Как работает психиатрическая служба?

Виктория Читлова: С Вами очередной выпуск передачи "Пси-Лекторий" и я, её ведущая, Виктория Читлова, врач-психиатр, психотерапевт. Сегодня мы будем разбираться, как устроена психиатрическая служба в нашей стране. Мой гость Ольга Карпенко, врач-психиатр, заведующая организационно-методическим отделом больницы N3 и сопредседатель секции профилактической медицины Всероссийской психиатрической ассоциации. 

Виктория Читлова: Хотела бы предварить нашу сегодняшнюю беседу небольшим клиническим примером. Буквально вчера ко мне на приём пришёл пациент, который очень долгое время, грубо говоря, ходил по разным врачам разных специальностей. Начиная от неврологов, потом переходил кардиологам, к терапевтам, обследовал головной мозг, обследовал позвоночник и так далее. Началось всё с панических атак. Он ещё не знал, что это такое. Внезапные приступы паники, вегетативные реакции в виде потливости и сердцебиения. К его сожалению, и к нашему всеобщему сожалению, это осложнилось депрессией, человек начал терять в весе. Что происходит в голове у пациента, когда он резко, без видимых причин начинает терять вес? Конечно же, он в первую очередь задумывается, нет ли у него онкологии. Охваченный тревогой о собственном здоровье, он циркулировал и между онкологами в том числе. К сожалению, можно сказать, что ему не повезло. Он намучился, практически, год ему не могли поставить диагноз и он не получал адекватного лечения. Я бы даже сказала, что здесь не конкретно вина специалистов. Сама стигма внутри наших пациентов, то есть мнительность по поводу работы психиатра предостерегала, так сказать, его от похода к психиатру. Более того, ему неоднократно об этом намекали и говорили, что можно бы и полечиться. И вот, как мера отчаяния, он всё-таки пришёл на приём к психиатру, психотерапевту.

Виктория Читлова: Я бы хотела нашу беседу с Ольгой начать с того, чтобы мы рассмотрели, в каких местах вообще сидят психиатры. Это же не только больницы и диспансеры, правда, Ольга?

Ольга Карпенко: Да, совершенно верно, но, к этому случаю я могу ещё добавить: ему повезло, что он всего лишь один год занимался походами по врачам. Практика показывает, что это могут быть даже десятилетия, и только потом человек доходит до специалиста, который ему нужен, до психиатра.

Где найти психиатра? Конечно, в первую очередь, это психоневрологический диспансер, это психиатрическая больница. Но сейчас есть тенденция, во всём мире международная тенденция, что психиатрические больницы закрываются, пациенты из них выходят, и им надо оказывать помощь по месту их жительства без отрыва от их реальной жизни. Точно так же из этих больниц вместе с пациентами выходят и психиатры. 

Виктория Читлова: Куда же они деваются, Ольга? 

Ольга Карпенко: Психиатры – примерно туда же, куда и пациенты, они идут в первичное звено медицинской помощи – поликлиники, соматические стационары. Они интегрируются в общую медицинскую сеть. 

Виктория Читлова:  Мне бы хотелось сделать акцент на том, что психиатр занимается большим диапазоном патологий. Это не обязательно острые психотические состояния. Это большой диапазон, начиная от лёгких, так называемых, пограничных состояний, ими мы называем депрессии лёгкой, умеренной тяжести, разнообразные тревожные состояния, панические атаки, обсессивно-компульсивные состояния и так далее. Эта зона, сфера деятельности психиатра, очень активно нагружена. Нагружается пациентами ввиду того, что мы лучше выявляем, стигма среди населения падает и у всех появляется большая возможность обратиться к специалисту. Ещё хотелось бы отметить, что культура в нашей стране воспринимать психиатрию, неврологию, допустим, в первую очередь все идут к неврологам, пошла от Бехтерева Владимира Михайловича, когда он воспринимал психоневрологию воедино. Это был очень значимый, колоссальный шаг в науке того времени, начала XX века, когда великий учёный представил, что проявления психики и работа головного мозга связаны. Сейчас мы к этому, конечно, приходим. Но, пока развивалась отечественная психиатрия, неврология и психиатрия, к сожалению, были разделены.

К сожалению, или к счастью, но наше население не всегда умеет отличить у себя панику, с которой у нас в стране следует пойти к психиатру, потому что неврологи не всегда понимают, как их лечить. Согласны со мной?

Ольга Карпенко: Абсолютно, но по факту получается, что чаще как раз идут к неврологам. Потому что есть определённая стигма, негативный ярлык, который висит на нашей специальности. Это вдвойне обидно, потому что у нас психиатрическая служба организована уникальным образом. Мы, наверное, чуть ли не единственная страна во всём мире, где к психиатру можно попасть в тот же день, когда человек захотел, сразу же и попал. Обычно к узким специалистам есть очень большой лист ожидания. Максимум, что светит жителю Англии, например, или Соединенных Штатов, это попасть на приём к семейному врачу, а тот уже дальше, если посчитает, что ему нужно экспертное мнение, направит этого человека к психиатру. Например, в Англии лист ожидания составляет три месяца, а у нас можно в тот же самый день, но никто этим не пользуется, точнее, пользуются очень ограничено. 

Виктория Читлова: Надеюсь, результатом нашей сегодняшней беседы, в том числе, станет и большее расположение к психиатрической службе.

Давайте рассмотрим с Вами более острые состояния. Может быть, мы их отнесём к расстройствам шизофренического спектра – те состояния, которых все люди боятся. Пациентов, которых обычно скрывают от глаз общественности. Что сейчас происходит в сфере оказания медицинских услуг для такого контингента?

Ольга Карпенко: Можно сказать, что наша психиатрическая служба, в основном, построена именно под этих пациентов. Она таким образом организована, что все этапы её оказания построены под пациентов с хроническими, тяжёлыми заболеваниями, к которым, в том числе, относится шизофрения, либо с острыми психозами. 

Виктория Читлова: Как работают специалисты в этой области? Пациент заболел, допустим, галлюцинаторной формой шизофрении. Что, куда следует обратиться ему, либо его родственникам, в первую очередь? Какой маршрут он будет осуществлять дальше по жизни? 

Ольга Карпенко: Тут, наверное, ключевое то, согласен этот человек пойти на приём к психиатру или не согласен. Потому что это влечёт за собой разный маршрут и разные юридические аспекты этого маршрута. Проблем нет, если человек согласен. В принципе, понятно, не все сразу готовы пойти в психоневрологический диспансер. Потому что всё ещё очень силён страх того, что его поставят на учёт. 

Виктория Читлова: Кстати, Ольга, а существует учёт в современной психиатрии?

Ольга Карпенко: Нет, уже всё, уже давно нет учёта. Раньше учёт влек за собой всегда некие социальные последствия. До сих пор есть этот страх, есть ощущение, что, если я пойду в диспансер, то всё – я никогда не смогу водить машину, я никогда не смогу устроиться на престижную работу, и всё такое прочее. 

Виктория Читлова: Как лепрозорий воспринимался этот несчастный диспансер, зажмурившись, люди туда шли за справкой, что они нормальные.  

Ольга Карпенко: Да, и даже переступив порог диспансера, все сразу думают, что всё, уже на всю жизнь у них клеймо, это где-то зафиксировалось и рано или поздно всплывёт. Всё уже в прошлом. В настоящем у нас есть консультативное наблюдение, есть диспансерное наблюдение. Учёта нет, ещё раз. 

Виктория Читлова: Что значит каждое из этих наблюдений, видов наблюдения?

Ольга Карпенко: Диспансерное наблюдение, может быть, чуть-чуть приближается к учёту, но особо никаких последствий не влечёт. Оно предназначено для пациентов с определёнными критериями. Критерии – если пациент страдает хроническим или затяжным психическим расстройством, если это расстройство тяжёлое, если оно протекает длительно или с частыми обострениями. Это люди, которые болеют серьёзными психическими расстройствами и которым нужен постоянный присмотр врача. Диспансерное наблюдение и позволяет оказывать человеку медицинскую помощь.

Диспансерное наблюдение позволяет оказывать человеку адекватную медицинскую помощь, вплоть до предотвращения инвалидности

Виктория Читлова: Адекватную помощь, то есть сопровождать пациента. Прошу отметить: не надсмотр, а присмотр за пациентом. 

Ольга Карпенко: Не секрет, что очень часто психические расстройства сопровождаются потерей критики к своему состоянию, пациент не всегда понимает, что он болен, или он не всегда чувствует, когда ему нужно обратиться к врачу. Диспансерное наблюдение за пациентами, у которых заболевания уже приобретают хронические формы, позволяет как раз отслеживать их состояние, давать им адекватную терапию, оказывать адекватное лечение, поддержку. В том числе это способствует предотвращению развития инвалидности у таких пациентов, если их адекватно лечить. 

Виктория Читлова: Пациентам могут ещё выдаваться за счёт государства препараты, правильно? Какие-то льготы у пациентов появляются.

Ольга Карпенко: Да, но это напрямую не связано с диспансерным наблюдением, это связано с диагнозами. Допустим, очень часто у нас боятся ставить диагноз шизофрения, потому что боятся расстроить человека, расстроить его родственников. Но человек таким образом лишается возможности получать препараты бесплатно, потому что диагноз шизофрения входит в льготное лекарственное обеспечение.  

Виктория Читлова: Мы можем немножко раскрыть, что такое шизофрения в широком смысле. Что мы в расстройство этого спектра вкладываем, в понимание? 

Ольга Карпенко:  Да, действительно, теперь это называется расстройство шизофренического спектра. Но, классически, у нас шизофрения, параноидная шизофрения в классическом понимании этого слова характеризуется, так называемыми, продуктивными симптомами. К ним относится бред, галлюцинации, когда человек видит то, чего не существует, когда он выстраивает какие-то концепции на изначально ложные предпосылки, которые влияют, охватывают его целиком, влияют на его поведение, на всю его психическую деятельность и его жизнь. Есть, так называемые, негативные симптомы, но все боятся продуктивных – бреда и галлюцинаций. На самом-то деле, психиатры знают, что страшнее именно негативная симптоматика, когда у человека выпадает какая-то психическая функция, когда сглаживается его эмоциональность, когда он становится менее инициативным, менее мотивированным. Плюс, ещё сейчас очень модная тема – когнитивные расстройства при шизофрении, нарушение мышления. Нарушение социального интеллекта, эмоционального интеллекта и так далее.

Виктория Читлова:  Позвольте, обобщу. Расстройства шизофренического спектра бывают и в острой форме, и более сглаженные. В своей основе они подразумевают нарушение мышления и восприятия реальности, а также деформацию личностных, эмоциональных и тех мыслительных функций, которые человека изменяют. Можно сказать, инвалидизируют. Сейчас у нас есть большой арсенал препаратов и возможностей, я имею в виду фармакологию, развитие которой влияет на модели оказания психиатрической помощи.

Ольга Карпенко: Страхи, на самом деле, остались ещё с тех времён, когда пациентов запирали в стационарах вследствие их агрессивного поведения просто для изоляции. Сейчас уже речь об этом совершенно не идёт, потому что у нас появились медикаментозные средства. Они с каждым годом развиваются, становятся все лучше и лучше. Почему сейчас идёт тенденция к закрытию психиатрических больниц? В принципе, при современных методах лечения они уже не так и нужны. Нам уже не надо изолировать пациентов, или нужно изолировать только на короткий период времени. 

Виктория Читлова: То есть в закрытые отделения, острые, где пациенты, буквально, запирались, потому что они были опасны для себя или для общества. Сейчас такое гораздо реже мы видим, это становится уже атавизмом.

Ольга Карпенко: Да, но даже об этом сейчас речи не идёт. Психиатрия точно так же, как и любая другая область медицины, работает по тому же принципу. Если у человека есть острое состояние, допустим, инфаркт миокарда, его кладут в стационар, чтобы интенсивно пролечить, чтобы потом у него не было значительных осложнений. То же самое в психиатрии: есть острые состояния, есть состояние психоза – процента кладут в стационар для интенсивного лечения и интенсивного ухода. То же самое, благодаря нашим препаратам. 

Виктория Читлова: Пациент с инфарктом миокарда, насколько мне известно, буквально несколько дней лежит в стационаре. Потом его максимально стараются мобилизировать, в социум ввести, чтобы он не утратил своих функций и чувствовал себя лучше, чем если бы он оставался в стационаре, думал о том, что он болен, это бы осложнялось массой последствий.

Ольга Карпенко: То же самое и в хирургии сейчас, тенденция после операции как можно быстрее активизировать пациента, чтобы он вставал, двигался. То же самое и в психиатрии, короткие госпитализации и дальше реабилитация. 

Виктория Читлова:  Если мы говорим о стационарном лечении, то сколько в среднем длится стационарное лечение для пациента с обострением?

Ольга Карпенко: Оно длится ровно столько, сколько нужно для снятия острой симптоматики. Конечно, зависит от характера самого приступа. Но сейчас очень меняются, как раз, сроки госпитализации. Ещё на моей памяти было, я видела пациентов, которые лежали по полгода в психиатрических больницах, три месяца, а сейчас тенденция к тому, чтобы сократить средний койко-день до 30. То есть в среднем 30 дней пациент лежит в психиатрическом стационаре в случае психотического состояния; может быть и меньше, может быть две недели, три недели. Зависит, в основном, конечно, от характера самого приступа. Первый приступ, или повторный – вот, кстати, почему ещё важно наблюдаться у психиатра. Чем чаще у человека случаются приступы, тем сложнее его выводить из приступов, тем больше требуются дозы препаратов, препараты становятся тяжелее. Поэтому, лучше ограничиться одним приступом, принимать поддерживающую терапию, в идеале, никогда больше к этому не возвращаться. 

Чем чаще у человека случаются приступы, тем сложнее его выводить из них, тем большие дозы препаратов требуются

Виктория Читлова:  Бывает, что пациенты лежат в так называемых санаторных отделениях, где патология мягче, или она вообще к другим категориям относится. Например, депрессии, панические атаки, которые очень мешают человеку. Так называемая, агорафобия, когда пациент из-за тревоги не может выйти на улицу, пользоваться транспортом и продуктивно работать. В нашей стране есть и такие отделения. Расскажите про них.

Ольга Карпенко: Да, они есть, другое дело, что тоже их становится всё меньше, потому что в современных подходах мы не только фармакотерапию применяем, не только лекарства.  Мы ещё активно начали применять психотерапию. Как раз, расстройства, которые Вы перечислили, лечатся психотерапевтически. Более того, очень часто помещение такого человека в стационар мешает терапии этого расстройства. Его не надо никуда изолировать, его не надо интенсивно наблюдать, его, наоборот, нужно сталкивать со своим страхом, учить с этим страхом справляться, иначе все психотерапевтические техники будут неэффективны. Пациент с паническим расстройством и так старается избегать своих паник, он себя изолирует, а тут мы его ещё и в стационар кладём, то есть мы работаем на его расстройство. Поэтому, тенденция, всё-таки, уходить от стационарных форм помощи таким пациентам. 

Виктория Читлова:  Есть какие-то модели, по которым мы движемся? Как реформа в нашей стране происходит? Может, есть ориентиры, на которые мы смотрим? 

Ольга Карпенко: Очень приятно отметить, что мы находимся в международном тренде. Все наши действия в отношении реформы соответствуют рекомендациям ВОЗ. Сейчас идёт большая программа ВОЗ, называется "Международный план действий в области психического здоровья". Все изменения, которые мы наблюдаем, в частности, в Москве – сокращение стационаров, развитие амбулаторной психиатрической помощи, помещение психиатрической помощи в поликлинике, развитие служб на дому, развитие неотложной психиатрической помощи – всё идёт в соответствии с рекомендациями ВОЗ. 

Виктория Читлова:  Здесь мне хотелось бы дополнить про пациента, о котором я в начале говорила. Он уже до такой ручки, как говорится, дошёл, что я его положила в стационар. Потому что депрессия с паниками настолько развились, что, хотя бы 2 недели, положа руку на сердце, скажу, лучше я его у себя в стационаре посмотрю. Согласны Вы, всё-таки, нужны ещё санаторные отделения?

Ольга Карпенко: Да, но конкретно про этого пациента, раз у него развилась депрессия, наверное, в основном повод для госпитализации – именно его депрессивная симптоматика.

Виктория Читлова:  Подбор терапии будет проходить за эти две недели, желательно, три. Потом мы будем переходить на сочетание фармакотерапии с психотерапевтической помощью, пациент уже может долечиваться амбулаторно, укреплять своё состояние. Стоит отметить, чтобы завершить мысль, что в конкретном его случае это будет несколько месяцев, шесть месяцев или год он будет принимать фармакотерапию. Конечно, мы ему будем помогать словом.

В психиатрии ещё есть специфика, это важно учитывать: с какой бы сферой патологии пациент ни пришёл, в психиатрии лекарствами или словом лечат долго. Нужно закреплять эффект. Это не хирургия. Когда я училась в медицинском ВУЗе и выбрала специальность психиатр, надо мной подсмеивались мои коллеги, студенты, и говорили: психиатрия не орган, психиатрия не медицина, психиатр не врач. Я с этим совершенно не согласна, психиатрическая наука стоит на стыке дисциплин. Безусловно, мы должны учитывать и психологические знания, и медицину, ведь, чтобы правильно назначать препараты, мы должны ориентироваться в знаниях о работе нашего организма и его биохимии в том числе. 

Ольга Карпенко:

В отличие от зубов наши заболевания не видны не вооружённым глазом, надо глаз сначала вооружить, чтобы их увидеть. 

Виктория Читлова:  Что делать, если состояние острое и человеку надо срочно помочь? Расскажите, Ольга, про неотложную психиатрическую помощь в нашей стране. Как она работает и куда стоит обращаться?

Ольга Карпенко: Наверное, про страну ещё рано говорить, потому что неотложная психиатрическая помощь – это экспериментальная модель, которая была апробирована на базе третьей психиатрической больницы в виде пилотного проекта и показала очень высокую свою эффективность. Есть скорая помощь, она, действительно, работает по всей стране, там есть психиатрическая скорая помощь; а это – неотложная помощь, которая существует при больницах. Что это значит? Это значит, что на ней работают сотрудники этой больницы, а значит, у них есть доступ к информации о пациенте. Они обслуживают районы, которые обслуживает психиатрическая больница. Это бригада быстрого реагирования, которая может эффективно оказать всю необходимую помощь на дому, может проинформировать лечащего врача в диспансере о том, что происходит с пациентом. В конце концов, это такой буфер, который помогает, с одной стороны, быстро оказать помощь, быстро среагировать; с другой стороны, предотвратить госпитализацию пациента, оказать ему помощь ещё на том этапе, когда можно избежать госпитализации. 

Виктория Читлова:  Что делать пациентам, которые в сферу обслуживания больницы №3 не входят. Куда звонить? 

Ольга Карпенко: Можно утешить таких людей, потому что этот опыт сейчас будет распространяться на Москву. Уже есть в северо-западных регионах, в восточном округе и скоро будет ещё и на юге Москвы. Скоро вся Москва будет охвачена таким видом помощи. По поводу того, куда звонить. Мы говорили в начале, что важно, хочет человек или не хочет обращаться за помощью. Самая большая проблема, когда он не хочет, а родственники видят, что есть проблема. Обычно, когда родственники замечают, проблема уже видна невооружённым взглядом, к сожалению. Если он опасен для себя и для окружающих, ведёт себя агрессивно, либо есть суицидальные высказывания или действия, то можно позвонить в скорую помощь, об этом рассказать, позвонить участковому врачу. В этом случае прямое показание к выезду бригады скорой помощи.

Гораздо сложнее, когда есть состояние беспомощности, чаще всего у пожилых пациентов, у которых развилось слабоумие, например. Либо, когда ещё пока нет остроты состояния, но понятно, что, если не оказать помощь, то состояние будет ухудшаться. В таких случаях родственник может пойти в диспансер и написать заявление, где он может описать состояние своего близкого. На основании этого заявления врач-психиатр должен провести освидетельствование пациента. Пациент сам не хочет, соответственно, освидетельствование нужно проводить не добровольно. Недобровольное освидетельствование, если человек не опасен для себя и окружающих, проводится только по решению суда. То есть дальше психиатр направляет эти документы в суд, суд рассматривает и даёт или не даёт санкцию на недобровольное освидетельствование. На это уходит, если я не ошибаюсь, пять дней. 

Виктория Читлова: В каких ещё случаях бывает недобровольная госпитализация? 

Ольга Карпенко: Собственно, все три случая, перечисленные в законе о психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при её оказании. Это: если человек опасен для себя или окружающих, если он беспомощен, или если его состояние может ухудшиться и привести к плачевным последствиям для здоровья. 

Виктория Читлова: Если, всё-таки, пациент госпитализирован не добровольно, чем, какими последствиями в дальнейшем ему это грозит?

Ольга Карпенко: Особо, никакими. Вообще, все последствия, в основном, существуют в виде страхов, мифов. Все формы оказания помощи разработаны с точки зрения гуманизма. Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем психиатру каким-то образом превысить свои полномочия. За нами все очень зорко следят, и все комитеты по правам человека, и прокуратура следит. В общем, психиатры под очень пристальным юридическим контролем. 

Виктория Читлова: Давайте, ещё раз озвучим словами: даже если человек пролечился в стационаре, добровольно или нет, информация об этом каким-нибудь образом сможет ему навредить для трудоустройства, либо дальнейшей жизни, либо юридических дел, в том числе, связанных с недвижимостью, к примеру? 

Ольга Карпенко: Зависит от его состояния. Допустим, у человека диагноз параноидная шизофрения с частыми обострениями. Он по своему психическому состоянию ограничен, а не потому, что психиатры такие злые; точно так же, как слепой не может водить машину. Люди, у которых есть очень высокий риск обострения галлюцинаторно-бредовой симптоматики, входят в категорию людей, которым может быть просто опасно садиться за руль, опасно им самим и окружающим. 

Виктория Читлова: А пациент, перенёсший депрессию, совершенно свободно может управлять в дальнейшем транспортным средством, устраиваться на работу и так далее, его никто за руку хватать не будет. Как показывает статистика, хотя бы раз в жизни человек может перенести депрессию.

Виктория Читлова:  Мы с Вами коснулись диспансерной службы. Как она сейчас видоизменилась? Как психиатр я знаю, что сейчас диспансеры стали частью городских больниц. Для чего это было сделано, чем это полезно? 

Ольга Карпенко: Раньше в Москве, например, было несколько психиатрических больниц, было около 20 диспансеров, это были разные юридические лица. Лечение расстройств занимает довольно длительное время, иногда несколько лет, иногда всю жизнь. Человек, допустим, 60 дней лежит в стационаре, потом наблюдается в диспансере. Получается, что человек из одного юридического лица, психиатрической больницы, переходит в другое юридическое лицо, диспансер. Очень сложно было наладить правильно работу преемственности оказания медицинской помощи, передачу информации. В больнице одни лекарства, в диспансере другие; пока придёт выписка Почтой России, ещё пройдёт время, несколько недель. А если это одно юрлицо, если это одно учреждение, то, конечно, наладить работу гораздо легче, и практика это показала. 

Виктория Читлова:  Насколько я знаю, и знаю не понаслышке, диспансеры теперь эволюционируют, интегрируются, как Вы говорите, в общесоматические городские поликлиники, куда пациенты ходят по разным поводам. Расскажите про это, пожалуйста. 

Ольга Карпенко: У нас весь акцент психиатрической помощи сейчас смещен в амбулаторное звено, соответственно, нам амбулаторных подразделений нужно гораздо больше, чем есть сейчас. Фактически, в Москве будет в 2 раза больше, если сейчас 20, будет 40 этих диспансеров. Часть из них будет располагаться в поликлиниках, есть уже такой опыт в Южном Бутово. Интересный опыт, потому что всё опять окутано мифами, ведь не только пациенты боятся психиатров – врачи боятся психиатров, студенты в медицинском ВУЗе. 

Виктория Читлова:  В Южном Бутово весной нынешнего года по решению главного психиатра Москвы, Георгия Петровича Костюка, была организована, огромная, масштабная программа просветительского характера, в рамках которой мне довелось читать лекции по депрессиям в общей медицине для врачей и для населения. Смысл был в том, что депрессия – это наиболее распространённое и не очень легко диагностируемое состояние. Вам, наверное, было бы интересно услышать, как врачи реагировали. 

Они, конечно, признали, что я доктор, более того, поскольку мы говорим на одном языке, было видно, что я детализирую для врачей то, что они ещё не до конца понимают. Но это было им очень интересно, вызвало большой отклик. В Бутово начали сразу записывать пациентов, потому что увидели, что, помимо боли в спине, человек страдает ещё и плохим настроением. Пожилой человек, имеющий ряд неврологических и общесоматических проблем, проблем с семьёй и так далее, фоново имеет депрессию. Это тоже надо лечить, потому что это значимо, очень здорово снижает качество жизни. Безусловно, это вызвало большой интерес. Такой же, не меньший интерес среди населения был. Я благодарна, вообще, что у меня такая возможность была поделиться. 

Ольга Карпенко: На самом деле, от такой модели выигрывают все. Выигрывают и пациенты, выигрывают и врачи-психиатры, и врачи интернисты, врачи поликлиник. Ведь, почему не диагностируются часто депрессии? Даже иногда врач подозревает, что там есть какое-то психическое расстройство, но он не знает, вообще, как предложить человеку пойти к психиатру, как его отправить в диспансер. 

Виктория Читлова: То есть сами врачи стигматизированы. Они сами думают, что психиатр – это нечто такое, что не только пациента отпугнёт, их самих отпугивает слово «психиатр», к сожалению. 

Ольга Карпенко: Да, а так увидели люди, что психиатры не страшные, что они такие же врачи, как и они сами, что у них есть тоже медицинские методы, что они помогают. Таким образом, это здорово разгружает ведь и терапевтов. Ведь, пациенты с депрессией постоянно приходят и жалуются, они нагружают терапевтическую службу, при этом не получают помощи и являются головной болью и своим близким, и врачам участковым, и себе самим. А тут хорошая возможность оказать им помощь быстро. 

Виктория Читлова: Да, и скорость осуществления зависит ещё и от маленького, очень замечательного факта, что диспансерное отделение находится внутри поликлиники. Представьте: одна гардеробная, одна лестница, Вы можете сразу записаться к психиатру или к психотерапевту. Как мы знаем, в частных структурах помощь психотерапевта не очень-то дешёвое удовольствие. Вы можете сразу, прямиком, без направления от других специалистов записаться к специалисту в области пси-наук. 

Ольга Карпенко: Да, конечно, это прорыв. У нас государственная психиатрия становится, фактически, такого же уровня, как и частная медицина в плане сервиса и в плане удобства использования. Человек приходит в поликлинику, там очень приятное помещение, хороший ремонт и хороший доступ к самой разнообразной бесплатной помощи, в тот же день, и психиатрическая, и психотерапевтическая. Вообще, это какая-то фантастика. 

Виктория Читлова:  Мы с Вами затронули тему психосоматической медицины. Как Вам представляется дальнейшее сотрудничество врачей-психиатров и врачей разных направлений уже, допустим, не в поликлиниках, а в стационарах? Видимо, напрашиваются сами собой программы по обучению врачей-терапевтов, кардиологов, пульмонологов, гастроэнтерологов, дерматологов. Это всё смежные дисциплины, где психика тоже может проявиться негативно. Расскажите. 

Ольга Карпенко: Тоже очень большое внимание этому уделяется, Всемирная психиатрическая ассоциация выпустила целую серию рекомендаций по лечению депрессии при онкологических заболеваниях, при эндокринных расстройствах и так далее. В Англии сейчас идёт очень большая государственная программа, это называется лиазонная психиатрия. 

Виктория Читлова: Что же это такое?

Ольга Карпенко: «Лиазон» в переводе значит «связь». На самом деле, в этом контексте психиатр – больше, чем врач-психиатр, он является, вообще, связующим звеном. Там психиатры интегрированы в отделение, и в результате, они оказывают, во-первых, быстро помощь самим пациентам этого отделения, плюс, они участвуют в некоем тимбилдинге. В этих отделениях, например, пропадают конфликты между сотрудниками, становится гораздо меньше жалоб, улучшается психологический климат. Психиатр учит врачей-терапевтов, например, как быстро выявить психическое расстройство. Кроме того, он его может научить, как общаться с пациентом, как предотвращать конфликты.

Врач-психиатр становится связующим звеном в психосоматических заболеваниях
 

Виктория Читлова: А в стране это намечается все?

Ольга Карпенко: Я не знаю, как это происходит на уровне государственной программы, но я думаю, что, раз уж диспансеры внедрили в поликлиники, то это неизбежно. Есть ставки психиатров в стационарах. Пока, я думаю, до глобальной программы, как, например, в Англии, дело ещё не дошло. 

Виктория Читлова:  Я работаю на кафедре психиатрии и психосоматики Первого меда, мы читаем лекции врачам не только психиатрам, повышающим квалификацию, но и врачам из разных областей знаний. К сожалению, эти программы, курсы лекций локальные. Учреждение изъявило желание, чтобы получить новые знания, потому что они чувствуют необходимость. Очень хотелось бы, чтобы это встало на ноги, и пациенты, всё-таки, сразу приходили, куда надо. Либо, уж если взялись неврологи, либо терапевты за лечение депрессий и панических атак, чтобы это было сделано максимально правильно. 

Ольга Карпенко: Насколько я знаю, работа в этом направлении ведётся. Чтобы обучать врачей первичного звена, то есть врачей поликлиник диагностике, терапии психических расстройств, возможно, потребуется внесение поправок в существующее законодательство. Но, по крайней мере, этот тренд совершенно отчётливо прослеживается, и я думаю, что в ближайшее время будет поставлено на поток. 

Виктория Читлова:  Мне бы хотелось резюмировать и подчеркнуть, что, да, реформы происходят. Они немного пугают нас всех. Но они направлены на то, чтобы реорганизовать, переформулировать активность врачей-психиатров, чтобы их помощь была максимально полезной. Чтобы не простаивали койки, чтобы врач работал в своей сфере полно. Чтобы он был ближе к населению, чтобы пропал барьер в виде забора психиатрической больницы между врачом-психиатром и населением, скажем так, в широком смысле этого слова. Безусловно, хороший тренд, что стигма в нашем населении падает.

Что бы Вы пожелали нашим слушателям и зрителям? 

Ольга Карпенко: Уместно будет пожелать перестать бояться психиатров. Видите, мы же совсем не страшные. 

Виктория Читлова:  Второй вопрос, что бы Вы посоветовали нашим дорогим коллегам, не обязательно психиатрам? 

Ольга Карпенко:  Коллегам я бы посоветовала расширять границы своего сознания. Медицина – очень консервативная область, психиатрия тоже очень консервативна, и часто этот консерватизм мешает нам прыгнуть на качественно новый уровень. Чтобы это сделать, нужно немножко расширить свои границы. 

Виктория Читлова: Безусловно, ведь знания дают внутреннюю свободу. Чем больше мы знаем, чем больше мы понимаем, что между разными дисциплинами есть связь, тем более широко мы мыслим и можем лучше и качественнее помогать нашим пациентам. Я благодарю Вас, Ольга, за то, что Вы сегодня со мной.