Созависимость
Психология
Е. Кожина:
Это программа «Телепсихология». Мы отвечаем на Ваши вопросы, которые Вы можете присылать по адресу vopros@telepsiholog.ru. Сегодня наша тема «Созависимость». Что это такое, каковы симптомы и стоит ли задуматься. Разобраться нам поможет наш гость, клинический психолог, член Российской психотерапевтической ассоциации, руководитель женской школы «Преображение» Ольга Бирюкова.
Ольга, скажите, пожалуйста, что такое созависимость? Я вначале хотела бы процитировать определение. «Созависимость - это патологическое состояние, характеризующееся глубокой поглощённостью и сильной эмоциональной, социальной или даже физической зависимостью от другого человека». Даже сложно представить себе физическую зависимость от другого человека. С точки зрения эксперта, профессионала и человека, который давно занимается подобными вопросами, расскажите, пожалуйста, что же это такое?
О. Бирюкова:
Сам термин пришёл к нам из наркологии. Если Вы слышали о программе «12 шагов» - это анонимные алкоголики, анонимные наркоманы - как раз откуда термин и возник. Изначально, когда началось развитие и популяризация программы, эксперты и люди, которые в ней участвовали, пришли к выводу о том, что, в принципе, зависимость – болезнь семейная. Не бывает так, что человек рос в гармоничной семье, выстроил гармоничную свою собственную семью, когда вырос, и вдруг стал алкоголиком или наркоманом. Всегда есть какие-то предпосылки, которые его окружение тоже формирует.
В последующие годы этот термин вышел из зоны наркологии и ушёл в народ, в разного рода стороны, в которых люди, действительно, очень-очень тесно взаимодействуют, значительно теснее, чем позволяют зоны безопасности. Просто инстинкт самосохранения где-то нарушается, возникают какие-то сложности, связанные с тем, что человек готов или должен жертвовать собственной жизнью ради того, чтобы другой человек либо поддерживал свой патологический поведенческий паттерн, либо свой диагноз. Созависимыми мы сейчас стали называть разного рода людей, которые связаны с людьми, например, с психиатрическим статусом, то есть жёны и дети психически больных людей, у которых есть определённые проблемы с выходом в ремиссию; также жёны, дети, матери химически зависимых, отцы тоже. Это люди, которые попадают в патологические отношения, связанные с агрессией в адрес этих конкретно людей или их детей.
Е. Кожина:
То есть это всегда патология.
О. Бирюкова:
Когда мы с используем термин «созависимость», мы говорим, да, что в отношениях что-то не так.
Е. Кожина:
Можно уточнить с точки зрения бытового языка? Другими словами, у тебя должна быть проблема, чтобы я чувствовал себя счастливо рядом с тобой. Чтобы я ее решала и чувствовала себя хорошо, спокойно, правильно я Вас услышала?
О. Бирюкова:
Скорее, да. Но, не столько хорошо, спокойно или счастливо, сколько менее плохо. Сразу оговорюсь, что во всех нас есть какая-то доля созависимости, потому что человек - существо социальное и мы живём не в идеальном мире, у нас у всех есть свои какие-то травмы, у нас у всех есть свои перекосы. Естественно, что в той или иной степени нам паттерн присущ. Но, когда мы говорим про патологические отношения, мы говорим о том, что есть определённая угроза. Угроза здоровью, жизни, здоровью физиологическому, или психическому, или какому угодно, либо угроза эмоциональной сохранности, психической сохранности. Созависимый человек – это человек, который слишком много терпит, слишком много спасает.
Е. Кожина:
Например, супруг или супруга алкоголика, как раз созависимый человек, наверное?
О. Бирюкова:
В основе своей да, оттуда термин и начал своё блуждание, что называется.
Е. Кожина:
Но, наверное, не всегда. Если человек мирится с этим долгое время, то, скорее всего, налицо некая созависимость, а если человек осознаёт, что ему дискомфортно быть в семье с алкоголиком и старается что-то предпринять, чтобы вырваться из этого круга, то, наверное, это или пограничное состояние, или здесь не вопрос созависимости. Подскажите.
О. Бирюкова:
Я бы говорила о том, что всё это очень индивидуально. Кто-то вырывается. Например, девушка выросла в семье, где папа алкоголик, и во время запоев, например, применял насилие по отношению либо к ней, либо к матери. Она выросла, она видела эту семью с самого рождения, и для неё такое поведение матери с отцом является некой такой безусловной нормой. Отношение наших родителей друг к другу и отношение наших родителей к нам, это первое отношение, которое мы в своей жизни, в принципе, встречаем. Мы воспринимаем их, поскольку ребёнок – ещё существо не созревшее, очень гибкое, очень открытое к восприятию, воспринимает, как аксиому. Это единственно верный способ взаимодействия.
Е. Кожина:
Потом остаётся запрос на, например, присутствие, в данном случае, присутствие насилия уже в своей взрослой семье, правильно?
О. Бирюкова:
Сложно назвать это запросом. Но так складывается семейный сценарий, что у этой девушки больше шансов, когда она вырастет, выйти замуж за человека, который либо склонен к алкоголизации, либо он уже находится в состоянии.
Е. Кожина:
Почему, в силу чего? Она так себя безопаснее чувствует, такие условия больше напоминают ей дом? Как человек может хотеть осознанно связать свою жизнь с человеком, склонным, например, к алкоголю?
О. Бирюкова:
Слышали когда-нибудь такую фразу от людей, которые находятся либо на низком слое социальном, либо с низким образовательным порогом, которые находятся за гранью бедности, или, если взять где-нибудь глубинку: «Все так живут». Ребёнок вырастает с внутренним ощущением, что «Все так живут, разве же бывает по-другому?»
Е. Кожина:
Это не делает человека счастливым, правда же? Человек, выросший в таких условиях, уже изначально не ожидает сам для себя, что будет счастлив. Или он не осознают этого?
О. Бирюкова:
Созависимость – это не про счастье, это про определённые адаптивные механизмы. Возможно, человек не осознаёт. Опять же, я предпочитаю говорить более точечно. Я не могу сказать, что, если у Вас папа алкоголик, то всё, мы ставим на Вас крест, значит абсолютно точно, Ваша судьба предопределена. Нет, конечно, шансы повышаются. У кого-то внутреннего стержня хватает, у кого-то ресурса какого-то хватает посмотреть на жизнь бабушек, дедушек, с одной стороны, с другой стороны. Впитать в себя опыт каких-то других людей, в конце концов, подростковый возраст нам дан именно для того, чтобы отринуть те нормы, которые нам дают родители и посмотреть на большой социум. Как живут родители моих одноклассников, а как живёт вот эта семья, вот эта семья? Понять для себя, готов я мириться с этим или не готов? Если внутрь меня эта информация падает не просто на уровне осознания, «Я не только это понимаю, но я это чувствую», то есть шанс что-то изменить.
Е. Кожина:
Ольга, скажите, а вообще, возможно ли без помощи специалиста человеку довольно молодого возраста, выросшему в условиях, где присутствовал алкоголь, где присутствовало насилие в семье, осознать, что условия, в которых ты вырос, далеки до даже безопасных. Вообще, осознать то, что твои родители были не правы. Мне кажется, что это очень травматично и тяжело. Насколько это возможно сделать без помощи специалиста?
О. Бирюкова:
Осознать это, естественно, возможно, выстроить для себя новый семейный сценарий – сложнее. Мало того, что я должна принять решение о том, что я не буду общаться с людьми определённого склада, но и следовать новому сценарию. Выстроить именно, как свой новый сценарий жизни. Это сложно, но всё возможно, конечно. Обойтись без помощи специалиста кому-то сложнее, кому-то легче.
Е. Кожина:
Человек выходит в самостоятельную жизнь, например, в 20 лет или 21-22. Он понимает в какой-то момент, что, когда отец поднимает руку на его мать или на её мать, это неправильно. Проходят какие-то этапы переживания этой ситуации, рефлексия, осознание, ему тяжело. Дальше наступает самый сложный момент, когда нужно смоделировать или сформировать образ здоровой семьи, к которому молодой человек будет идти. Для этого же требуется не просто осознание, довольно серьёзный опыт требуется. Даже, я бы сказала, набор каких-то практик и техник, наверное. При этом ещё сохранить нормальные отношения со своими родителями.
О. Бирюкова:
Чтобы без помощи специалистов и без углубления в именно психологические дебри, выстроить свои новые отношения, очень часто нужно, наоборот, дистанцироваться от родителей. Может быть, временно, может быть – нет.
Е. Кожина:
Это же твои корни, как от них совсем дистанцироваться?
О. Бирюкова:
Если корни настолько деструктивные, если мы погружаемся в режим психотерапии, там, конечно, возможностей больше. Вне психотерапии возможности тоже есть, но меньше. Опять же, эти сценарии, всё то, о чём мы говорим, не гарантия того, что обязательно случится в твоей жизни. Нет. По статистике около 30% детей, выходцев из семей с подобными сложностями, продолжают этот сценарий. 30% из 100. Это каждый третий, каждый четвёртый. Шансы есть, ни в коем случае диагнозы здесь не ставим.
Е. Кожина:
Последний вопрос. Скажите, в каком примерно возрасте, исходя из Вашего опыта, люди начинают задумываться впервые? Я имею в виду, начиная самостоятельную жизнь в 20 лет или 25, или, может быть, вообще в 30. Задумываться о том, была ли модель их семьи той, которую хотят они; вообще, осознавать.
О. Бирюкова:
Я полагаю, что задумываться человек начинает где-то к подростковому возрасту. Это опыт, когда ребёнок воспринимает своих родителей с максимальной критикой. Критика может быть как относительной, насколько это возможно в подростковом возрасте, конструктивной, так и в режиме отрицания всего того, что родители пытаются ребёнку дать. И то, и другое очень полезный опыт, который ведёт к сепарации, и подавлять этот опыт ни в коем случае нельзя со стороны родителей. Надо дать побунтовать, если этот бунт будет подавлен, то у ребёнка он может проявляться в других моментах, вплоть до очень-очень зрелого возраста.
Е. Кожина:
Давайте, перейдём к вопросам. Ирина, 45 лет. «У меня такая проблема. Есть сын, 20 лет. Головой понимаю, что ему пора жить самостоятельно и самостоятельно принимать решения. Но мне очень грустно от этого, даже представить себе не могу, как я проживу без него. У нас очень хорошие отношения, даже дружеские. Мы многим делимся друг с другом, понимаем и поддерживаем друг друга. Но мой сын никогда не работал, все основные решения мы с мужем, в общем-то, принимали всегда сами. Но, что меня особенно тревожит, это то, что у него никогда не было отношений с девушками. Он никогда нас не знакомил, да я и сама знаю с его же слов, что он не с кем не встречается. Мой муж говорит, что именно из-за моей гиперопеки он таким вырос». Здесь нет вопроса, но проблема описана.
О. Бирюкова:
У Ирины есть абсолютно, как я вижу, разумное понимание ситуации. К сожалению, она не видит для себя каких-то возможностей, чтобы эту ситуацию решить, но на осознанном уровне формулирует проблему достаточно чётко. Да, сына нужно отпустить, да, где-то сыну нужно поставить, если не ультиматум, но, по крайней мере, достаточно жёсткие рамки. Потому что мальчик вырос, мальчику 22 года, это уже тот возраст, когда, возможно, он либо закончил институт, либо закончил техникум, какая-то профессия, возможно, уже есть или скоро будет. Что пора работать, родители его не могут вечно содержать.
По поводу девушки, сейчас это уже, по большому счёту, история, которую сын должен реализовывать сам. Маме лучше заняться своей личной жизнью, а личную жизнь сына оставить ему. Пусть он сам решает, когда ему заводить девушку, заводить ли ему девушку или заниматься какими-то своими процессами в виде бизнеса и всего остального. Это его жизнь, чем меньше вмешиваются в неё родители, чем меньше они показывают своё беспокойство, тем лучше для него же. Но свои собственные рамки, связанные с местом жительства, с бюджетом, с тем, кто как вкладывается в семью, с тем, кто какие ситуации в семью привносит, потому что у каждого взрослого ребёнка есть свои секреты от родителей, это естественно, и они должны быть. У родителей тоже должны быть свои секреты от детей, потому что это разные поколения. Иерархия существует. Близкие отношения с детьми, это очень здорово. Здорово то, что Ирина смогла такие отношения с сыном выстроить. Но опять же, муж в этой картинке начал фигурировать на последних строчках. Поэтому я думаю, что ей стоит переключить внимание на мужа, а сын разберётся сам, он уже взрослый.
Е. Кожина:
Усматривается ли здесь вопрос созависимости Ирины от своего ребёнка?
О. Бирюкова:
Скорее да, чем нет. Но нужно посмотреть, конечно, глубже. Вероятностно, скорее да, чем нет, детальнее я не берусь судить.
Е. Кожина:
Марина, Санкт-Петербург. «Мой муж - алкоголик. Сначала всё было безобидно, одна-две бутылки пива после работы вечером за телевизором. Потом три-четыре бутылки, потом он сменил работу, стал по долгу службы много встречаться с клиентами, почти каждый день, и почти каждый раз возвращался домой хмельной. Карьера пошла в гору, мы очень радовались, но случилось так, что эта карьера встала нам боком. Мужу выдали машину с водителем, с этого всё и началось. Пока он был за рулём сам, неудобство от того, что оставляешь машину вечером у ресторана, иногда сдерживало его, а водитель снял последнее препятствие. Теперь трезвым своего мужа я почти не вижу, только по утрам. Мы никуда не ходим, разговаривать можем, только если я с ним разделю бокал, другой. Я мужа люблю, но очень устала от алкоголя и проблем, которые приходится из-за этого решать. Думаю, с работы мужа тоже скоро попросят, было уже несколько предупреждений. Что мне делать?»
О. Бирюкова:
В этом письме, что примечательно, наверное, процентов 70 текста, это описание жизни мужа. Марина здесь ставит себя куда-то на второе место. Единственное, что может здесь сделать Марина, это обратить внимание на себя и признать тот факт, что только она хозяйка своей собственной жизни, и что только она самый главный в своей жизни человек. Муж, дети, это все те люди, которые от нас дальше, чем мы сами. Поэтому, сначала кислородную маску на себя. Со своей карьерой пусть разбирается муж, это его личное дело. Семейный бюджет и семейные вопросы, связанные с тем, как выстраиваются роли, мы не знаем здесь. Работает жена или нет, есть у неё собственный досуг или нет. Семейный досуг сократился, да, к сожалению, побочные эффекты алкоголизации. Поэтому, в первую очередь, на себя обращаем внимание, занимаемся своей жизнью, формируем свой досуг. Чем меньше мы социально, эмоционально и физически вовлекаемся в алкоголизацию мужа, тем мы сохраннее остаёмся.
Е. Кожина:
Не вовлекаться в алкоголизацию – наверное, не значит закрывать на это глаза. Это как-то отстраниться от ситуации в силу того, что даже сама фактура письма, как Вы точно заметили, в основном описывает ситуацию мужа. Наверное, Марине будет сделать довольно непросто. С чего начать, какие должны быть первые шаги? Получается так, что Марина не описывает, что есть какие-то межличностные проблемы, проблемы идут с привязкой к алкоголю. С чего начать?
О. Бирюкова:
Я бы рекомендовала переписать это письмо только для себя, не обязательно его отправлять. Переписать письмо, исходя из описания своих собственных переживаний. Что я чувствую по поводу того, что с моим мужем такая ситуация происходит? Каково мне? Заострить внимание о том, какие с ней происходят метаморфозы, как изменилась её, лично её жизнь. Как изменилось её восприятие своей семьи, её восприятие своего мужа. Ведь, на самом деле, она не знает, что происходит тогда, когда его нет дома. С его слов она знает, что он сегодня снова выпил, потому что шофёр вез, ему не надо садиться за руль, так стало проще. Но это его интерпретация. На самом деле, он пьёт, потому что он алкоголик, а не потому, что у него шофёр. Нам этого достаточно.
Ей надо начать обращать внимание на то, что вот здесь ей обидно, здесь очень страшно, и разводиться и по какой-то причине ей тоже очень страшно. Помимо того, что её муж употребляет много алкоголя, мы ничего об этой семье не знаем. Как изменились их ежедневные рутины? Отсутствие досуга, да, здесь звучит, и всё. Мы не знаем, какой он пьяный. Может быть, он приходит, ложиться спать, и ей просто одиноко сидеть перед телевизором одной. Может быть, он становится агрессивным или, наоборот, очень занудным, или ещё каким-то. На неё это как-то влияет, вопрос в том, как? Ей надо покопаться именно в себе и попытаться наладить контакт с собой, где её дискомфорт, что может сделать её счастливой? Очень часто бывает так, что зависимые знают, чего они не хотят, но им сложно сказать, чего они хотят. Когда я задаю своим клиентам вопрос: «Дорогая моя, а что же ты хочешь в этой ситуации, какого ты хочешь результата?», они начинают долго-долго перечислять, что я не хочу вот этого, я не хочу вот этого, я не хочу, чтобы он, я не хочу, чтобы у меня болело...
Е. Кожина:
Наверное, Марина не хочет, чтобы он алкоголь принимал.
О. Бирюкова:
Да, но это же манипулятивный запрос. Психолог не может сделать, чтобы муж Марины перестал употреблять алкоголь. Психолог может сделать что-то вместе с Мариной для Марины. Поэтому, здесь надо работать с её личным состоянием.
В сложных жизненных ситуациях важно понять, что ты хочешь иметь, а не от чего хочешь избавиться
Е. Кожина:
Итак, начать с оценки своего состояния и буквально написать самой себе письмо о том, чтоб Вы испытываете от такой ситуации.
Антон. «Мне 35, со своей женой уже вместе 5 лет. Несколько месяцев назад поменял работу, стало много командировок. Каждые две недели улетаю на несколько дней. В начале всё было хорошо, думал, что периодические командировки будут только освежать отношения. Но на деле оказалось, что моя жена ревнует меня к новой работе, устраивает истерики, когда я уезжаю. Такое ощущение, что моё присутствие рядом обязательно 24 часа в сутки. Что делать?» Тоже получается, что больше описывает состояние партнёра. Давайте, предположим, что Антону, естественно, плохо от того, что жена устраивает истерики, когда он уезжает. Что ему дискомфортно от того, что он должен присутствовать 24 часа в сутки. Вообще, наверное, не очень комфортно для любого.
О. Бирюкова:
Здесь есть такой момент, что человек, взрослый человек, отношения муж и жена – это партнёрские отношения. Если взрослый человек, партнёр чувствует, что он должен быть привязан к кому-то 24 часа в сутки, и этот «кто-то» не младенец, то возникают вопросы о том, почему он это должен делать? Откуда взялись эти долги? Что происходит, в принципе, внутри семьи? Возможно, у жены есть какие-то поводы для ревности, возможно нет. Может быть, это не ревность, а что-то ещё. Но здесь он вовлечён в ситуацию, когда он тоже теряет контроль над своей собственной жизнью. Здесь мы ищем компромиссы в режиме либо семейной терапии, либо, как минимум, домашних семейных диалогов на тему того, что происходит с тобой, что происходит со мной в нашей ситуации. Почему тебе так плохо, из-за чего мне так плохо. Может быть, это какая-то старая тема, которую жена не может простить.
Е. Кожина:
Вопрос довольно ёмкий, и проблема сама довольно распространённая, когда кто-то ожидает от тебя, что ты 24 часа в сутки будешь рядом. Скажите, есть ли здесь симптоматика созависимости? Очевидно, что мы не можем говорить предметно про жену, но давайте, построим гипотезы.
О. Бирюкова:
Полагаю, что определённая симптоматика есть. Есть подозрение у меня, что у Антона сложности с выстраиванием своих личностных границ, с тем, чтобы наладить диалог с женой, увидеть причинно-следственные связи, что произошло, в какой момент это произошло, или так было всегда, может быть, на этом строились их отношения. Антон, опять же, не пишет о своих переживаниях, о своих чувствах, есть такое ощущение, я сейчас предполагаю, что он чувствует себя жертвой обстоятельств или жертвой поведения своей жены. Эта жертвенность, ощущение себя жертвой, что жена как будто в данной ситуации выступает агрессором. Антон, вероятно, пытается в письме привлечь на свою сторону какого-то спасителя, который расскажет ему, что сделать, как ему выбраться из ситуации.
Е. Кожина:
Что делать Антону, если, действительно, он оказался в статусе жертвы?
О. Бирюкова:
Перестать быть жертвой. Осознать, что здесь где-то его границы нарушены. Когда я говорю про границы, я очень часто своим клиентам привожу такую метафору. Давайте предположим, что у Вас есть свой собственный выстроенный любимый дом. Вокруг дома есть сад, вокруг сада есть забор, в заборе есть калитка и от калитки к дому ведет тропинка. Этот сад Вы посадили с большой любовью своими руками, и для Вас каждая травинка, каждое деревце – что-то очень нежное, любимое и трепетное. Вдруг кто-то из близких видит Вас через забор и вместо того, чтобы воспользоваться калиткой или постучать, начинает перелезать через забор с криками: «Антоха, выходи, я тебе сейчас расскажу, чего ты от меня спрятался у себя в доме», или ещё что-то. Забор может сломаться, клумба рядом с забором может быть затоптана. В момент, когда у условного Антона возникает потребность сказать «стоп», вот с этого момента и начинается либо возможность изменения ситуации, либо страх конфликта. Если данный человек говорит «стоп» тогда, когда гость уже зашёл в его дом в грязной обуви и прыгает в грязной обуви у него на кровати, тогда без конфликта не обойдётся. За шкирку со своей кровати скинуть своего близкого и выпроводить его за ворота не получится.
Е. Кожина:
Мы сейчас ушли глубоко в метафору. Другими словами, Вы говорите о границах каждого супруга внутри одной семьи. У каждого супруга, исходя из метафоры, должен быть такой дом и некий участок, для него дорогой, туда заходить можно по тропинке, открыв калитку, то есть проявляя уважение. Я не раз, и Вы, наверное, сталкивались с позицией, что у супругов всё общее, что интересы, действительно, могут быть разные, но только когда они не фактически разные. Кто-то любит мясо, кто-то любит рыбу, или жена не будет играть в футбол, к примеру, а у мужа это хобби очень выражено. А всё остальное общее, и границ у супругов не должно быть. Семьи, безусловно, разные, но предположим, семья, где общий бюджет, общие дети, общее имущество, дом, квартира, что угодно, проблемы, почему должна быть эта граница?
О. Бирюкова:
Граница в любом случае есть всегда. Самая близкая к нам граница, это наша кожа. Под кожу мы далеко не каждого человека к себе пустим, далеко не каждого врача мы пустим со шприцом к себе. Это физическая граница. Чем дальше, тем большее количество людей мы к себе готовы подпускать.
Е. Кожина:
Разве не лестно Антону, что его хотят видеть 24 часа в сутки рядом с собой? Более того, есть люди, которые ждут, что они будут нужны 24 часа в сутки.
О. Бирюкова:
В этом и есть та штука, которая называется созависимость.
Е. Кожина:
Тогда ещё раз вернёмся к обоснованию личностных барьеров. Вы сказали, что есть физические границы, обусловленные нашим телом, есть, наверное, личностные зоны, у каждого своя. А дальше?
О. Бирюкова:
Дальше мы выходим на социальной уровень, это уже чуть дальше, чем семья. У каждого человека в каждой семье есть, грубо говоря, три зоны, если мы говорим о партнёрах: моё, твоё и наше. Моё - это значит, что у меня должно быть своё собственное время, в моём доме у меня должно быть своё собственное пространство, начиная от того, что мои тапочки, что никто не заходит, например, в туалет, когда я там нахожусь, моё место на кровати, моя любимая подушка или что-то ещё. Каждый выбирает своё то, что для него важно, чтобы никто не пользовался. У кого-то свой ноутбук с паролем. Это вопрос договорённости, вопрос личного комфорта.
Е. Кожина:
Другими словами, если Антону некомфортно, что от него ожидают, что он будет 24 часа в сутки дома, то ему надо об этом заявить.
О. Бирюкова:
Конечно. Как минимум, ему нужно заявить и нужно говорить о том, что ему это дискомфортно, как ему это дискомфортно, его обижает недоверие, или он чувствует себя должным и у него чувство вины появляется. Может быть, это стыд, вообще, перед коллегами, что жена так цепляется и бесконечно дергает его, когда он на совещаниях, когда он отсутствует. В чем конкретно его дискомфорт, мы не знаем, он об этом ничего не пишет.
В отношениях с партнёром надо договариваться о границах взаимодействия
Е. Кожина:
Да, об этом не пишет. Другими словами, Антону, как и Марине Вы бы порекомендовали осознать, что именно приносит дискомфорт в данной ситуации, и обсудить этот вопрос с женой. Но выстраивание границ, зачастую, может обидеть супруга. Как донести, что мои границы – это не проявление неуважения к тебе, а, наоборот, проявление уважения ко мне, если оно таковым является? Как сделать так, чтобы человек не обиделся?
О. Бирюкова:
Если учесть, что Антон, возможно, несколько лет уже находится в отношениях, где всегда всё было общим, и вдруг он начинает проявлять границы, в таких случаях сложно обойтись без конфликта. Но конфликт – это та материя, в которой очень много бывает и пользы. Глубинная мотивация конфликта может работать либо на разрыв отношений, либо на их сближение. Если всё было общим, и однажды человек осознаёт, что теперь он хочет по-другому, очень важно начать, во-первых, проявлять уважение к границам другого человека, и спрашивать разрешения, когда он берет что-то, принадлежащее жене. Когда он не заглядывает ей через плечо в телефон, например, и просит её не делать так же. Когда есть симметричные отношения. Он не просто говорит: так, сюда не лезем, это моё, никто не берет. Он проявляет уважение к ней, к её потребностям, когда он показывает, что ему важно, что у неё есть своя территория. Он её не отвлекает, когда она смотрит свой сериал, вышивает или занимается своими делами. Если он хочет ей помочь, он об этом скорее спросит, чем будет влезать в процессы, если он знает, например, что её это может раздражать.
Е. Кожина:
Другими словами, сделать некую инвестицию, некое вложение в уважение своего партнёра с тем, чтобы потом было проще объяснить, где границы и проявление уважения к себе.
О. Бирюкова:
Уважение, в принципе, лежит в основе отношений.
Е. Кожина:
Но здесь речь идёт о нововведениях в отношениях этой супружеской пары. Обязательно, как дорога с двусторонним движением, получается.
Давайте, перейдём к следующему вопросу. Татьяна. «Я поздний ребёнок и у меня только мама. Папу при его жизни я не знала, узнала о нём только после его смерти. Несколько лет назад у моей мамы случился приступ, а потом обнаружили болезнь Альцгеймера. С тех пор я постоянно о ней забочусь. Не секрет, что для близких тяжелобольного жизнь полностью меняется, в центре внимания оказывается заболевший. У меня уже давно нет ни личной жизни, ни нормальной постоянной работы. С друзьями я тоже давно не виделась. Общаюсь в основном с такими же, как я, да и то, в социальных сетях. Год назад я получила в наследство от отца, которого никогда не видела, деньги и могу себе позволить передать маму на специальный профессиональный уход, что и сделала. Но моя жизнь от этого стала только хуже. Личной жизни, как и друзей не прибавилось, а добавилась только пустота и чувство вины. Смотрю по сторонам, люди вокруг радуются жизни и, что странно для меня, могут просто гулять, ездить на пикник, в гости. Я бы тоже так хотела. Как мне вернуться к нормальной жизни?» Татьяна достойна уважения, так вовлечённо проявляет заботу о близком. Далеко не общепринятая практика.
О. Бирюкова:
Да. С одной стороны, Татьяна всё очень хорошо осознаёт, она совершает очень, на самом деле, правильные поступки, хочется её поддержать. Потому что болезнь Альцгеймера, это очень тяжёлая ноша для близких, особенно, для детей. Конечно, она, как ребёнок в семье, имеет полное право выстроить свою собственную жизнь, свои собственные отношения, и дружеские, и личные, и семейные, и профессиональные, и заниматься своей личной жизнью со всех сторон в полном объёме.
Е. Кожина:
Но как изменилась жизнь человека, как трансформировалась, что она удивляется тому, что люди могут просто бесцельно гулять.
О. Бирюкова:
Я думаю, что после того, как она маме обеспечила должный уход, её жизнь более или менее разгрузилась физически, основной ношей стало чувство вины. Возможно, она чувствует себя предателем. Я не хочу говорить, что здесь есть созависимость, но нечто похожее, конечно, звучит. Конечно, ей очень важно осознать, что она имеет полное право быть счастливой, даже если её мама находится либо в больнице, либо с сиделкой.
Она имеет право быть счастливой, что бы ни происходило с её близкими, что бы ни происходило вообще на планете. Она уже является хорошей дочерью, она о маме заботится настолько, насколько это возможно. Заботиться о близком не в ущерб себе, соблюдать баланс очень сложно. Если получается и сохранять свою эмоциональность, и сохранять своё время для себя – моё время, мой досуг, мои возможности – в этом будет её выигрыш, если она сможет всё выстроить по-настоящему. Но основная задача здесь в том, чтобы избавиться от чувства вины. Осознать, что она целая, только она сама, она не половинка, не придаток маме. Сейчас она уже целая единица, отдельный человек, и только она несёт ответственность за свою собственную жизнь.
Е. Кожина:
Молодец, Татьяна! Конечно, осталось сейчас наполнить свою жизнь, независимо от заботы по отношению к маме. Сделать себя счастливой.
О. Бирюкова:
Ещё хотела бы небольшую ремарку в отношении Татьяны сказать, мы чуть раньше сегодня об этом говорили. Она стала обращать внимание на других людей, замечать, как здорово они наполняют свою жизнь простыми вещами. В этом и есть один из моментов избавления от созависимости. Она уже на пути, она уже много что для себя сделала.
Е. Кожина:
Мария. «Мы с моим молодым человеком недавно расстались. Всё ему объяснила. Мне хотелось семью, а ему, как оказалось, не очень. Но он продолжает меня уже почти преследовать, звонить, писать смс-ки, поджидает у работы и дома. При этом он жениться на мне так и не собирается, говорит, не готов. Встречались мы 5 лет. Он хочет вернуть то, что было, не понимаю, почему. Если человек любит, то и жениться готов, так я размышляю. Мой же не готов». Вот, вопрос: не понимаю, почему? Почему человек не отпускает, видимо, при этом жениться не готов.
О. Бирюкова:
Я думаю, если Мария узнает, почему, ничего в ее жизни не изменится. Я думаю, что ей хорошо было бы ответить для начала на другой вопрос для себя: чего она хочет от этих отношений? Она всё-таки хочет, чтобы отстал и перестал преследовать, или она хочет, чтобы женился?
Е. Кожина:
Но изначально они расстались, поскольку Мария хотела семью, а «молодому человеку, как оказалось, не очень».
О. Бирюкова:
Они всерьез расстались, или это был какой-то ультиматум на тему, что «либо ты на мне женишься, либо я теперь с тобой дружить не буду»? Если они расстались, то значит они расстались. Тогда почему её беспокоит, что он не хочет на ней жениться? Всё, они расстались. Даже если он придёт к ней с кольцом, она может сказать: дорогой мой, мы с тобой расстались, до свидания.
Е. Кожина:
Возможно, не так просто человеком, с которым пять лет встречался, расстаться быстро. Даже, может быть, со стороны Марии здесь описана большая решительность.
О. Бирюкова:
Значит, это какие-то игры и попытка отрубить кошке хвост по кусочкам. Возможно, это уже не первое расставание, возможно, там есть какая-то цикличность, предположительно. Здесь всё не так просто. Я думаю, что здесь есть двойное дно в ситуации, потому что, если уж люди расстаются, то они расстаются.
Е. Кожина:
Но очевидно, при любом сценарии Мария не хочет, чтобы отношения оставались такими же, какими они были до расставания. Молодому человеку хочется, чтобы они остались такими же. Здесь какой-то конфликт всё равно заложен.
О. Бирюкова:
Если Мария чётко понимает, что она хочет расстаться и она рассталась с ним, то нужно выстраивать свои собственные границы, свою собственную жизнь, его туда не пускать, по возможности.
Е. Кожина:
Есть ли здесь некие симптомы созависимости именно у Марии?
О. Бирюкова:
Скорее да, чем нет. Если она хочет, чтобы он к ней приполз с кольцом на одном колене, то тогда, вероятно, она выбрала не того адресата, потому что он к этому не готов, для него это может восприниматься, как насилие. Она, с одной стороны, выступает, как жертва ситуации, а с другой стороны – она насильник, который ставит очень жёсткие условия: либо ты действуешь по-моему, либо никак. Либо женишься, либо мы расстаёмся. Он выбрал, видимо, не жениться. Дальше начинаются хитросплетения и какие-то непонятные истории, связанные с манипуляциями, с давлением и со всем остальным.
Е. Кожина:
Мы в текущий момент можем ограничиться только предположениями и тем, что пока, к сожалению, счастья нет в данной ситуации.
Давайте перейдём к следующему вопросу. Никита. «Уже три года мы встречаемся с моей девушкой. Не знаю, что нас в своё время свело вместе, но у нас уже ничего общего не осталось. Она любит сидеть дома, я люблю общение с друзьями. Она вегетарианка, я мясоед. Она спит до 11, я жаворонок и в 6 утра уже бегаю в парке или в спортзале и т.д. Секса у нас уже давно нет. Никто не проявляет инициативу и желание, общих интересов не осталось. Поддержки особой я тоже не чувствую. Когда у меня возникают проблемы, со стороны девушки исходит такая позиция: твои проблемы, сам и решай. Недавно я первый раз собрался с мужеством и решил закончить наши отношения, оставить ей квартиру, деньги и уехать. И здесь её как подменили. Она стала внимательной, заботливой, проявляет инициативу, поддержку. Но мои чувства, к сожалению, это никак не возвращает, ушло доверие. Мне уже кажется, она не искренняя, а только из-за страха потери или ещё чего-то. Я уже несколько раз собирался уходить, и каждый раз истерика с шантажом и угрозами. Как мне мирно разойтись с девушкой так, чтобы остаться друзьями?»
О. Бирюкова:
Полагаю, что в данном случае никак. В этой ситуации я не вижу мотивации, для чего оставаться друзьями. Они настолько разные.
Е. Кожина:
Елена Кожина: Судя по тому, как хочет уйти Никита: оставить квартиру, деньги, хотел по-человечески поговорить со своей девушкой – наверное, для Никиты важно именно расстаться мирно?
О. Бирюкова:
Возможно, Никита здесь боится быть плохим в чьих бы то ни было глазах. Потребность быть хорошим, быть вежливым или просто приличным хочет быть. Так или иначе, случаются ситуации, когда мы неизбежно делаем нашим близким больно. Это нормально. Чем ближе к нам человек, тем большим количеством болевых точек мы с ним соприкасаемся. Расставание, в любом случае, болезненная штука. Особенно, в случае длительных отношений. То, что он готов на какие-то широкие жесты в адрес девушки, конечно же, большой плюс ему. Но, с другой стороны, ему тоже очень важно решить, чего же он в этой ситуации хочет? Я слышу, что он именно хочет расстаться. Тогда нужна расставаться. Останется ли он хорошим в её глазах или нет, это уже в глазах смотрящего, уже только от неё зависит.
Е. Кожина:
Скажите, что здесь, есть ли какие-то симптомы созависимости? Может быть, со стороны девушки? Почему сразу появляется, например, забота и поддержка, когда девушке говорят о том, что она может потерять Никиту?
О. Бирюкова:
Я бы хотела опустить эту тему, потому что кандидатуру девушки я обсуждать здесь не готова, это не её запрос, это с моей стороны было бы не этично. Со стороны Никиты, учитывая то, что там тоже есть определённая цикличность: они пытаются расстаться, дальше он видит от неё какое-то движение к себе, он, видимо, остаётся и потом снова, через несколько этапов проходит. Здесь тоже есть некая хитрость и недосказанность. С одной стороны, он пишет том, что она становится мягкой, податливой, идёт ему навстречу, с другой стороны, угрозы и шантаж. Очень неоднозначная ситуация, поэтому, ему тоже я бы порекомендовала обратить внимание, в первую очередь, на себя, а не на поиски патологии у неё в поведении. Обратить внимание на то, какие здесь его выгоды, почему же он, всё-таки, не расстался. Может быть, его страх быть плохим и его чувство вины о том, что она может с собой что-то сделать. Или то, что она про него будет думать гадости. Это может быть основополагающим фактором, из-за чего он готов портить свою жизнь и жить рядом с человеком, с которым так много несоответствий. Ни о каком счастье и благополучии речи быть не может.
Е. Кожина:
Хорошо, спасибо Вам большое за ответы!
