Радионуклидная терапия

В. Лич:

Программа «Кибер-мед», ее ведущая Валерия Лич. Сегодня у нас в гостях Крылов Валерий Васильевич, доктор медицинских наук, заведующий отделением радиохирургического лечения открытыми радионуклидами, и Рыжов Сергей, заместитель начальника ОНЛРД традиционной безопасности ЦМТУ по надзору за ядерной и радиационной безопасностью Ростехнадзора.  Сегодня поговорим о радионуклидной терапии.

Валерий Васильевич, расскажите нам, пожалуйста, что это за метод терапии, и какие в нем современные достижения?

В. Крылов:

Радионуклидная терапия - это, по сути дела, часть ядерной медицины. Сейчас очень много об этом говорится. Ядерная медицина состоит из двух больших частей: радионуклидная диагностика и радионуклидная терапия. В чем идея? Идея в том, что в радионуклидной терапии используются радиоактивные вещества, радиоактивные источники, нуклиды, соединенные с различными транспортными молекулами, которые, собственно, доставляют в необходимые места, в органы мишени, в ткани мишени, в клетки, эти самые радиоактивные заряды. Соответственно, и они воздействуют прицельным, адресным образом на выбранные нами мишени.

В. Лич:

Каким образом это происходит? Как можно молекулы направить в определенное место?

В. Крылов:

У человека, у всех живых существ идет метаболизм, обмен веществ. Результатом обмена веществ являются молекулярные обмены, химические реакции. На этих самых молекулярных, химических реакциях построена вся ядерная медицина. В чем особенность? Мы видим молекулярные реакции. В диагностике мы к этим молекулам присоединяем, чаще всего, это технеций, который позволяет увидеть этот процесс, молекулярное соединение, визуализацию молекулярную, как сейчас принято говорить, на гамма-камере. В случае терапии, мы вместо видимого, визуального технеция вставляем туда, что называется, боевой заряд. Это вещества, которые испускают поражающие элементы. Это могут быть бета-частицы, даже могут быть альфа-частицы. Соответственно, в зависимости от того, какая химическая реакция лежит в основе использования транспортного агента, то мы и выявляем. Есть некоторые природные явления; например, для рака щитовидной железы, есть уникальное природное явление, когда какой-то конкретный химический элемент накапливается в какой-то конкретной клетке. Йод накапливается в тиреоцитах, в клетках щитовидной железы, в силу того, что так природой устроено, что на поверхности тиреоцита есть специальная молекула натрий йодный симпортер, который захватывает йод и затаскивает его внутрь клетки. Вот на этом построена вся йодная диагностика, радиойодная терапия.

В. Лич:

Как давно уже происходит терапия? Когда она появилась?

В. Крылов:

Терапия происходит уже давно, истоками уходит в 1930-е годы прошлого века, в 1930-40-е годы, как раз все начиналось с изучения метаболизма радиоактивного йода. Причем, что интересно, самые первые исследования были даже на не онкологических пациентах, а на больных тиреотоксикозом. Но достаточно быстро стало понятно, что все ткани щитовидной железы реагируют, точнее сказать не реагируют, а поглощают йод. Это естественно, потому что именно из йода строятся гормональные молекулы, для которых, собственно, и создана щитовидная железа.

Дальше начали изучать метаболизм костной системы. Оказалось, что стронций активнее, чем кальций может захватываться в костной системе, и, соответственно, уже в конце 30-х – начале 40-х годов появилась первая остеотропная терапия для больных с метастазами в кости. Собственно, такова история, хотя если еще дальше пойти, во времена Марии Кюри, и чуть-чуть в те времена, то тогда радий использовался, кстати. Это магический элемент, про него надо отдельную передачу делать, потому что это магия радия, его история заслуживает отдельного обсуждения.

В. Лич:

На сегодня безопасность увеличена для пациентов? Побочные эффекты насколько сильны? Все-таки, облучение, радиация.

В. Крылов:

Обязательно надо это учитывать, без этого невозможно ни планировать, ни действовать. Конечно же, используя радиоактивные вещества, мы всегда должны взвешивать пользу и риски. Никогда нельзя что-нибудь применять, если опасности превышают планируемую пользу.

В. Лич:

Сергей, а на сегодня насколько безопасно для пациента? Они потом светятся, не светятся сами?

С. Рыжов:

Светятся, конечно, но для пациентов это метод терапии, им это необходимо. Иногда есть проблемы с их родственниками. Если выписываем пациента быстро после введения радиофармпрепарата, радиоактивного вещества, то, конечно, некоторые сложности есть. Плюс, есть небольшая, но все-таки, есть сложность в сборе отходов таких пациентов, которые тоже должны некоторое время распадаться. Если мы просто выкидываем все в мусор, конечно, рано или поздно это где-то потом, как мы говорим, «зазвенит», и все начинают искать, откуда же это все появилось.

В. Лич:

Какие меры предосторожности делать родственникам? Ведь, люди у нас чаще всего живут в многоквартирных домах, семьями, с детишками, с пожилыми людьми, со зверушками.

С. Рыжов:

Во-первых, есть критерии выписки пациента из стационара, которые по мощности дозы должны быть не превышены. Я надеюсь, что это в лечебно-профилактических учреждениях учитывают, и не выписывают раньше. Хотя, конечно, есть такое понятие как стоимость койко-дня и количество пролеченных пациентов. Как правило, они не злоупотребляют правом выписывать пациентов раньше, поэтому, все выписываются вовремя. Если они выписываются вовремя, то, как правило, проблем больших не создается.

В. Лич:

Валерий Васильевич, какая на сегодня степень рака может лечиться подобными методами? Там много ведь стадий.

В. Крылов:

Я бы не с этого начал. Не то, что стадий рака много – раков много, вообще, разновидностей. Чтобы простому человеку было понятно, о каком многообразии идет речь, надо так себе представить: сколько в организме есть разных органов и тканей, столько бывает и раков. Внутри каждого органа еще есть разные клетки, в этих разных клетках могут быть разные раки. Итого получается у нас одно великое множество, помноженное на еще одно великое множество, вот столько у нас может быть разных раков, или разных злокачественных опухолей, включая не раки – саркомы или еще какие-то лимфопролиферативные опухоли. Это колоссальнейший мир, который простым народом объединяется в слово «рак».

В. Лич:

Благодаря радионуклидной терапии, сколько сегодня пациентов возвращается домой, возвращается к нормальной жизни? Чаще всего принято считать, что онкология связана с летальным исходом.

В. Крылов:

Может быть, так оно и было когда-то. Это связано еще с тем, что люди видят, замечают онкологического больного, он на глаза попадается на стадии, которая уже является запущенной. Если человек занозу себе посадит, 1 мм заноза, она будет болеть и человек будет чувствовать; он кактусом укололся, и тоненькая иголочка, она даже не миллиметр, она еще меньше, будет болеть, будет воспаляться, и человек обязательно ее почувствует. Раковые опухоли размером 1 мм, 2 мм или более человек может никак не почувствовать. Пока он их не чувствует, они растут и делают свое злое дело. Их на этом этапе нужно искусственно чем-то выявлять, сам человек этого почувствовать не может, с этим связаны проблемы. На ранних стадиях рак хорошо излечим, но плохо выявляем. На других стадиях рак хорошо выявляем, но плохо излечим.

Где, вообще, радионуклидная терапия применяется больше всего? Безусловно, это радиоактивный йод, если говорить про онкологию, рак щитовидной железы, здесь, я считаю, наиболее успешная область в онкологии вообще. Это даже не подлежит сомнению. Сама по себе опухоль сейчас очень хорошо диагностируется, потому что расположена удобно на шее.

Раковые опухоли размером 1 – 2 мм человек может никак не почувствовать. Пока он их не чувствует, они растут и делают свое злое дело

В. Лич:

Именно на ранней стадии диагностируется, когда еще возможно лечение?

В. Крылов:

Да. Сейчас, в общем-то, налажено массовое применение ультразвуковых аппаратов, которые позволяют видеть хорошо доступные органы, такие как шея, здесь, действительно, все хорошо доступно. Множество людей обследуется, и удаётся видеть невидимое, так сказать, и неощущаемое, то есть, всевозможные миллиметровые образования. Кстати сказать, и наша страна, и весь мир столкнулся с противоположной проблемой, именно по щитовидной железе, это проблема гипердиагностики. Сейчас можно увидеть образование в щитовидной железе размером миллиметр, 2мм, 3мм, которое никогда не вырастет в течение жизни человека, в какую-нибудь угрожающую для его жизни патологию.

В. Лич:

Но надо начинать, тем не менее, лечиться?

В. Крылов:

Конечно, человек, получив такую информацию, пугается, он начинает какие-то действия предпринимать. Это непростая задача, это тема, действительно, отдельного обсуждения.

В. Лич:

Лечение чаще всего идет почему? Потому что его навязывают клиники, чтобы заработать, либо люди хотят сами перестраховаться?

В. Крылов:

Навязывание, возможно, где-то происходит, но в нашей клинике навязывания никакого не происходит, к нам направляются люди. На радионуклидную терапию люди направляются их других клиник. Радионуклидная терапия — это не тот метод, который выбирает пациентов с улицы, такого не бывает. К нам приходят люди, которым уже выполнена операция тиреоидэктомия, удалена уже щитовидная железа, и после того, как ее удалили, нужно выполнить терапию йодом. Это обязательное условие, соответственно, человек не первично к нам пришел, а уже после хирургической операции. Когда это нужно делать? Обязательно необходимо в случае, если есть отдаленные метастазы, метастазы в легкие, кости, еще куда-то. Здесь уже, безусловно, никакие другие методы не используются. Но, оговорюсь сразу, речь идет о высокодифференцированных раках щитовидной железы, которых примерно 85%.

В. Лич:

Все-таки, лечить и применять терапию до операции можно, либо же нет?

В. Крылов:

До операции – нет. Нет, нет. Нужно вначале удалить щитовидную железу вместе с опухолью, а убежавшие куда-то клетки, которые уже нельзя поймать, достать и удалить, нужно молекулярным способом, о котором мы выше говорили, настигать и уничтожать в местах, где они спрятались.

В. Лич:

Способна ли терапия предотвращать операцию, быть вместо операции, хотя бы для каких-то областей?

В. Крылов:

Это есть, да. Но не в онкологической практике на щитовидной железе, это тиреотоксикоз. Это другая совсем ситуация, другая болезнь, это болезнь, между прочим, действительно очень серьёзная. По прогнозу иногда хуже, чем рак щитовидной железы, бывают такие случаи, потому что можно заработать такие осложнения на сердечно-сосудистую систему, от которых человек может быстрее умереть, чем от рака. Да, там вместо операции используется радиоактивный йод, чтобы выключить клетки.

В. Лич:

То есть, все органы сохраняются в том виде, котором есть?

В. Крылов:

Йод избирательно накапливается только в щитовидной железе. Весь йод, который ты ввел человеку; мы проводим радиометрию таким больным. Представляете, человек выпил, допустим, условно говоря, раствор 10 милликюри йода и 97% этого йода захватилось в щитовидной железе, практически, весь йод захватился в щитовидной железе. Соответственно, дальше идет уничтожение патологических клеток, которые патологически усиленно там работают, вместо операции. На сегодняшний день это самый распространенный метод применения радиоактивного йода, на Западе применяется даже чаще, чем при раке.

В. Лич:

Расскажите, пожалуйста, а в каком виде применяется препарат? Это хранятся растворы, хранятся таблетки, это хранятся какие-то другие виды?

В. Крылов:

Если говорить о радиоактивном, есть три способа, метода введения. Пероральный, то есть человек принимает вовнутрь либо в виде таблеток, но, на самом деле, это не таблетки, а капсулы, в которые насыпан радиоактивный йод, либо это раствор. Мы в клинике применяем и тот, и другой метод, это уже зависит от разных уже технологических деталей.

В. Лич:

Сергей, скажите, пожалуйста, какой метод хранения, метод применения наиболее безопасный?

С. Рыжов:

У нас некоторые препараты вводятся ингаляционно, но это уже для терапии, не для диагностики. Какой самый безопасный метод хранения? Тут вопрос, как хранить и кто хранит? Удобнее в этом плане использовать капсулы, но, объективно, жидкая форма йода тоже работает, потому что ее проще фасовать, например, чем капсулу. Капсула должна быть отфасована на заводе, а если вам нужно добавить активности или убрать активности, то уже проблема создается. В отношении жидкого йода уже в рамках лаборатории, в отделении, можно выделить столько, сколько вам нужно, столько миллилитров, сколько надо с определенной удельной активностью, дать пациенту, чтоб он выпил, и все хорошо.

В. Лич:

Разработка радионуклидной терапии и ее применения сейчас в какую сторону ведется?

В. Крылов:

Йод с чем можно сравнить? В каменном веке было изобретено колесо; несмотря на то, что это каменный век, изобретение оказалось чрезвычайно ценным. Мы обычно говорим «каменный век» с оттенком пренебрежения, но колесом до сих пор пользуются все. Йод — это колесо, изобретенное еще давно, йод для щитовидной железы. Химия молекулы йода такова, что она может быть еще частью химических соединений. Например, метайодбензилгуанидин, меченый йодом-131, чтобы понятнее было – MIBG, или МИБГ. Он применяется либо для диагностики, если это изотоп 123, либо для терапии, если это изотоп 131, для совершенно иных заболеваний, не рака щитовидной железы, и не тиреотоксикоза. Там речь идет о нейробластомах, о некоторых опухолях эндокринной системы, абсолютно другое предназначение. Там йод используется не как самостоятельный, адресно доставляемый в клетку элемент, а как заряд, который присоединен к другой молекуле. 

С. Рыжов:

Другими словами, совершенствует форму адресной доставки.

В. Лич:

Форма доставки позволяет снизить дозу облучения?

В. Крылов:

Дело в том, что мы совсем в другое место собираемся доставлять. Здесь очень важно понимать, что йод, радио-йод-терапия ориентирована на щитовидную железу. Если у человека, например, больна не щитовидная железа, а кости больные, метастазы в костях, нам не нужна щитовидная железа, нам нужно разработать такое соединение, которое будет накапливаться в костных метастазах. Соответственно, мы должны взять вещество, которое тропно к активным метаболическим процессам в костной системе, мы должны туда встроить радиоактивный заряд, и это вещество ввести человеку внутривенно.

В. Лич:

То есть, кости на сегодня так же лечатся?

В. Крылов:

Обязательно, это на втором месте по частоте применения, больных с метастазами в кости очень много. Это колоссальная проблема. Многие раки преимущественно метастазируют в кости.

В. Лич:

Пациенты сегодня, прошедшие терапию, возвращаются к нормальной жизни?

В. Крылов:

У нас есть такие люди, которые возвращаются. Более того, у нас несколько было артистов, которые выступали с концертами в процессе лечения, между циклами, это длительная борьба. Лечение к койке не привязывает, потому что все наше лечение очень быстрое. Это лечение, так скажем, пожизненное. Рак с метастазами, генерализованный рак предстательной железы с метастазами в кости, или генерализованный рак молочной железы с метастазами в кости – эта ситуация неизлечимая, нельзя человека вылечить так, чтобы он выздоровел совсем, чтобы у него ни одной раковой клетки не осталось.

В. Лич:

На сколько это продлевает жизнь?

В. Крылов:

На много продлевает. Я бы мог принести несколько книг, подаренных пациентами, которые изменили свою жизнь, с того момента, как они заболели. Одна пациентка стала писать стихи, написала несколько книг, стала членом Союза писателей, заболев раком. Она на книге как раз написала, сколько лет она борется благодаря, прежде всего, себе. Не надо нам все приписывать, это пациенту надо приписывать, это он герой. Мы ему помогаем, это понятно, но мы ему помогаем 17 лет. При том, что есть определенное понятие о медиане выживаемости, которая во много раз меньше. Здесь очень много зависит от самых разных факторов, но жизнь можно существенно продлить, причем, не надо все списывать на один какой-то вид лечения.

С. Рыжов:

Самое главное, что качество жизни меняется. Даже не столько продолжительность иногда важна, а сколько качество, о котором мы говорим. Иногда пациент с метастазами в кости просто не может двигаться, у него болевые синдромы очень выражены. Конечно же, первоочередное – снять болевые синдромы методами, которые позволяют, как раз, очень хорошо.

В. Лич:

Терапия применяется как взрослым, так и детям?

В. Крылов:

В детстве такие заболевания редко встречаются, чтобы это был рак предстательной железы с метастазами в кости, молочной железы с метастазами в кости. Другие бывают, да, вообще, как экзотика. У нас были случаи, когда дети заболевали раком щитовидной железы, маленькие дети, совсем маленькие дети. Мы их лечили радиоактивным йодом и вылечивали.

Рак щитовидной железы от всех отличается, его можно вылечить. Ребенок потом вырастет, у него будут дети, у нас много таких наблюдений. Это, вообще, достойно того, чтобы показать людям, как ребенок лечился. Девочка лечилась у нас, у нее был рак с метастазами в легкие. Кажется, безысходная ситуация, абсолютно безысходная. Нет, она вылечилась, выросла, вышла замуж и родила детей. Они к нам приезжают иногда, мы с ними фотографируемся. Конечно, большое счастье это все видеть. Да, не всегда возможно, это возможно при некоторых опухолях, при некоторых видах лечения, и, соответственно, может быть противоположное исключение, может быть и неудача.

В. Лич:

Если сравнивать с зарубежьем, насколько наши радионуклидные, технологии, сравнимы с западными? Везде говорят, что мы отстаем, отстаем. Все-таки, не можем же мы везде отставать?

В. Крылов:

Наверное, везде мы не можем отставать, в каких-то местах мы можем отставать. По радионуклидной терапии, по радиоактивному йоду – нет, мы тут не отстаем, это точно совершенно, потому что, еще раз повторю, технология достаточно старая, хорошо отработанная. Здесь мы идем, что называется, нога в ногу, никто ни от кого не отходит, делаем все так, как и на Западе. Мы отставали очень долгое время по количеству центров, где можно пройти эту терапию, сейчас ситуация стала выправляться, центров стало довольно много, их еще больше будет. В этом смысле было отставание, оно сейчас потихонечку сглаживается, ликвидируется.

В. Лич:

Но «еще больше» звучит угрожающе. У нас растет число онкологических заболеваний на сегодня? С чем это связано?

В. Крылов:

Да, растет. Почему - это тема отдельной передачи. Но я сейчас коротенько скажу. Меня шокировал доклад академика Н.Напалкова в Минске на Съезде онкологов стран СНГ, когда он прочитал пленарную лекцию «Рак и демографические процессы». Я увидел графически, и услышал этого гениального человека, сейчас его уже нет среди живых людей. Его гениальный доклад все поставил на место, теперь стало понятно, что не может быть по-другому.

Рак — это функция возраста. Население стареет, естественный отбор отсутствует. Раньше в популяции любых живых существ, включая человека, рождалось множество детей, среди которых отбирались наиболее сильные, попадая в зону репродуктивности, они давали потомство. Все это повторялось и происходило, но сейчас, вы знаете, все совсем не так, соответственно, все это очень важно. Второй момент, очень важный – это, конечно, образ жизни. Раньше люди на свежем воздухе жили, много работали, низкоинтенсивная работа на свежем воздухе очень полезна. А такая жизнь как у нас, когда мы можем сутки напролет нервничать, что очень негативно сказывается, что факт; информационная травма, которая на всех нас действует; полное отсутствие зависимости от инсоляции, от солнечных лучей, грубейшее нарушение обмена мелатонина; про экологию – тут только ленивый не говорил, наверное.

Информационная травма – это серьезнейшая вещь, товарищи. Мы иногда об этом забываем. Я сейчас ехал по дороге, и думаю: как же так, люди напуганы радиацией, радиации боятся, а грузовика, который едет и коптит так, что не видно света белого за ним – этого почему-то люди не боятся. Это же страшнее, намного. Сколько у нас таких грузовиков ездит? Сколько у нас еще другого делается, что, на самом деле страшнее, чем какой-то человек, который прошел мимо тебя, а ему когда-то ввели йод и он у него в щитовидной железе остался, и он мимо тебя прошел. Прошел – и прошел, ну и что?

Очень большое влияние на заболеваемость раком оказывает на нас современный образ жизни

В. Лич:

Здесь, скорее всего, сам пациент боится навредить своим близким, вернувшись домой.

В. Крылов:

Пациенты тоже разные бывают. На самом деле, мы настолько сейчас перестраховываемся, что практически, может быть, это грубоватое будет сравнение. Допустим, больному мы ввели радиоактивное вещество, оно находится внутри его организма, выделяется оно, соответственно, через почки, с мочой. Давайте, подумаем, другой человек, чтобы себе по-настоящему навредить, что он должен делать? Он должен собрать эту мочу, выпить ее или вымазаться, а лучше выпить, чтобы засунуть как-то в свой организм. На деле же этого не происходит. Да, есть небольшое количество выдыхаемого в воздухе. Тут, прежде всего, ситуация, которую нужно рассматривать в плане безопасности персонала. Люди, которые все время живут в этой обстановке, все время работают, для них это имеет значение. Человек дышит, кашляет, у него выдыхается, выделяется радиоактивный йод. Не дай бог, кровотечение, или того хуже, его и вырвать может, у него рвота может быть. Ты с этим работаешь, пациентов у нас много, у нас самая большая в мире, подчеркиваю в мире, не в стране, клиника. Из-за рубежа к нам приезжают, не очень из-за дальнего рубежа. Действительно, метод хорошо отработан, он есть в других странах. Допустим, в Германии, например, клиник таких намного больше.

В. Лич:

С чем связано расположение клиники, достаточно удалённо от больших городов, крупных?

В. Крылов:

Нет, как раз, она не удаленная нисколько. Обнинск – родина мирного атома, все логично: где атом родился – там и применяется. В Москве тоже есть такие клиники. В Санкт-Петербурге должна в ближайшее время открыться эта терапия. Это не чудо, понимаете.

В. Лич:

Сами по себе клиники не опасны? Рядом с ними можно строить дома, парки?

В. Крылов:

Можно строить дома, но не на территории клиники, потому что, все-таки, будут эти люди ходить туда-сюда. Зачем там строить дома, зачем, чтоб там кто-то ходил? Там порядок должен быть больничный, определенный. У нас уже непонятно, кто кого должен бояться: прохожие пациентов, или пациенты прохожих? Не надо делать проходной двор.

На самом деле, методы радионуклидной терапии очень многообразны. Мы сейчас говорим про йод, потому что это самый известный метод, на втором месте – метастазы в кости. Кстати, можно похвастаться: наша страна, между прочим, очень сильна в этом направлении, мы здесь одни из мировых лидеров. У нас есть препараты, которых в мире ни у кого нет.

В. Лич:

Препараты эти экспортируются?

В. Крылов:

Экспорт этих препаратов – дело очень сложное. Вещества радиоактивные, они потому и особенные, быстро распадаются, их возить неудобно. Период распада йода 8 суток, его возить можно куда-то, а короткоживущие изотопы, у которых несколько часов период распада, их не очень-то удобно возить, куда-то далеко, в дальние страны.

В. Лич:

Почему тогда к нам из дальнего зарубежья не приезжают лечиться пациенты, если у нас уникальные методы, передовые? Недостаточная реклама, либо закрытость?

В. Крылов:

Я говорил о метастазах в кости, это специфическая тема, очень специфическая. Тут такие больные, им не очень удобно самим ездить куда-то. Это достаточно тяжелый контингент пациентов.

В. Лич:

Но, с другой стороны, если очень сильный болевой синдром, все-таки, жить тоже хочется.

В. Крылов:

Есть другие методы. Если говорить, в чем мы сильны, например, сейчас самым топовым препаратом в мире считается альфарадин, сафига, радий 223 дихлорид – это одно и то же, синонимы. Компания Bayer является владельцем марки, соответственно, называется сафига. Основная часть людей лечится этим препаратом. Мы тоже им пользовались, мы участники двух больших международных клинических исследований, но у нас в России разработан свой препарат, основанный на совершенно ином принципе, на основе генераторного рения, рений с золедроновой кислотой. Если в основе радия лежит мощнейшее альфа-излучение, он действует за счет этого мощного излучения, то мы в основу положили очень хитрый принцип двойного удара, химического и радиационного. Золедроновая кислота – самый сильно действующий бисфосфонат, сама по себе обладает лечебным действием, и в нее еще встроен самый мощный из известных бета-зарядов, рений. Это уникальный путь. За нами, кстати, пошел Запад.

В. Лич:

А побочный эффект у нашего препарата меньше получается?

В. Крылов:

И там, и там есть побочные эффекты. Они немножко, действительно, другие, но, у них даже метаболизм разный. Радий выводится через кишечную систему, а наш препарат выводится через почки. За счет того, что он, все-таки, бета-излучатель, у него потенциальных побочных эффектов может быть больше, потому что бета-частица летит дальше, чем альфа-частица, она может до костного мозга долететь и повредить его. Но за счет этого есть перекрестное воздействие на опухолевые клетки, чего нет при альфа-частицах. Зато в альфа-частицах есть очень мощная ионизация вокруг самой альфа-частицы, такая мощная, которая больше ничем ни достигается. У нас зато есть химическое воздействие золедроновой кислоты, которого нет в том препарате.

В. Лич:

Какова эффективность лечения нашим препаратом?

В. Крылов:

Мы сейчас провели клинические исследования. Если совокупно говорить, 60-80% – это средняя группа. Примерно, 80% больных раком предстательной железы с метастазами в кости. Опять же, в чем выражать эффективность? Если ее выражать в воздействии на болевой синдром и улучшении качества жизни – это одни показатели. Если говорить об улучшении, точнее сказать, стабилизации и замедлении прогрессирования костных метастазов – это другие показатели. Боль снимается у 80%, из них у 25% она настолько эффективно снимается, что, практически, человек отказывается от анальгетиков и прекрасно себя чувствует, как будто вообще ничего не болит.

Если говорить о замедлении, торможении опухолевого процесса, то нужен еще достаточно длительный период, чтобы все оценить, потому что мы сейчас имеем предварительные данные. Нужно наблюдать этих людей в течение длительного времени, а препарат новый. Примерно 20% получает очень выраженные, вплоть до полных метаболических ответов, когда метаболизм в опухоли, в нестатической ткани, настолько угасает, что можно говорить о том, что он там затормозился. Но затормозился он не навсегда, к сожалению, что очень важно.

В. Лич:

Лечение нужно повторять и повторять?

В. Крылов:

Да, обязательно. Компания Bayer на это пошла, и мы, благодаря им, научились тоже такому подходу. Мы очень сильно изменили стратегию лечения больных с костными метастазами, в том числе, принципиально изменив стратегический подход. Надо лечить не боль, не манифестирующий болевой синдром, когда у человека все заболело, тогда ему препарат вводим. Нет. Мы должны планомерно воздействовать на метаболизм в костных очагах, воздействовать на микроокружение метастатических клеток в костной ткани. Планомерное воздействие позволяет сдерживать не только болевой синдром, но и патологические процессы, которые там происходят. Это новая концепция, которую мы сейчас развиваем. Есть конкретные цифры, они все время меняются, но выживаемость, которую можно при этом достичь, получается по некоторым позициям такая же, как на препарате сафига, альфарадин.

Планомерное воздействие на метастатические клетки позволяет сдерживать не только болевой синдром, но и патологические процессы

В. Лич:

С точки зрения финансирования, у нас сегодня пациенты, граждане России лечатся за бюджетный счет?

В. Крылов:

Те, кто лечатся у нас – да, они лечатся за бюджетный счет; это либо высокотехнологичная медицинская помощь, либо фонд обязательного медицинского страхования. Иностранные граждане, соответственно, платно лечатся. Опять же, никто не отменял дополнительное медицинское страхование, пожалуйста, это очень хорошо.

В. Лич:

Насколько сегодня финансируются разработки в области радионуклидной терапии и, вообще, ядерной медицины? Сегодня финансирование происходит только за счет государства, или частные фонды, инвесторы тоже присутствуют?

В. Крылов:

Наибольшие успехи сейчас в разработках, в ядерной медицине, конечно, принадлежат частным компаниям, например, «Фармсинтез». Они, как раз, создали Золирен, про который я говорил, они очень много прекурсоров новых создали, которые сейчас годятся для прицельной диагностики в онкологии, для ПЭТ-диагностики, для будущей терапии. Со стороны государства, понимаете, есть определенные монополии, допустим, Госкорпорация «Росатом», соответственно, вся изотопная отрасль в этом монопольном управлении находится. Хотелось бы, конечно, чтобы они нас как-то послушали и обратились к нам лицом по-настоящему.

В. Лич:

Насколько частные инвесторы могут зайти в медицинскую отрасль, с точки зрения ядерной медицины? Насколько сейчас эта отрасль закрыта и это возможно?

В. Крылов:

Нет, сейчас очень много примеров, Аркадий Зиновьевич Столпнер, и вся его большая-большая, мощная команда. Нет, сейчас, так сказать, двери открылись, инвесторы зашли, процессы идут очень мощно повсеместно, особенно, с созданием ПЭТ-центров. В общем-то, это массовое явление.

В. Лич:

Чаще всего инвестор российский, либо зарубежный? Интересно же, кому будут разработки принадлежать, в нашей стране они останутся или утекут за рубеж.

В. Крылов:

Я прицельно не изучал. Тут же так, кто тебе скажет? Научные разработки, те, что я называю, принадлежат нашей стране. Если, например, вы хотите знать состав команды учредителей той или иной компании, то такую информацию от меня вы точно не получите. Людей-то мы всех знаем, которые представляют компании, а как там происходит финансирование – вопрос, не очень подходящий для обсуждения.

В. Лич:

Как много сегодня разработок ведется в вашем институте, новых, интересных разработок?

В. Крылов:

Очень много интересных разработок, связанных и с радионуклидной терапией, и с ядерной медициной. Сейчас самые-самые, на днях, буквально, первые были опыты использования брахитерапии, высокоинтенсивной, высокодозной или высокомощностной при раке молочной железы. Также у нас открылся протонный комплекс в Обнинске, это большое достижение.

В. Лич:

То есть, все-таки, миф, что онкологию не хотят лечить сами доктора и ученые, чтобы зарабатывать на людях? Онкологию хотят лечить и лечат.

В. Крылов:

Конечно же, безусловно, ее лечат, это раз. Во-вторых, может быть и есть такие места, где люди в погоне за деньгами пытаются выкачать средства из человека. Не про нас это. Если ты всерьез задумался что-то хорошее, серьезное создавать, тогда у тебя не будет в голове таких мыслей, голова будет занята другими вещами.

В. Лич:

Можно резюмировать сегодняшнюю беседу с точки зрения безопасности, с точки зрения терапии?

С. Рыжов:

С точки зрения безопасности, на самом деле, чем больше появляется квалифицированных медицинских центров – тем лучше, но они должны быть именно квалифицированные и вопросах радиационной безопасности, и в вопросах лечения. Когда за дело берутся профессионалы – это хорошо, а когда берутся дилетанты и не понимают, что иногда, к сожалению, бывает, особенно, когда приходят какие-то деньги и люди за ними приходят разные – этого, конечно, надо избегать. Когда мы общаемся с хорошими и профессиональными людьми, это, как раз, позволяет избежать дилетантства в этой области.

В. Лич:

Спасибо большое за беседу! Всего доброго, до новых встреч.