Жизнь после мастэктомии

Пластическая хирургия

О. Алёшина:

Добрый день, дорогие друзья! В эфире передача «Про дело» и я, её ведущая, Ольга Алёшина. Сегодня у меня в гостях пластический хирург, онколог, реконструктивный хирург Олег Ведров. Здравствуйте, Олег!

О. Ведров:

Здравствуйте!

О. Алёшина:

Олег, первый к вам вопрос. Как вы пришли к своей профессии, как вы поняли, что хотите заниматься таким серьезным и ответственным делом?

О. Ведров:

Все как обычно: начиная с какого-то детства, с какой-то школы у меня началось увлечение биологией и химией, в том числе участие в олимпиадах. Ну, и как-то со временем это увело меня в направление медицины. Соответственно, я поступил в медицинский институт. Далее было желание определиться с профессией, как всегда, некий этап поиска себя, куда уйти, в какую специальность. Походив в какие-то определенные кружки в институте, я понял, что хочу заниматься хирургией. Ну, и потом передо мной уже встал выбор области хирургии, так как их очень много. Некоторое время у меня даже было в голове стать кардиохирургом. Это тяжелая, но интересная специальность. В определённый момент я попал в силу обстоятельств к хирургу, занимавшемуся реконструкцией челюстно-лицевой области, и это и определило мое дальнейшее направление. Далее последовали определенные годы учебы, которые привели меня в область онкологии, в частности, рака молочной железы.

О. Алёшина:

 Именно в реконструкцию, да?

О. Ведров:

Когда я видел этих пациенток на определенных учебах, я видел, что этим пациенткам можно помочь. Соответственно, отсюда появилась возможность увидеть, как можно восстановить молочную железу. Это меня увлекло, скажу даже, что я немного отошёл от реконструкции челюстно-лицевых операций больше в область молочной железы. Хотя в определенный период жизни я даже зарекался, что эта тема мне не особо интересна, думал, что не мое это… Потом…

О. Алёшина:

Жизнь сама привела, да?

О. Ведров:

Ну, говорят же «не зарекайся, как раз туда и попадешь». Сейчас я получаю удовольствие от того, чем я занимаюсь.

О. Алёшина:

Это самое главное, наверное, в жизни: любить своё дело.

О. Ведров:

Да, и даже идти на него через определенные трудности. Бывает, что у нас очень длительная операция, а на следующий день опять нужно идти на работу, но если идешь на нее с удовольствием – это здорово!

О. Алёшина:

Да, я знаю, что вы сегодня к нам в эфир даже приехали после длительной операции.

О. Ведров:

Трёх.

О. Алёшина:

Даже трёх длительных операций! Это очень льстит, спасибо вам, что нашли время!

О. Ведров:

Ну, вот. Ритм жизни такой определенный, получается так.

О. Алёшина:

Давайте поговорим немного об онкологии. Первое, что интересно: как женщине понять, может быть, найти у себя первые признаки заболевания? Вообще, возможно ли это, или это возникает только тогда, когда ты случайно попадаешь на какое-то обследование? Или самому как-то можно понять?

О. Ведров:

Вообще, определенная пропаганда в средствах массовой информации есть, но, может, порой её недостаточно. Если говорить о том, как женщина может самообследоваться, то есть самостоятельно осматривать молочную железу, то, если при пальпации молочной железы выявляются какие-то уплотнения, появляются какие-то выделения из соска, то стоит все-таки обратиться к врачу. Не стоит думать, как это часто бывает, что «а, пройдет!». Пусть лучше это будет обращение к врачу, который посмотрит, выполнит определенные обследования и уже скажет, пройдет ли это. Просто так в организме ничего не происходит. Помимо этого, есть возрастные моменты (после 40 лет), когда пациенткам желательно выполнить УЗИ молочных желез, сделать маммографию…

О. Алёшина:

 В любом случае? Беспокоит – не беспокоит?

О. Ведров:

Да. На Западе есть даже стандарты, когда женщина после 40 лет идёт и делает определённый объем обследований. Делают гастроскопию (основное обследование желудка), обследование кишечника, несколько видов УЗИ, то есть все то, что у нас называется «диспансеризация». Зачастую ко мне приходят пациентки, которые при проведении диспансеризации на работе или просто ежегодном обследовании что-то находят. На работе это есть не у всех, поэтому…

О. Алёшина:

Нужно взять все в свои руки…

О. Ведров:

Да, нужно держать в своих руках, потому что по-другому – никак, к сожалению. Если человек что-то находит, то, конечно, лучше сразу обратиться к врачу. Опять-таки, к какому врачу? Это тоже частый вопрос.

О. Алёшина:

Да, к кому идти?

О. Ведров:

К терапевту идти – не очень логично. Самое простое – к онкологу или маммологу (есть у нас такие специалисты, которые специализируются именно на молочной железе), или просто к хирургу. Хотя бы с этого надо начать.

О. Алёшина:

То есть, любой врач сможет подсказать направление?

О. Ведров:

Да, потому что эти врачи в основном и сталкиваются с различными заболеваниями молочных желёз. Хирург, онколог и маммолог. В целом, если даже женщина обратится к грамотному терапевту, то он тоже подскажет, что делать. Может, на первичном этапе он назначит УЗИ или какое-то обследование. Примерно так.

О. Алёшина:

А если происходит так, что женщина самостоятельно либо через диспансеризацию обнаружила у себя какие-то подозрения на онкологию, и врач диагностировал онкологию, что делать дальше? Потому что у меня, например, при самом слове «онкология» возникает какая-то дрожь, так как это страшное заболевание. Лечится оно или не лечится, что вообще делать? Обязательна операция или можно вылечить какими-то препаратами? Что делать женщине, если ей поставили такой страшный диагноз?

О. Ведров:

Это хороший вопрос, потому что бывает, что пациентки приходят с уже запущенными, скажем так, стадиями. Проблемы часто бывают связаны именно с тем, что не знают, что делать и куда идти, к кому обращаться и с чего начинать. Если у пациентки диагностировано злокачественное образование молочной железы и поставлен уже окончательный диагноз, то возникает вопрос о том, кто дальше будет ее вести, потому что лечением рака молочной железы занимается не один специалист, хирург, к примеру. В любом случае, здесь есть определённая команда, в которую входит химиотерапевт, хирург, врач, занимающийся лучевой терапией. В принципе, это три основных специалиста. На первичном амбулаторном этапе, то есть, в поликлинике, онколог может подсказать и направить пациентку к нужному специалисту. Тут все зависит от стадии заболевания, вида опухоли, много есть факторов, которые влияют на то, с чего начинать лечение. После этого пациентке проводится лечение в хирургическом отделении, либо, возможно, на первом этапе потребуется химиотерапия, а потом уже облучение. То есть, это комбинация… Каких не нужно здесь делать ошибок? Это как некий совет пациенткам. Бывает так, что сделано какое-то обследование, например, пункция, или биопсия, то есть, пока нет окончательного ответа, но есть уже большое подозрение. Тут нужно подождать результата. А бывает и так, что это затягивается. Связано это может быть со многими факторами нашего амбулаторного звена, но бывает, что процесс затягивается на 2-3 недели. Хорошая была фраза о том, что мы сами в ответе за свое здоровье, поэтому здесь может как-то…

О. Алёшина:

То есть, стоит обращаться к платным клиникам?

О. Ведров:

Не всегда.

О. Алёшина:

Что ускорит получение результата анализов?

О. Ведров:

Обращение в специализированное учреждение. Бывает, что поликлиника отправляет материал на исследование в другое учреждение.

О. Алёшина:

 Потому что это не их профиль, правильно?

О. Ведров:

Да, может быть так. Лучше, соответственно, взять материал и, чтобы быстрее получить результат, обратиться в специализированное онкологическое учреждение.

О. Алёшина:

Это никто нам не подскажет, мы сами должны понимать это?

О. Ведров:

Зачастую доктор в поликлинике об этом не скажет. Вы имеете полное право взять материал, так и объяснив, что хотели бы получить результаты быстрее. К примеру, в Москве – это Институт Герцена, Институт Блохина, 62-я онкологическая больница. Это основное только, что я сразу вспомнил. Туда можно принести материал, и он будет готов быстрее, чем в амбулаторном звене. Бывает, что после получения материала пациенткам назначается консультация химиотерапевта. Бывает, по крайней мере, я часто это слышу от своих пациенток, что эту консультацию они ожидают месяц, а то и два.

О. Алёшина:

Что тоже очень долго.

О. Ведров:

Конечно. Если есть уже диагноз, то опять-таки вопрос, чего мы ожидаем. Стоит подыскать для себя, возможно, какие-то варианты.

О. Алёшина:

Конечно, можно просто же за период ожидания просто запустить заболевание…

О. Ведров:

 Есть такой момент, что не нужно и медлить, но и, сломя голову, бежать, куда попало, тоже не следует. Но затягивать с этим тоже, как я думаю, не стоит.

О. Алёшина:

Лучше все сразу брать в свои руки.

О. Ведров:

Да. Доктор вам будет стараться помочь в любом случае, это его работа. Но полагаться только на то, что вы отдали своё здоровье доктору, а он будет вас вести…

О. Алёшина:

У него много еще пациентов, конечно.

О. Ведров:

Да, это так зачастую. Пациентка у него не одна, а может и 10, 20 или 30 и так далее, всех в голове он может просто не удержать.

О. Алёшина:

Значит, все-таки не от врача все зависит, правильно? Это же отправляется все в какой-то исследовательский институт, у которого есть тоже определённая очередь…

О. Ведров:

Да. Бывает, что это может затянуться. Поэтому важно (я сам говорю это своим пациенткам) некоторые вещи взять в свои руки и сделать самой. Берите и делайте! Ничего в этом плохого нет, ругать вас за это никто не будет. Это ваше здоровье. Потому что по-другому – никак.

О. Алёшина:

 Онкология – наследственное заболевание, или по наследству оно передаваться не может? Есть какая-то статистика или что-то?

О. Ведров:

Есть такая вещь, как генетические мутации. Может, в средствах массовой информации вы определённое время назад слышали про «эффект Анджелины Джоли». Если у пациентки в ряде поколений есть генетические мутации, то у нее и есть определенный риск развития рака молочной железы. Ко мне обращаются пациентки, у которых нет рака. Из последнего вот могу вспомнить пациентку, которая проследила (правда я не знаю, каким способом), что у нее 7 поколений по женской линии уже умерли от рака молочной железы. У нее присутствует генетическая мутация. Проследив эту закономерность, она выполнила исследование и пришла ко мне. Что можно предложить таким пациенткам? Либо наблюдение (как вариант), либо профилактическая мастэктомия, то есть операция по удалению обоих молочных желёз, а бывает, что еще и операция в гинекологической сфере (есть там свои особенности, так что к проблеме привлекаются гинекологи). Потом можно сделать реконструкцию. По крайней мере, с этой пациенткой мы именно так и поступили. У нее были удалены обе молочные железы и установлены имплантаты.

О. Алёшина:

То есть, возможно себя заранее подстраховать, если знаете о том, что риск есть?

О. Ведров:

Да. В этой ситуации, если есть риск, то надо определиться, найти доктора, который занимается данной проблемой. Есть еще дополнительные методы исследования, после которых можно понять, что делать.

О. Алёшина:

Одному человеку можно рекомендовать просто понаблюдаться, а другому…

О. Ведров:

Там при определённых показателях есть определённый процент риска.

О. Алёшина:

Это уже определяет хирург? Или нет?

О. Ведров:

Я работаю тоже не один, у меня есть коллеги из отделения химиотерапии и из радиологии, с которыми я консультируюсь. Имея такого пациента, мы обсуждаем, что с ним лучше сделать. Обычно я не принимаю решение один. У меня есть коллеги, с которыми я коллегиально принимаю решение. Скажем так, некий консилиум.

О. Алёшина:

Конечно, одному сложно принимать такие решения, согласна.

О. Ведров:

Условно говоря, у здорового человека нужно отнять на данный момент здоровый орган. Но у него есть мутация

О. Алёшина:

То есть здесь 50 на 50.

О. Ведров:

Вот! В этом и есть нюанс, да.

О. Алёшина:

Если все-таки пришлось удалить молочные железы? Я знаю, что возможно реконструировать грудь, расскажите, как это происходит. Что это вообще такое? Мне кажется, что об этом немногие знают (я и сама не знала до недавнего времени). Расскажите, как это все вообще происходит?

О. Ведров:

Сейчас информации побольше, чем было 5 или 10 лет назад. Он есть и в средствах массовой информации, и онкологи об этом чаще говорят, в любом случае. Если у пациентки диагностирован рак, и ей предстоит операция по удалению молочной железы, то она может целенаправленно спросить у хирурга, который будет проводить операцию, можно ли ей выполнить это. Реконструкцию чаще всего выполняют два вида специалистов: либо пластический хирург, либо хирург-онколог, у которого есть подготовка по данному направлению. Пациентка, задав вопрос своему хирургу, могу ли я это выполнить, получает ответ, что «да, можете». Отсюда вопрос, как это делать? Для реконструкции молочной железы есть 2 основных метода: использование собственных тканей и использование силиконовых имплантатов, которые применяются также в косметической хирургии для простого увеличения груди. У каждого из этих методов есть плюсы и минусы, показания и противопоказания. Окончательно все решает хирург с учётом еще и того, каким он методом владеет, потому что бывает, что хирург ставит только имплантаты. Ну, наоборот не бывает, обычно, что хирург делает собственными только тканями и не умеет делать имплантаты.

О. Алёшина:

Это сложнее все-таки…

О. Ведров:

Да, есть определённый вариант подготовки, так как это более длительная и кропотливая работа. Реконструкция собственными тканями зачастую занимает больше времени. Операцию и реконструкцию можно сделать одновременно или отсрочить, это не очень принципиально. Если реконструкция имплантами может занять час операционного времени (для одной молочной железы), то реконструкция собственными тканями может занять 6 – 7 – 10 часов. К примеру, у меня на этой неделе было 2 операции по реконструкции собственными тканями (в понедельник и вчера). Они обе заняли по 10 часов, хотя реконструкция имплантами занимает час-полтора. Здесь также присутствуют вопросы подготовки пациента и реабилитации. Моим пациенткам предстоит еще лучевая терапия, и я им предложил вариант использования собственных тканей (с живота), потому что лучевая терапия не будет радикально влиять на дальнейшее приживление этого лоскута. Вот это как раз частный случай: если пациентке после операции предстоит еще курс лучевой терапии, то имплантаты не очень рекомендуются, потому что, по западной статистике, 40% уйдет в таз. Это я грубо сказал, конечно, но есть реакции, когда после лучевой терапии придется убирать имплантаты.

О. Алёшина:

И заново делать операцию?

О. Ведров:

Зачастую да. У нас в государстве, к сожалению, не всегда оплачиваются имплантаты. Реконструкция собственными тканями государством оплачивается, когда сразу это можно сделать, а имплантаты государство не оплачивает, потому что это заграничное изделие и так далее. Стоимость изделия варьируется от 30 000 до 50 000 рублей за единицу, то есть, это весомая сумма, которую пациентка может потерять. Долго можно рассказывать о плюсах и минусах имплантатов и собственных тканей. Все индивидуально, нужно рассматривать каждый случай. Если речь идет о молодой пациентке со здоровой грудью небольшого размера, то, при желании пациентки, можно как вариант ей предложить имплантаты. Если же пациентка имеет грудь от 2 размера и живот, который можно использовать, то она получает как бы пластику живота с пересадкой тканей в область груди. Как говорят пациентки, такая грудь мягкая, теплая и своя. Если пациентка потом поправится, то и грудь станет полнее, если похудеет – наоборот. То есть, такая грудь живая. С имплантатами история несколько иная.

О. Алёшина:

Ну, и процесс заживления, наверное, идет быстрее, когда своя ткань?

О. Ведров:

Процесс реабилитации не идет быстрее, потому что с использованием своих тканей связано много рисков. Опять же, есть показания, а есть противопоказания. К примеру, если пациентка – активный, заядлый курильщик, я бы не рискнул ей пересаживать лоскут, так как есть риск его потерять.

О. Алёшина:

То есть курение влияет?

О. Ведров:

 Да. Если пациентка курит, или у нее есть диабет, то риск того, что ткань не приживется, высок. В таких ситуациях стоит подумать о других вариантах реконструкции. Если же у пациентки нет вредных привычек или явных противопоказаний, то реабилитация у такой пациентки после реконструкции собственными тканями будет проходить дольше из-за большего объема хирургической травмы. Есть травма на животе и травма на груди. Требуется не менее 2 недель на то, чтобы это все зажило (это я по своему опыту говорю и по опыту своих коллег). Если реконструкция проводилась имплантатами, то через 2-3 дня пациентку уже можно выписать.

О. Алёшина:

Даже так?

О. Ведров:

По объему травмы - это примерно так же, как увеличить грудь. Техника исполнения немного иная, но 2 – 3 дня, и пациентку можно отпустить домой, а кто-то даже на следующий день уже отпускает. Все зависит от опыта и предпочтений хирурга, я предпочитаю лишние 2-3 дня подержать пациентку в клинике и понаблюдать. И пациентке так спокойнее и мне.

О. Алёшина:

Конечно. Когда берутся ткани с живота – это большое количество шрамов? Я просто пока не могу себе этого представить… Это квадрат? Если можно так себе представить?

О. Ведров:

Это эллипс. Эллипс от одной подвздошной кости до другой. При правильном предоперационном планировании он очень хорошо прячется в белье. Ну, и новый пупок, который немного виден на первых этапах, пока созревают рубцы, потом его видно уже не будет. Не всем подходит реконструкция собственными тканями, таких пациенток нужно подбирать. Помимо живота есть еще и другие варианты, откуда можно взять лоскут для реконструкции молочной железы. Это может быть также спина (но там зачастую не много тканей, и лоскут со спины обычно комбинируется с имплантатом), ягодицы, внутренняя поверхность бедра (тоже вариант для небольшой груди). Если пациентка хочет только своими тканями реконструировать, то вот такие варианты. Места забора лоскута ушиваются так, что потом они прячутся в максимально естественные складки, которые практически не видно. Естественно, полностью следов от операции никак не спрятать, к сожалению, если есть хирургическая травма, то от этого уже никуда не уйти. Однако мы стараемся все это максимально спрятать от посторонних глаз.

О. Алёшина:

Время идёт, думаю, что когда-нибудь медицина дойдет до того, что будет уже меньше швов. Надеемся, что медицина дойдет и до такого уровня, что вообще не будет онкологии.

О. Ведров:

Да, дай бог.

О. Алёшина:

Да, это лучший был бы выход. А если берется ткань живота, то что происходит с мышцами, они не затрагиваются? Берётся просто ткань?

О. Ведров:

Постараюсь объяснить максимально просто.

О. Алёшина:

Да, для меня и для слушателей.

О. Ведров:

Берётся кожно-жировой лоскут в основном. Иногда бывает, что берётся небольшой участок мышцы, через который проходит сосуд, который и питает весь этот лоскут. Иногда удается обойтись без мышцы. Я не буду сильно вдаваться в терминологию, это, может быть, будет интересно только коллегам из медицины, а простым людям такие термины ни о чем не скажут. Суть в том, что травма делается минимальная, но, по статистике, 5% имеют осложнения в виде грыж. Это место, конечно, ушивается, бывает, что и укрепляется различными сетками, как и при пластике обычной грыжи. Статистику насчет 5% я вижу и у своих коллег, которые занимаются этими операциями и в своей личной практике. Страшного ничего в этом нет, просто после операции даже при ношении бандажа пациенты могут напрягаться, могут быть какие-то индивидуальные особенности заживления, когда может, как итог, вылезти грыжа. Страшного ничего нет, нужно просто обратиться к хирургу, который эту ситуацию исправит.

О. Алёшина:

Через какое время можно возвращаться к полноценной жизни? То есть, заниматься спортом, носить тяжести?

О. Ведров:

Это в большей степени касается тех пациенток, которые проводят реконструкцию собственными тканями живота, но в мы в кулуарах говорим, что, якобы, также пациентки не смогут качать пресс. Однако, анализируя опыт коллег и свой, понимаю, что те пациентки, которым проводится реконструкция тканями с живота, не похожи на людей, которые качают пресс. У них есть некий объем тканей живота, который говорит о том, что они вряд ли когда-то этим занимались, и вряд ли будут когда-то делать там «кубики» себе. А что касается возвращения к полноценной жизни, но, наверное, охранительный режим для себя рекомендуется поддерживать в течение месяца. Как и после любой операции я бы рекомендовал…

О. Алёшина:

То есть, не так много…

О. Ведров:

В целом, нет. При имплантате я рекомендую в течение месяца не напрягать сильно эту руку стараться, потому что имплантат стоит зачастую под мышцей, соответственно, напряжение этой мышцы может немного двигать его. Поэтому в течение месяца я рекомендуют щадящий режим. Больше ничего, в общем-то. Может, не ходить в бассейн, если пациентка плавает определёнными стилями, так как может быть напряжение грудной мышцы, и связанные с этим проблемы, например, поворот имплантата, который визуально виден

О. Алёшина:

И нужно заново все делать?

О. Ведров:

Можно предложить повторную операцию в этом случае. У меня были такие ситуации, когда пациентка приходит и говорит: «Я поплавала, и у меня что-то там повернулось». Это и мне неприятно, и ей тоже, обсуждался вопрос о том, чтобы через какое-то время посмотреть. Вторая операция уже намного быстрее, она занимает всего минут 20 (повернуть имплантат, чуть подкорректировать место операции, чтобы он больше не поворачивался). Но, в любом случае, это повторные встречи с хирургом, эмоционально ничего хорошего нет в этом…

О. Алёшина:

Да, этого лучше избегать.

О. Ведров:

Да, безусловно. А если реконструкция делалась лоскутами, то здесь режим тот же: месяц в щадящем режиме. Если лоскут берется с живота, то пациентки носят бандаж от 2 до 4 месяцев, как и при остальных операциях на животе. Если лоскут взят с ягодицы или внутренней поверхности бедра, то там все чуть проще, так как нет активного напряжения на эту зону. В результате, скажем так, нюансов меньше.

О. Алёшина:

В принципе, мы сейчас говорим о том, что онкология молочной железы, несмотря на тот страх, который она вызывает – на сегодняшний день не просто излечимая болезнь, но ее можно вылечить даже, если запустить до самой тяжелой стадии (почти до самой тяжелой. Я не говорю о летальном исходе, хотя и такое тоже бывает, правильно я понимаю?

О. Ведров:

Бывают такие пациенты тоже, да.

О. Алёшина:

Даже на запущенной стадии все можно удалить, реконструировать и сделать так, что как бы почти ничего не было. Через месяц-два можно уже чувствовать себя практически абсолютно здоровой и радоваться жизни?

О. Ведров:

Идейно соглашусь, наверное, но, как показывает практика, для пациентов с уже запущенной стадией вопрос основной не в реконструкции. Бывают, конечно, пациентки на 2 и даже 3 стадии с хорошим ответом на лечение, на химиотерапию, лучевую терапию, быстрое заживление после операции (реконструкция не всегда делается одномоментно с удалением молочной железы). У пациенток с запущенной стадией выявляются проблемы системного характера, то есть метастазы в другие органы (легкие, кости и так далее). Вопрос там стоит не о необходимости реконструкции, а несколько о других проблемах…

О. Алёшина:

О спасении, наверное, прежде всего.

О. Ведров:

Ну, да. Тут вопрос о том, стоит ли делать лишнее вмешательство в организм, и как оно перенесется. Не помню пациенток из своей практики, у которых была 4 стадия и которые хотели бы сделать реконструкцию. Часто пациентки уже с распадающейся уже опухолью приходят, там уже совсем другая история.

О. Алёшина:

Главное успеть обнаружить и начать лечение на ранней стадии?

О. Ведров:

Самая благоприятная ситуация – это обнаружение на первой стадии. Бывают ситуации, когда оперируешь пациентку практически на самой-самой ранней стадии. К примеру, есть пациенты, у которых есть выделение из соска. В этом случае удаляется причина этого (так называемая внутрипротоковая папиллома), и при этом обнаруживается рак на самой ранней стадии. Это самая благоприятная ситуация, когда пациентка вовремя обратилась, увидев первые симптомы, и максимально быстро получившая нужное лечение. Есть напротив пациенты, которые ходят годами, думая, что все само пройдет. Есть люди, которые, может быть, ввиду каких-то социальных причин или религиозных не обращаются к докторам, а в итоге приходят на запущенных уже стадиях. Это те истории, которые мы слышим про лечение капустным листом и всем остальным. Разумеется, это не дает никаких положительных эффектов. А врачам, когда они получают такого пациента, приходится со всем этим разбираться и пытаться как-то хоть помочь.

О. Алёшина:

Сложно приходится…

О. Ведров:

Да, конечно.

О. Алёшина:

Тут идет уже разговор о спасении жизни, прежде всего.

О. Ведров:

Да, именно так.

О. Алёшина:

А какие есть противопоказания для реконструкции молочной железы? Кроме курения? Хотя, если женщина курит, то реконструировать все равно можно просто другим способом? Или нельзя вообще?

О. Ведров:

Некоторые западные хирурги называют курение абсолютным противопоказанием к реконструкции, то есть, не берут этих пациенток. Это скорее принципиальная просто позиция. Есть ситуации, когда вопрос можно решить, объяснив пациентке, что если она бросит курить…

О. Алёшина:

Думаю, что здесь можно бросить, с таким заболеванием…

О. Ведров:

Да, бывает, что пациентки приходят и говорят, что бросили курить. К примеру, на этапе химиотерапии им уже не до этого становится, и они бросают. Можно обсудить с пациенткой вопрос о том, что она бросает курить, и ей делается реконструкция. Бывает, что за месяц пока идет подготовка и ожидание госпитализации женщины избавляются от этой вредной привычки. Если же пациентка активно курить, несмотря ни на что, то метод реконструкции не принципиально важен. Вопрос тут в заживлении. У курильщиков, по определению, все заживает плохо. Это же касается не только реконструкции, но и любой операции вообще. Обсуждая с пациентами косметические операции, которые не касаются никак рака молочной железы, я стараюсь предупреждать, что заживать будет хуже. К примеру, пациент пришёл на пластику живота или на подтяжку груди. У таких пациентов та же самая история, и это я всегда им говорю. Если пациент это понимает, то с ним можно работать, можно его оперировать. Противопоказанием к проведению реконструкции является так называемый декомпенсированный сахарный диабет, когда у пациентки высокий уровень сахара в крови. Здесь мы имеем высокий риск осложнений после операции: неприживление силиконового имплантата или лоскута. Пациенты об этом тоже предупреждаются. Если они приводят показатели сахара в крови в норму, возможность операции уже можно обсуждать. Пусть это будет через полгода лечения у эндокринолога, это тоже не редко происходит. Общесистемными противопоказаниями, когда невозможно выполнить реконструкцию, являются проблемы с сердцем. Пациенту в этой ситуации показана онкологическая операция, то есть удаление молочной железы (ее будут выполнять по показаниям в любом случае). Мастэктомия длится обычно час приблизительно (некоторые хирурги выполняют ее за 30-40 минут, некоторые – за полтора часа), а при реконструкции длительность операции повышается, что может сказаться хуже на здоровье пациента. Если есть проблемы с сердцем, почками, то есть, общесистемные, то я обычно говорю: «Мы не враги вашего здоровья. Нужно чтобы вы на операцию не только легли, но и после нее…»

О. Алёшина:

Встали…

О. Ведров:

Встали, да, конечно.

О. Алёшина:

А возраст никак не влияет?

О. Ведров:

Есть пациентки, которым и 60 и хорошо за 60, которые обсуждают вопрос о реконструкции. Насколько помню, самая возрастная у меня была пациентка 65 лет, которая желала выполнить такую операцию. Естественно, вопрос здесь стоял из-за проблем с ношением наружного протезирования, то есть протеза, который вставляется в бюстгальтер. Это проблемы с осанкой, с бретелькой лифчика. Это те проблемы стандартные, с которыми сталкиваются все пациентки, которым реконструкция не выполняется. Именно из этих соображений она хотела выполнить операцию.

О. Алёшина:

То есть, можно сказать, что в любом возрасте?

О. Ведров:

Условно, да. Не слышал о ситуациях, когда пациентки за 70 хотели бы, но есть такие данные, что и в 70 лет выполняют эти операции.

О. Алёшина:

А в молодом возрасте онкология, наверное, очень редко встречается? Единичные случаи? До 25 лет, например?

О. Ведров:

Самая молодая пациентка из моей практики – 29 лет. Есть статистика о более молодых, но они сразу, конечно, обсуждают вопрос о том, что можно сделать. Такие пациентки чуть больше осведомлены, так как много полезной информации и в интернете можно найти. Некоторые пациенты в возрасте 45-55 лет просто не в курсе того, что можно сделать такую операцию. Меня это немного даже удивляет, но они на самом деле не в курсе. Иногда они просят сохранить хотя бы часть железы (есть такие виды операций), но о том, что ее можно полностью восстановить после удаления, бывает, просто не знают.

О. Алёшина:

Наверное, не все врачи говорят? А в 60 лет не все сидят в интернете…. По телевизору, видимо, мало показывают…Важно объяснять людям же.

О. Ведров:

Бывает так, что пациент попадает к доктору, который не выполняет просто такие операции. Это и становится проблемой…

О. Алёшина:

Но он ведь может порекомендовать? Или нет такой практики?

О. Ведров:

Есть ряд хирургов, которые это делают. У меня есть коллега, который делает мастэктомии и меня приглашает сделать реконструкцию при желании пациентки. Он и пациенткам, соответственно, это предлагает, говоря, что он сам это не делает, но есть коллега, который делает.

О. Алёшина:

Ну, это правильно, конечно!

О. Ведров:

Есть такая практика. Он уже определённого возраста, но никак не против того, чтобы пациентка такой вид лечения получила. А есть хирурги, которые не хотят… Много причин. Могут быть личные какие-то моменты, может, кто-то не хочет кого-то еще привлекать, задумываться. Сложно сказать, но есть такие проблемы.

О. Алёшина:

Так нельзя. Это неправильно…

О. Ведров:

Но это бывает, тем не менее…

О. Алёшина:

Когда лучше делать реконструкции, сразу, или через месяц, год? Влияет ли это на что-то? Или без разницы?

О. Ведров:

В целом выполнить реконструкцию можно сразу.

О. Алёшина:

То есть удалили, и сразу же сделали?

О. Ведров:

Да. Но тут нужно смотреть на стадию заболевания и возможность лечения. Повторюсь, что если предстоит лучевая терапия, то имплантаты в 30-40% случаев придется убрать, может быть лучевая реакция. В отношении лоскутов реакции тоже бывают, то не так часто, тут больше шансов того, что он сохранится. Проблема тут в психологическом факторе. Я хоть и хирург, но психологические проблемы пациента тоже вижу. А проблема в следующем: пациентка хочет избавиться от заболевания, но при этом она не хочет потерять грудь. Страх потери груди зачастую превалирует. Естественно, это очень важно для женщины.

О. Алёшина:

Наверное, все же сначала страх потерять жизнь, а на втором уже плане…

О. Ведров:

Да, появляется некая чаша весов. Женщина хочет лечь по наркоз и проснуться после него уже с грудью. И сделать это можно, конечно. Но желательно перед операцией показывать пациенткам результаты работы, то есть, как это будет выглядеть. Если этого не сделать, у нее просто шок на следующее утро может случиться. Потому что это уже однозначно не та же грудь. Я всегда говорю своим пациенткам одну вещь: «Я никогда не смогу вас воссоздать такую же, как у вас была. Могу приблизить, максимально симметризировать, сделать очень похожий сосок, но точно такую, как создала природа..».

О. Алёшина:

Понятно, конечно. Ну, и швы, все это имеет место быть, конечно.

О. Ведров:

Да. Если операция делается одномоментно, то я не разрешаю пациенткам смотреть на свою грудь на следующее утро. Не ранее, чем через неделю, когда и швы уже немного подживут

О. Алёшина:

Чтобы просто морально не травмироваться, правильно?

О. Ведров:

Да. Хотя, конечно, они видят. Я перед операцией показываю фотографии работ, как это все выглядит, какие будут швы, рубцы и так далее, как будет все через полгода выглядеть. Это проще проходит, когда пациент таким образом морально подготовлен. Когда я только начинал работать и делал первые самые операции по реконструкции, свои ошибки психологические я, естественно, делал. Были пациентки, которые после наркоза приходили в себя, видели результат, и у них был некий шок, потому что это не свое, это другое, может, другого цвета, растянуто как-то по-другому. Истерик, конечно, не было, но…

О. Алёшина:

Реабилитация уже шла по-другому.

О. Ведров:

Да, соответственно, максимально нужно все пациенткам объяснять. Самые понимающие пациентки, с реальными ожиданиями – это пациентки в отстроченном варианте. То есть, это когда пациентка уже получила лечение по поводу рака молочной железы, прошло после этого какое-то время (полгода – год), и уже после этого она приходит с желанием сделать реконструкцию. Такая женщина жила без нее уже…

О. Алёшина:

Есть уже привычка к тому, что все не так, как было

О. Ведров:

Да, она понимает, что она хочет получить хотя бы что-то. Бывают ситуации, когда случаются какие-то маленькие погрешности, тонкости и нюансы, и даже осложнения. В любом случае эти пациенты больше к операции готовы. Какие при этой ситуации бывают осложнения, то есть при проведении реконструкции? Как я уже сказал, при использовании имплантата – это, прежде всего, его потеря, неважно в каком виде. Причинами могут быть лучевая реакция, о которой я уже говорил, также инфекции (от этого, к сожалению, никто не застрахован). Бывает понятие так называющих «дремлющих инфекций», когда у пациентки спустя срок в 2-3 месяца или полгода резко все воспаляется и приходится удалять имплантат. Связано это может быть с некоей «дремлющей инфекцией» в области имплантата. А спровоцировать ее «пробуждение» может любое снижение иммунитета, в том числе, ангина или банальное переохлаждение.

О. Алёшина:

Следить нужно за здоровьем. Всегда, а тут тем более.

О. Ведров:

Да, это так, конечно. Чаще всего встречаются именно такие проблемы. Не говорим мы, конечно, о каких-то физических воздействиях. Конечно, в самолете имплантаты не взрываются, это шутка, естественно. Бывают физические воздействия, тем не менее, в виде прокола или разрыва имплантата. Хотя все современные имплантаты имеют такую структуру, что они не рвутся. Есть, конечно, экзотика, но обычно четко прослеживается причинно-следственная связь: удар, падение, авария. То есть, при спокойном, нормальном образе жизни современные имплантаты не рвутся. Что касается лоскутов – то это также инфекции, самым страшным для хирурга (ну, и для пациента, естественно) является потеря лоскута, если он не прижился ввиду ряда причин.

О. Алёшина:

Олег, у нас с вами завершилось время эфира.

О. Ведров:

Полностью?

О. Алёшина:

Да. Поэтому быстро, буквально, на полминуты, последний вопрос. Сколько это стоит? Не обязательно говорить цифры, просто скажите, речь идёт о бешеных каких-то деньгах? Или это приемлемые суммы?

О. Ведров:

Нет, суммы довольно приемлемые. На Западе это дорого, у нас – дешевле. Есть даже пациентки, которые приезжают из-за границы. Если это реконструкция имплантатами, то вариабельность идет от 100 до 200 000 рублей. До 250 000 максимум. Это примерно.

О. Алёшина:

 А если лоскут?

О. Ведров:

Если лоскут, то есть квоты, бывает, что и государство это оплачивает.

О. Алёшина:

То есть бесплатно даже можно?

О. Ведров:

Да, можно сделать такую операцию бесплатно. Бывает, что квоты попадают и на одномоментную даже реконструкцию. То есть при мастэктомии можно сделать бесплатно эту реконструкцию.

О. Алёшина:

Замечательно.

О. Ведров:

Если делать это в отсроченном периоде платно, то это тоже стоит весьма адекватных денег. Сложно судить, но сумма в итоге складывается из ряда факторов: учитываются и расходные материалы, и амортизация оборудования…

О. Алёшина:

Ну, до 500 000, допустим в России можно сделать?

О. Ведров:

Да, конечно. Я владею информацией о том, что реконструкцию собственными тканями можно в России выполнить за 150 000 – 200 000. В этих пределах.

О. Алёшина:

Ну, приемлемо. Олег, спасибо вам большое за рассказ. Эфир у нас уже 5 минут как закончился, но мы с вами чуть украли время у следующей передачи. Друзья, в эфире была передача «Про дело». Сегодня мы с вами говорили об очень серьезной теме, об онкологии молочной железы. Олегу еще раз большое спасибо за то, что он после трёх операций приехал к нам в студию и подробно рассказал о деле всей своей жизни, такой серьезной работе, которую он выполняет. Увидимся с вами через неделю. До свидания!