мнением, потому что есть пациенты, которые ходят по кругу, всю Москву обошли, собрали 32 мнения и со второй стадии перешли в четвертую. Как в автосервис приезжают и говорят: «Мне нужно колеса поменять». Ему говорят: «Нет, не нужно». Точно так же в медицине есть пациент, который приходит, говорит: «Доктор, мне нужно сделать операцию». Я говорю: «Знаете, по статистике, если вам сделать операцию, вы проживете меньше, чем если вам ее не делать». А у него в голове уже готовое решение, он решил, что ему психологически, физически нужно от этого заболевания избавиться, вырезать, убрать, чтобы он жил отдельно. Нет. Все-таки слушайте экспертов. А как выбрать эксперта – почитать отзывы, хотя отзывы в онкологии – это очень сомнительно. У меня есть масса примеров, когда пациенты долго у нас лечились, и не очень долго, мы старались все сделать, но все мы смертны, и когда, не дай Бог, наш пациент погибает, мы видим реакцию родственников, и зачастую даже в этой тяжелой ситуации родные и близкие подходят, говорят, что вы сделали все, что могли, они видят, что врачи боролись. Мы не можем вылечить всех пациентов, но важно то, что ты старался помочь, ты применял все свои знания, не стеснялся обращаться за сторонней помощью к другим специалистам, если ты что-то не понимаешь. Гораздо хуже невнимание, когда не обращают внимания, когда первичный прием идет 2-3 минуты, или то, что для меня лично, как для специалиста, занимающегося узкой патологией, ко мне приходит пациент и рассказывает что-то больше, чем знаю я, но я не говорю то, что касается БАДов, хотя я и там вынужден читать, но когда приходят пациенты и рассказывают тебе больше, ну такое чувство стыда, а это их жизнь, они вынуждены узнавать больше. Я не скрываю, что по тому же гепатоцеллюлярному раку существует пациентский Telegram-канал, в котором я тоже состою. И я состою там не только как эксперт, не только маршрутизируют ко мне, рекомендуют, но я иногда что-то читаю. Во-первых, ты должен услышать того человека, который к тебе приходит, и он спрашивает: «А почему это? Какие побочные эффекты? Куда мне дальше идти?» И ты оттуда черпаешь темы для своих социальных сетей, для вопросов, ты должен подготовиться к ответу. Также иногда мы там читаем и то, что должны бы мы знать и рассказывать пациентам. Я не стесняюсь читать пациентские чаты, если это объективно, не лечение морошкой в условиях Крайнего Севера.
Ирина Швиденко:
Расскажите о своей команде.
Антон Иванов:
В медицине это одна из специальностей, где команда имеет очень важное значение. Мне повезло, что в основном всех своих врачей, медсестер брали из федеральных клинических институтов, потому что это думающие специалисты, нацеленные на персонифицированную медицину, не на поток, и диагностов. Тут же важно все. Если неправильно сделаны УЗИ, если неправильно расшифрована компьютерная томография, то все остальное… Гистологи, патоморфологи, кто изучает непосредственно препараты, я старался сделать так, чтобы те врачи, которые меня окружают, и те, с кем мы работаем, это всегда специалисты высокого уровня. Тут не до экономии, важен профессионализм в первую очередь. И второе, чтобы это были адекватные люди, потому что иногда звезды от медицины, как в любой специальности, тяжело управляемые и с ними сложно работать. Мы стараемся, чтобы у нас в коллективе было единение, мы команда, team.
Ирина Швиденко:
Предоставляете ли вы пациентам, их родственникам психотерапевтическую помощь?
Антон Иванов:
Безусловно, я тоже пишу об этом в своих социальных блогах, это очень важная часть. От принятия диагноза, от момента, когда впервые пациенту озвучен диагноз, до момента тяжелых испытаний, до того, что пациенту не помогает химиотерапия, ему приходится с третьей на четвертую, с четвертой на пятую линию химиотерапии, до того, когда у него появляются побочные эффекты, выпадают волосы, когда он теряет по тем или иным причинам работу, иногда и в семьях не все благополучно, когда кто-то болеет, это не всегда муж и жена, болеют родители, болеют дети, это очень тяжелая ситуация, которую врач, который непосредственно занимается лечением онкологии, не вывозит. Тут нужны специалисты, и не просто специалисты, а именно онкопсихологи, это огромная специальность. И у нас есть такие специалисты, равно как реабилитологи.
Говорят, рак, онкология, зачем мне физкультура или физиотерапия? Ничего подобного. Вот там как раз нужно. Раньше было такое поверие, что нельзя заниматься физкультурой или нельзя физиотерапию онкологическим пациентам. Сейчас все изменилось, и существуют огромные брошюры по тому, что можно делать, мы тут велосипед не изобретаем.
Ирина Швиденко:
Какие дополнительные обследования Вы бы рекомендовали своим пациентам?
Антон Иванов:
Обязательно общий биохимический анализ крови, ультразвуковое исследование брюшной полости малого таза и женщинам, и мужчинам. После определенного возраста опухолевые маркеры, женщинам обязательно маммография, сначала УЗИ, потом маммография, это возрастная процедура, раньше мы не делаем. Обязательно все-таки не рентген, а КТ грудной клетки, потому что рак легкого никуда не девается, его не так много, как раньше, но все равно существует. И обязательно гастро- и колоноскопия, это база.
Ирина Швиденко:
Гастро- и колоноскопию сколько раз можно делать?
Антон Иванов:
Если все окей, то одного раза в год вполне достаточно. У нас получается, что больше делают гастроскопию, а по факту рака желудка и рака толстой кишки приблизительно одно и то же количество. Если уж делать, то делайте все, тем более сейчас это проводится под седацией, и все достаточно неплохо переносится, не пыточные процедуры.
Ирина Швиденко:
Сколько занимает времени?
Антон Иванов:
Существует еще подготовка. Вторую часть дня накануне вы тоже заняты, а так от входа пациента в клинику до выхода и то, что он может сесть за руль и самостоятельно уехать, это полтора-два часа.
Ирина Швиденко:
Можно ли у вас в клинике делать чекап?
Антон Иванов:
Безусловно. У нас существует определенная чекапная программа, но все равно врач общей практики до того, как выполнять чекап, индивидуально составляет абстрактному пациенту, что ему нужно делать с учетом того, что у пациента было, семейного анамнеза, все индивидуально.
Ирина Швиденко:
Эти моменты нельзя упускать, если в семье что-то есть?
Антон Иванов:
Для этого существует сначала консультация, а потом отдельно для каждого пациента составляется план чекапа.
Ирина Швиденко:
У нас вопрос от зрителя – как будет выглядеть восстановление после операции и сколько времени проведу в больнице?
Антон Иванов:
Как правило, это 1-2 дня в реанимации, говоря о резекции печени, и 7-14 дней в стационаре. Но если пациент живет недалеко, мы стараемся пораньше отпустить. Если пациент приехал из региона, с Дальнего Востока, то если мы пациента отпускаем, то отпускаем его уверенно, чтобы он мог спокойно уехать, чтобы мы спокойно могли отдыхать и знать, что с ним все будет хорошо.
Ирина Швиденко:
Через сколько этому пациенту к вам вновь нужно приехать?
Антон Иванов:
Мы стараемся ставить 1-2 месяца. Если все окей, то через 2 месяца пациент приезжает к нам, если ему не требуется дополнительное лечение. Если ему требуется проведение химиотерапии, то в выписке будет указан день, когда ему нужно явиться на проведение химиотерапии.
Ирина Швиденко:
Какие возможные риски могут быть после операции?
Антон Иванов:
Это отдельная тема. Мы всегда боимся кровотечения, того, что если мы пересекаем желчные протоки, не дай Бог, будет где-то подтекание желчи, но никто не гарантирует, что у пациентов в послеоперационном периоде не разовьется острый коронарный синдром, тромбоэмболия, те осложнения, которые с основным заболеванием никаким образом не связаны.
Ирина Швиденко:
Правильно понимаю, что когда пациент выходит из вашей клиники и уезжает к себе, где он проживает, то ему нужно наблюдаться у врача.
Антон Иванов:
Мы всегда даем выбор, но никогда от наших пациентов не отказываемся и всегда за то, чтобы они наблюдались у нас даже по телефону, даже в режиме онлайн-формата, есть преемственность, и лучше, когда ты знаешь пациента, ты можешь его понять и понять, что для него лучше.
Ирина Швиденко:
Как может повлиять на трудоспособность?
Антон Иванов:
Задача современной онкологии – это не просто излечение пациента и попытаться его вылечить, а в первую очередь речь идет о том, чтобы продлить ему жизнь, мы говорим о пятилетней, десятилетней выживаемости. Но второе, за что мы боремся, это качество жизни. А качество жизни подразумевает, что если человек трудоспособного возраста, чтобы он вернулся на свою работу в том же качестве, социальная реабилитация наших пациентов, это очень важно, потому что если человек прожил на месяц, на два, на три, на год больше, но провел в больнице, то ни для кого это хорошим не будет. И мы всегда ориентируемся на то, что пациент должен вернуться обратно в социум и желательно встроиться в ту же клеточку, в которой он находился до того, как с нами встретился.
Ирина Швиденко:
Как операция повлияет на пищеварение и потребность в ферментах, инсулине?
Антон Иванов:
Как правило, инсулин не требуется, ферменты – мы всем пациентам с патологией печени, даже не опухолевой, назначаем ферменты и препараты, улучшающие печеночный метаболизм, то есть мы всегда пациентам назначаем, даже если у них нет онкопатологии, не буду называть препарат, но все прекрасно знают, что если болит печень, выпей такой-то препарат, потому что они на самом деле работают. Ферменты наши пациенты будут принимать, это абсолютно нормально, и здоровые тоже их принимают.
Ирина Швиденко:
Наш эфир подходит к завершению. Несколько слов нашим слушателям, зрителям от Вас.
Антон Иванов:
Хотел вас поблагодарить за то, что разрешили нам выступить, осветить нашу проблематику, то, за что мы радеем, и то, что нас беспокоит. А нашим пациентам хочется пожелать, и потенциальным пациентам, и их родственникам, в первую очередь найти своего врача. Я буду повторять 100 000 раз и больше – найдите того специалиста, выберите, кто будет с вами заниматься, от этого будет зависеть все остальное, потому что все-таки личность в медицине имеет колоссальное значение, равно как и то место, та клиника, в которой вы будете проходить лечение. Вот такой посыл нашей сегодняшней встречи хотелось бы передать для наших пациентов. И еще раз огромное спасибо и до новых встреч.
Ирина Швиденко:
Антон, спасибо большое, что Вы нашли для нас время, приехали к нам сегодня на эфир. Мы сегодня поговорили на такую тему, как выбрать своего онколога, эксперта в гепатоцеллюлярном раке и раке поджелудочной железы. У нас в гостях был Антон Иванов, медицинский директор клиники МАММА, врач-онколог-хирург, онкохирург, химиотерапевт и кандидат медицинских наук. Будьте здоровы, берегите себя и своих близких.