Депрессии юношеского возраста

В. Читлова:

И снова здравствуйте, дорогие друзья. С вами очередной, уже 22-й выпуск передачи "Пси-лекторий" на канале Медиадоктор. В наших эфирах в беседе со специалистом в области пси-наук вы узнаете доступным, понятным языком о том, какие бывают виды и формы психической патологии, и что с этим делать.

Сегодня наша возрастная тема продолжается, мы коснемся юношеских депрессий. И у меня в эфире замечательный коллега из научного Центра психического здоровья на Каширке в Москве Игорь Валентинович Олейчик, доктор медицинских наук, главный научный сотрудник отдела по изучению эндогенных расстройств и аффективных патологий. Здравствуйте, дорогой коллега. 

И. Олейчик:

Здравствуйте, Виктория. Большое спасибо, что пригласили в Вашу замечательную студию. 

В. Читлова:

Сегодняшний наш разговор мне бы хотелось начать с очень актуального вопроса, с которым человечество столкнулось буквально на днях. Я думаю, наша обязанность, как врачей-психиатров, отметить это особо, потому что как показывает наша жизнь, психические недуги затрагивают не только межличностные отношения, но и общесоциальные, и даже политические и общенародные, я бы сказала. Я говорю о проблеме, которая возникла в Лас-Вегасе, когда мужчина в возрасте при неизвестных обстоятельствах нанес вред очень большому количеству людей. Игорь Валентинович, у нас есть какие-нибудь догадки, предпосылки с точки зрения психиатрии, что это могло быть?

И. Олейчик:

Безусловно, это чудовищная трагедия, это самый большой расстрел в Америке из всех вооруженных расстрелов, которые там происходят регулярно. Очень мало информации, потому что мы не знаем, наблюдался ли он у психиатров. Но, тем не менее, некоторые особенности, хотя бы то, что он сумел накопить такое количество автоматического оружия, уже говорят о том, что он готовился. 

В. Читлова:

Можем ли мы говорить о каких-то бредовых, параноидальных конструкциях? 

И. Олейчик:

Нельзя исключить, что это была особая личность, это был не спонтанный, не импульсивный шаг, он долго готовился, он все продумал. И именно поэтому такое огромное количество жертв: 500 человек ранено и 59 человек убиты. В этой связи я бы вспомнил о другом расстреле. 

В. Читлова:

Также в США? 

 

И. Олейчик:

Да, в США, это не менее чудовищный расстрел, который произошел в 1999-м году накануне миллениума, 20 апреля, когда два подростка 16-17 лет расстреляли свою родную школу в маленьком городке Литтлтаун, школа называлась Колумбайн, штат Колорадо. Почему нас это интересует, потому что оба этих подростка страдали депрессиями, как потом выяснилось при расследовании. И оба тоже долго готовились, они вынашивали планы, они хотели отомстить обидчикам. Обидчиками они считали молодых красивых американских парней, которые занимались спортом, бейсболом и были любимцами девушек. А сами наши юноши, Эрик Харрис и Дилан Клиболд, были своеобразными по характеру, замкнутыми, одиночками, они слушали странную музыку, проводили время за компьютерными играми. Соответственно, вниманием девушек они не пользовались, и всячески эти спортсмены их угнетали, издевались, шутили. Поэтому два этих парня долго готовились, около полутора лет. Мало того, они даже сняли фильм, как они расстреливали школу, выложили в интернет, и этот фильм видела полиция. 

В. Читлова:

В основе этого лежала депрессия?

И. Олейчик:

Как оказалось, да. У обоих подростков была депрессия, видимо, это их сблизило. 

В. Читлова:

Одинаковая?

И. Олейчик:

Нет, у одного депрессия была более человеконенавистническая, он был фанатом третьего рейха, постоянно смотрел фильмы про фашизм. И, соответственно, он хотел убивать, в своем дневнике он пишет, что хотел насиловать одноклассниц и так далее. Второй мальчик был более романтичный, депрессия носила витальный характер, убивать он не хотел, просто ему не хотелось жить вследствие его депрессивного состояния. Но они нашли друг друга и взаимно усилили. В результате они заминировали школу 20 апреля, приурочили ко дню рождения Гитлера, хотели взорвать ее, планировали убить 1500 человек. Но бомбы у них не сработали, тогда они вошли с оружием, но жертвы тоже были чудовищные: 13 человек были убиты и больше 20 ранены. Но смысл всего этого был в том, что они потом сами застрелились.

В. Читлова:

Изначально они задумывали суицид?

И. Олейчик:

Конечно, это, по сути, был расширенный суицид, то есть они планировали убить себя, но не просто убить себя, а забрать с собой побольше, причем желательно забрать обидчиков. Удивительно, как отразилось это потом в массовой культуре. Потому что, во-первых, у них была масса последователей в самых разных американских школах, и не только американских. Совсем недавно у нас был случай в Ивантеевке, где подросток написал, что он копировал Колумбайн. То есть он, как говорила одна из его одноклассниц, фанател по Колумбайну.

В. Читлова:

Последователь, преемник. 

И. Олейчик:

Его тоже обижали, не воспринимали всерьез, он тоже чувствовал себя униженными и оскорбленным и пытался устроить нечто подобное. Слава Богу, ему помешали. В американской культуре это отразилось в огромном количестве фильмов, снято несколько художественных фильмов, два, по крайней мере, сериала, несколько рок-групп посвятили песни этому событию. Почему об этом говорим, потому что это очень наглядный, яркий случай, к чему могут приводить юношеские депрессии, если их неправильно лечить, неправильно распознавать и вовремя не диагностировать. 

В. Читлова:

Концепция, стиль жизни, образ мышления может быть похожий у многих людей. Почему обязательно депрессия? Давайте обозначим, что мы называем депрессиями. 

И. Олейчик:

Депрессия – это совершенно определенный клинический феномен, это состояние патологически сниженного настроения или аффекта, состояние гипотимии, то есть грусти, продолжающейся не меньше двух недель. 

В. Читлова:

То есть это стабильное... 

И. Олейчик:

Стабильно, две недели все плохо. И включающий в себя целый ряд симптомов. Причем есть симптомы облигатные, обязательные и факультативные, дополнительные. Облигатные – это двигательная заторможенность, как мы говорим, идеаторная и умственная, патологически сниженное настроение, чувство вины очень часто бывает, суицидальные мысли. Остальные симптомы встречаются менее часто, но расстройство сна, расстройство аппетита, патологический ритм, когда с утра человек чувствует себя плохо, к вечеру его состояние улучшается. 

В. Читлова:

Или наоборот. 

И. Олейчик:

Или наоборот, бывает инвертированный ритм. Идея с самообвинением и малоценностью очень часто встречается при депрессиях, ощущение собственной измененности, физиологические симптомы, потливость постоянная или запоры, допустим, потеря веса. Симптомов много, но выделяют от 20 до 90. Есть такая шкала депрессивных симптомов SCL-90. То есть это огромная большая психопатология. Но, тем не менее, мы дали дефиницию, теперь можно поговорить о том, насколько распространены эти расстройства в популяции. 

В. Читлова:

Давайте сначала о том, что мы считаем юношеским возрастом, о чем мы конкретнее сегодня поговорим. 

И. Олейчик:

Юношеский возраст – это период от 16 до 25 лет, кто-то говорит, что 21 год, и 21 год уже взросление. На самом деле, много работ, которые доказывают, что 21 год – это вовсе не предел, а реально юношеский возраст заканчивается в 25. То есть окончательное созревание молодых людей происходит к 25 годам. 

21 год – это вовсе не предел, реально юношеский возраст заканчивается в 25. То есть окончательное созревание молодых людей происходит к 25 годам. 

В. Читлова:

Это связано с развитием, с физиологией?

И. Олейчик:

Это связано с нейробиологией, то есть определенные структуры созревают только к этому возрасту, и только в этом возрасте, по сути, можно требовать от человека ответственности. И в этой связи то, что у нас призыв начинается в 18 лет, конечно, эта цифра очень ранняя. И когда мы видим восемнадцатилетних призывников, многие еще очень инфантильные. Трудно представить, как допускать их до серьезных вещей, в том числе до оружия. Но это вопрос дискутабельный. Тем не менее, 16-25 – это юношеский возраст. 

В. Читлова:

То есть до 25 лет с точки зрения современных знаний о физиологии головного мозга этот самый головной мозг еще пока развивается?

И. Олейчик:

Да, он еще незрелый. 

В. Читлова:

И у него есть свои особенности, мы об этом поговорим, с чем связано возникновение депрессий. Итак, давайте на Ваш вопрос будем отвечать. 

И. Олейчик:

На самом деле, это очень распространенное состояние. По данным некоторых авторов, минимум 8 % популяции девушек и юношей страдают, а по данным американских исследователей, они проводили колумбийское скрининговое исследование, обнаруживались до 40 % те или иные признаки депрессии. Это почти половина, это очень большой процент. Интересно, что всегда эти состояния атипичные, то есть они не такие, как у взрослых. 

В. Читлова:

В чем отличие?

И. Олейчик:

Отличие в том, что юноши не жалуются на тоску, очень редко, 10 %, не больше. В основном, они жалуются на скуку, они говорят: «У меня нет никакого настроения, или мне скучно, мне не интересно». Если взрослый говорит, что у него тоска, душевная боль, чувство вины, от подростков, от юношей мы практически никогда этого не услышим. Мы слышим, что неинтересно, пропал интерес к учебе, к тусовкам, к разным компаниям. Вот за счет этого очень редко выявляются юношеские депрессии. Они остаются нераспознанными, а значит нелечеными. Тем самым они могут переходить даже в хроническое течение, затяжное течение, мы при наших исследованиях видели депрессии длительностью по 3, по 5 лет. 

В. Читлова:

А есть по цифрам разницы у девушек, у юношей?

И. Олейчик:

Несомненно. У девушек депрессии встречаются в 2 раза чаще. 

В. Читлова:

С чем это связано? 

И. Олейчик:

Видимо, это связано с репродуктивной системой, с женским гормональным циклом. Потому что месячный цикл имеет значение, мужчины болеют по-другому, мужчины больше показывает не депрессивную, как мы говорим, аффективную патологию, а больше расстройства мышления, какие-то сверхценные, метафизические построения. У женщин все, как говорится, уходит в аффект, в эмоции, женщины более эмоциональные. 

Если у мужчин это 10 %, то у женщин 20 %, и это во всем свете так. Соответственно, у девушек они чаще, и они по-другому выглядят. Но надо же еще сказать о таком важном осложнении, как суицидальное поведение. 

В. Читлова:

Да, мы этого уже вначале коснулись. 

И. Олейчик:

Если депрессии остаются нераспознанными и текут годами, единственным признаком юношеской депрессии порой является суицидальная попытка. Недаром Амбрумова, которая была основательницей суицидологии в нашей стране, говорила, что суицид – это барометр тяжести юношеских депрессий. Порой именно это привлекает внимание и родителей, и школы, и врачей. И эти подростки, юноши попадают в поле зрения психиатров. К сожалению, суицидальное поведение крайне распространено, это 50-60 %, даже до 70 по данным некоторым авторов. 

Если депрессии остаются нераспознанными и текут годами, единственным признаком юношеской депрессии порой является суицидальная попытка.

В. Читлова:

А что считается суицидальным поведением?

И. Олейчик:

Это поступки, это мысли, когда подростки высказывают мысли, это уже суицидальное поведение, как его разновидность, это суицидальные угрозы, суицидальные попытки. У девочек, опять-таки, это больше демонстративные попытки. 

В. Читлова:

Что значит демонстративные?

И. Олейчик:

Когда девочка, допустим, выпивает несколько таблеток, звонит по телефону своему бывшему, с которым рассталась, и говорит, что я приняла целую упаковку. Это крик о помощи, это желание, чтобы на нее обратили внимание. Это очень грубый пример. Или когда наносят себе порезы на предплечьях, неглубокие, от которых явно не умрешь, но которые заставят обратить на это внимание. Юноши выбирают более жестокую смерть, мальчики бросаются с высоты или под поезд и даже применяют огнестрельное оружие, самоповешение, в общем, они более решительные и более летальны. У девочек это реже заканчивается летальным исходом. 

В. Читлова:

Серьезные вещи обсуждаем. Есть социальные группы, которые известны в молодежной среде. И вообще, информация в нашей стране о суицидах преподносится очень деликатно, все очень боязно об этом говорят. Но, тем не менее, есть какое-то представление среди таких подростково-юношеских групп – группы смерти, как говорится, там действительно депрессия или это мода, тренды? 

И. Олейчик:

Тут надо вспомнить даже не о группах смерти, а про группы эмо, которые существовали совсем не так давно и пришли к нам из Японии. И все они изображали из себя таких девочек, которые все время плачут и которые наносят себе неглубокие самопорезы на предплечьях. Потом готы у нас существовали, они постарше были, более серьезные, и вот там тематика смерти была более выражена, потому что среди готов было много таких метафизических депрессивных состояний, о которых мы поговорим попозже, где суицид плавно вытекал из умонастроения этих юношей, этих подростков. Но вот эта тема с группами смерти, конечно, остро актуальная сейчас, но она требует особой передачи. 

В. Читлова:

Конечно, я думаю, не будем останавливаться на этом. Давайте обсудим, как развиваются депрессии, с чем это связано. Связано ли это со средой или с биохимией, или это генетика, что в основном? 

И. Олейчик:

Тут надо сказать, что сам юношеский возраст является главным патопластическим фактором, который провоцирует такое взрывное развитие депрессии. Ведь в детском возрасте их не бывает так много, и после 25 лет уровень распространенности депрессии идет на спад. Вот почему же их в этом возрасте так много? Именно потому, что в 13, 14, 15 лет происходит бурное развитие нервной ткани, нейронных сетей, буквально взрывное. Но, соответственно, идет и обратный процесс, так называемый прунинг, когда ненужные нервные соединения уничтожаются. И в норме остаются только нужные. Но при патологиях, когда есть какое-то искажение онтогенетического развития, происходит нарушение процесса прунинга, оставляются ненужные связи, нужные уничтожаются, и вот это является одним из мощнейших патогенетических факторов развития и депрессивных состояний, и других нарушений психики. Поэтому юношеский возраст, плюс еще и гормональные изменения, несомненно, имеет большое значение. Эти факторы взросления, когда юноша наконец-то заканчивает школу, он выходит на собственный путь, и на него обрушивается сразу много всего.

Сам юношеский возраст является главным патопластическим фактором, который провоцирует взрывное развитие депрессии.

В. Читлова:

Ответственность, осознанность. 

И. Олейчик:

Личные отношения, первая любовь и первая ответственность, учеба и так далее, и тому подобное. Это психологические факторы. 

В. Читлова:

Эти факторы влияют на прунинг, или это чисто биологически заданная история?

И. Олейчик:

Пока что мы знаем, что это чисто биологически заданная история. Но исследования тут идут, и очень бурно, и, может быть, эти знания будут уточнены.

Насчет генетики можно сказать, что раньше считали, что психические расстройства чисто генетически детерминированы, то есть если у тебя кто-то из родственников страдает эндогенным депрессивным состоянием, то и тебе суждено страдать. Сейчас доказано, что это не так, что нет гена депрессии, нет одного гена шизофрении, это полигенная этиология. То есть сложная комбинация генов дает предпосылку только для развития, и совершенно не факт, что разовьется заболевание. Человек имеет предрасположенность, но совершенно не факт, что он заболеет. Тут речь идет о том, как протекала беременность у мамы, как протекали роды, какие были инфекции, интоксикации. Иногда родители даже и не знают, что ребенок переносит вирусную инфекцию. Побыла температура несколько дней, ну и что. А человек перенес достаточно серьезную вирусную инфекцию, которая могла наложить отпечаток. Потом, как протекает первый пубертат, возрастной криз в 3 года, второй криз в 7 лет и, наконец-то, пубертатный криз, самый важный, в 13-15 лет. Вот если все эти неблагоприятные факторы создают определенную констелляцию, которая падает на почву, то есть предрасположенность, только тут развивается клиническая депрессия. 

Раньше считали, что если у тебя кто-то из родственников страдает эндогенным депрессивным состоянием, то и тебе суждено страдать. Сейчас доказано, что это не так, что нет гена депрессии, нет одного гена шизофрении, это полигенная этиология. Человек имеет предрасположенность, но совершенно не факт, что он заболеет.

В. Читлова:

Много слышали, много литературы насчет Child Abuse, как это влияет на депрессии в будущем, эти факторы как-то сопоставимы?

И. Олейчик:

Но это же один из тех факторов, о которых я сказал. Несомненно, они влияют. 

В. Читлова:

Child Abuse – это когда с ребенком плохо обращаются в детстве, стрессовая обстановка по мере его взросления и так далее. 

И. Олейчик:

Это один из важнейших факторов, но не надо его абсолютизировать, это только один из факторов. Просто поклонники психоанализа любят абсолютизировать его и говорить, что это является основной причиной. Наверное, это не так, это является только одной из причин развития депрессивного состояния. 

В. Читлова:

Какие самые распространенные юношеские депрессии мы встречаем?

И. Олейчик:

Речь идет о клинических вариантах. Их выделяется всего шесть, но самый распространенный – это депрессия с картиной астенической несостоятельности. Это приблизительно 35 % всех депрессий, и этот вариант не только наиболее часто встречающийся, но и очень дезадаптирующий юношей, подростков. Поэтому мы остановимся на нем поподробнее.

Что это за депрессия? В основном, это развивается у ранее преуспевающих учеников. Подросток хорошо учился, закончил даже с золотой медалью школу, очень ответственный. 

В. Читлова:

Подавал надежды. 

И. Олейчик:

И, как правило, еще бывает так, что во время выпускных экзаменов они мобилизуются, и во время вступительных даже выходят в некоторый подъем, и после поступления на позитиве. А потом наступает сентябрь, октябрь, и вдруг внезапно, у кого-то более плавно, у подростков перестает работать голова, вот так они жалуются. То есть говорят: «Я не понимаю текст, вот я читаю, веду глазами по тексту, вроде бы прочитываю, но ничего не понимаю». Это в серьезных случаях. В более мягких случаях они говорят, что я не улавливаю второй смысл, я не улавливаю тонкие нюансы, не запоминаю. Но главное – это то, что мы называем когнитивными нарушениями, такими специфическими, характерными именно для этой депрессии. Дальше что происходит, подростки, как правило, не жалуются, они же не понимают, что с ними происходит. Они думают: что-то я внезапно поглупел. Они это всячески скрывают и от учителей, и от родителей. И начинают имитировать хождение в институт. То есть они утром уходят из дома, сидят в кафе, сидят в сети. 

В. Читлова:

В библиотеках. 

И. Олейчик:

В библиотеках, где угодно, в парках, если тепло, а вечером возвращаются, как ни в чем не бывало: я был на занятиях, все нормально. И это классическая история, что приходит первая сессия, звонят из деканата и говорят, что мы Вашего уже отчислили, потому что он на занятиях вообще не был ни разу. Или если это мальчик, то он подлежит призыву, его призывают в армию, и выясняется, что в институте он уже давно не числится.

В. Читлова:

А в чем депрессия и астения?

И. Олейчик:

Самое интересное, что именно эти подростки на тоску не жалуются. Когда их начинают спрашивать, как у тебя настроение, они говорят: «Просто скучно, настроение нормальное». В лучшем случае, нет никакого настроения. А голова не работает, в этом и атипия, и отличие от взрослых депрессий. А дальше, как снежный ком, появляются задолженности, нарастает тревога, расстройство сна, расстройство аппетита. То есть постепенно эти состояния оформляются в настоящую клиническую картину депрессии. Но порой проходит несколько месяцев, такие подростки призываются в армию, потому что психиатор РВК, военкомата, не видит у них никакой патологии, они попадают в армию, у нас были такие случаи. В армии депрессия, естественно, утяжеляется, и вот там возможны печально известные расширенные суициды уже с оружием в руках, когда убивают, расстреливают караул, потом убивают себя. 

В. Читлова:

Я так понимаю и знаю, что это чаще у юношей встречается. Какие предпосылки?

И. Олейчик:

Депрессии такого типа, действительно, чаще у юношей, чем у девушек, потому что у девушек вообще депрессии другого типа, на этом остановимся. В первую очередь, эндогенный фактор, как мы говорим. 

В. Читлова:

Что значит эндогенный?

И. Олейчик:

Вот та самая генетическая предрасположенность, помноженная на констелляцию неблагоприятных факторов. Это все реализует себя именно в юношеском возрасте, в 15, 16, 17 лет. Наиболее часто они попадают к нам именно в этом возрасте. Надо сказать, что это хорошо лечится, если вовремя его продиагностировать и правильно провести курс лечения, то это все обходится, и они могут продолжать учиться. 

В. Читлова:

Прогнозы, в принципе, хорошие? 

И. Олейчик:

Если вовремя обнаружить, поставить правильный диагноз, провести правильный курс лечения, то прогноз благоприятный. 

В. Читлова:

Это медикаментозное лечение?

И. Олейчик:

Да, лечение медикаментозное, потому что депрессия, как мы говорим, эндогенная. 

В. Читлова:

Внутренняя. 

И. Олейчик:

Да, вызванная внутренними причинами, дисбалансом норадреналина, дофамина и серотонина. Чтобы привести в порядок этот дисбаланс, нужно пропить курс антидепрессантов, который занимает несколько месяцев. Ну и, как правило, при правильном подборе препаратов все это обходится, юноша продолжает дальше учиться. 

Есть еще пять типов. Но очень интересный тип, он реже встречается, это где-то 15 %, так называемые метафизические депрессии. 

В. Читлова:

Это слово Вы несколько раз говорили, мы очень заинтригованы. 

И. Олейчик:

Оно описано еще в начале 20-го века немецкими психиатрами, Циеном, в том числе, который описывал метафизическую интоксикацию. Он говорил, что юноши внезапно начинают увлекаться философскими доктринами, начинают погружаться в Канта, в Шопенгауэра, Ницше. 

В. Читлова:

Так это плохо, оказывается?

И. Олейчик:

Если это много, то плохо. Это все хорошо в меру. Потому что сверхценный интерес подавляет все, и уже молодой человек перестает интересоваться и девушками, и учебой. 

В. Читлова:

То есть дезадаптируется. 

И. Олейчик:

Да, он весь в этих книгах, а если он туда погружается действительно глубоко, в какой-то момент метафизическая депрессия переходит в экзистенциальную, то есть утрачивается смысл жизни. 

В. Читлова:

Зачем я живу, какое мое предназначение, смысл жизни. 

И. Олейчик:

Да, возникает ощущение духовного тупика, духовного вакуума. И именно эти депрессии, экзистенциальные, дают максимальное количество суицидальных попыток, чуть ли не на 90 %. Потому что зачем дальше жить, если я все познал, я лишний человек, меня никто не понимает, я все прекрасно понимаю. Они обычно вот так рассуждают. И ничего хорошего уже не будет, и смысла в жизни нет никакого.

В принципе, выделяют несколько подвариантов, допустим, по типу. По типу экзистенциального невроза еще выделял Виктор Франкл, великий психотерапевт и мыслитель. Выделяют духовную ипохондрию, когда человек фиксируется больше на вопросах духовных, и у него возникает ощущение, что он ни во что не верит, духовная пустота. Тоже ощущение тупика.

Надо отличать это от шизофрении, потому что это все не шизофренические состояния, все-таки при шизофрении чистая метафизическая интоксикация, когда человек читает и ничего не усваивает. Наши пациенты с депрессиями усваивают очень много и порой могут заткнуть за пояс даже преподавателя философии. 

Именно экзистенциальные депрессии дают максимальное количество суицидальных попыток, чуть ли не на 90 %. Потому что зачем дальше жить, если я все познал, меня никто не понимает, я все прекрасно понимаю.

В. Читлова:

Может такая депрессия быть вариантом развития, становления личности?

И. Олейчик:

Может быть, и у ряда наших великих деятелей искусства были такие состояния. 

В. Читлова:

Как необходимая веха. 

И. Олейчик:

Да, но они из них хорошо выходили, потом становились великими, получали даже Нобелевские премии. 

В. Читлова:

Очень часто задают вопросы и пациенты, и люди, которые боятся стигматизированной психиатрии: а могу ли я вот так в миг взять и сойти с ума? 

И. Олейчик:

Это невозможно. Возможно реактивное состояние, когда человек попадает в тяжелую ситуацию, допустим, у него на глазах гибнут люди, это картина реактивного психоза. Они имеют особую психопатологическую картину, но как правило, они быстро лечатся и обходятся. Но это не то классическое, многолетнее сумасшествие, о котором мы разговариваем и ведем речь, когда работаем в психиатрической клинике. 

В. Читлова:

Хорошо, еще какие?

И. Олейчик:

Следующий тип – это дисморфофобический, когда у молодого человека возникает чрезмерная фиксация на внешнем виде, это больше характерно, конечно, для девушек, у юношей эти депрессии редко встречаются. Соответственно, мнимый недостаток – нос не тот, уши не те. 

В. Читлова:

Действительно ли он мнимый?

И. Олейчик:

Как правило, он мнимый, может быть, полнота, многие девушки говорят, что они излишне полные, начинают худеть, появляются уже расстройства пищевого поведения, этот недостаток часто сильно преувеличен. Либо его вообще нет. 

В. Читлова:

Есть какой-то намек. 

И. Олейчик:

Намек есть, но в депрессии этот намек значительно расширяется и усиливается. К нему теряется критика, и именно отсюда эти случаи анорексии, когда девушки уже весят 36 кг, 32 кг, состояния уже просто опасные для жизни.

Следующая депрессия – это психопатоподобная депрессия или гебоидная, в честь богини юности Гебы. Внешне тоже не скажешь, что у молодого человека депрессия, он попадает в компании, клубы, тусовки, и часто даже употребляет психоактивные вещества и наркотики. Но за всем этим, если разобраться, лежит не стремление получить кайф, а стремление снять тягостный душевный дискомфорт, который у него возник вследствие депрессии. Соответственно, если мы лечим эту депрессию правильно, то и очень быстро поведение нормализуется, это тоже важный признак. Еще один вариант, это депрессия с деперсонализацией. 

Внешне не скажешь, что у молодого человека депрессия, он попадает в компании, клубы, тусовки, и часто даже употребляет психоактивные вещества и наркотики. Но за всем этим лежит не стремление получить кайф, а стремление снять тягостный душевный дискомфорт, который у него возник вследствие депрессии.

В. Читлова:

Что такое деперсонализация?

И. Олейчик:

Это чувство отчуждения собственного я, когда больные начинают говорить, что я не я, я изменился, я потеряла внутреннее я, я стал другим. Они еще говорят о дереализации, когда окружающее изменилось, я вижу его, как сквозь мутное стекло. Но главное тут все-таки деперсонализация. Так как расстройство самосознания чаще всего встречается в юношеском возрасте, опять-таки, до 25 лет идет завершение. 

В. Читлова:

Формирование самосознания. 

И. Олейчик:

Поэтому эти депрессии встречаются где-то в 11-12 %, они достаточно плохо лечатся, достаточно тягостные, и подростки часто совершают суицидальные попытки. Но даже не для того, чтобы покончить с собой, а для того, чтобы пробить вот эту деперсонализацию. У нас был случай, когда подросток стрелял себе в сердце, чтобы пробить деперсонализацию. Другой ходил по кромке крыши, все время рискуя упасть с высотного дома, чтобы почувствовать себя снова прежним, почувствовать себя снова живым. 

В. Читлова:

Почувствовать эмоции. 

И. Олейчик:

Да, почувствовать эмоции, которые умерли. Третьи назначали сами себе невероятные дозы антидепрессантов, токсические, так что у них возникали судорожные припадки. Ну и последний вариант, о котором мы поговорим, это психастеноподобные, это когда достаточно общительные ребята, у которых есть и друзья, и контакты, в состоянии депрессии становятся повышенно чувствительными, повышенно ранимыми, они не могут выйти к доске, постоянно анализируют себя, возникает умственная жвачка. То есть вот эти психастенический черты резко заостряются именно в депрессии. 

Достаточно общительные ребята, у которых есть и друзья, и контакты, в состоянии депрессии становятся повышенно чувствительными, повышенно ранимыми, они не могут выйти к доске, постоянно анализируют себя, возникает умственная жвачка.

В. Читлова:

Что такое психастенические черты?

И. Олейчик:

Чувство неуверенности в себе, это постоянный утрированный самоанализ, это постоянный внутренний диалог. 

В. Читлова:

Такая социальная тревожность. 

И. Олейчик:

Да, отсюда вытекает и навязчивость по типу умственной жвачки, поэтому это тоже дезадаптирующее состояние. Они не могут выйти к доске, выйти на сцену, даже из дома они предпочитают не выходить. 

В. Читлова:

Но у них нет избегающего поведения, как у первого типа?

И. Олейчик:

Нет, такого нет, но, тем не менее, интересно, что когда депрессия проходит, они снова становятся достаточно общительными. 

В. Читлова:

Но это не характер какой-то предрасполагает?

И. Олейчик:

Они изначально были склонны к сомнениям, неуверенными в себе, склонными к перфекционизму. 

В. Читлова:

Сейчас это очень культивируется в социуме. 

И. Олейчик:

Да прокрастинация, перфекционизм, сопряженный с прокрастинацией, потому что они должны все сделать прекрасно, но в последний момент. Вот это тоже часто встречается. 

В. Читлова:

А что за классификация, которую Вы нам рассказываете? 

И. Олейчик:

Это типология, мы разработали ее в нашем отделе, который занимается проблемами аффективной патологии юношеского возраста. Он был создан под руководством замечательного профессора Целиковской, сейчас, к сожалению, покойной. Но она развивала это направление, было защищено порядка 20 диссертаций, и часть диссертаций была посвещена именно депрессиям. И вот эта типология, классификация была разработана под ее руководством, и в моей диссертационной работе она тоже проведена. 

В. Читлова:

Игорь Валентинович занимался в рамках кандидатской и докторской как раз юношескими депрессиями. Скажите, в чем состоят особенности Вашей работы, как проводится прием, что происходит? Какими методами Вы лечите, если говорить о типах депрессий, которые мы рассмотрели, как разнятся подходы к лечению?

И. Олейчик:

У нас в институте есть амбулаторный прием, где каждый может зайти на сайт и записаться на консультацию к любому специалисту. На сайте очень хорошо отражено, с какой патологией к кому обращаться. Будет проведена консультация, на которой специалисты решат, что делать дальше. Во-первых, они поставят диагноз, во-вторых, порекомендуют, что делать дальше – лечиться амбулаторно или все-таки лечиться в стационаре. Потому что если есть суицидальные мысли, если депрессия затяжная, если она сложная, если она уже резистентная к терапии, то будет рекомендовано стационарное лечение. У нас есть стационар на 50 коек. 

Если есть суицидальные мысли, если депрессия затяжная, если она сложная, если она уже резистентная к терапии, то будет рекомендовано стационарное лечение.

В. Читлова:

Вы про отдел говорите, а центр на 400 коек, насколько я знаю. 

И. Олейчик:

Да, непосредственно в нашем отделе три отделения по 50, значит 150 коек. Занимаемся депрессиями, занимаемся и более сложными состояниями, и шизоаффективным психозом, и приступообразной шизофренией. 

В. Читлова:

Люди боятся таблеток, только ли таблетки?

И. Олейчик:

Нет, мы считаем, что лечение должно быть комплексным, и при поступлении, когда депрессия достаточно тяжелая, удельный вес таблеток больше, а удельный вес психотерапии меньше. Но потом, по мере того, как человек выходит из депрессии, этот удельный вес меняется, и психотерапии становится все больше, и социальной реабилитации, а таблеток все меньше. Но тем не менее, курс таблеток, курс психофармакотерапии надо завершить. Если он будет завершен правильно, по международным рекомендациям, то это залог того, что депрессия никогда больше не вернется. 

В. Читлова:

Это очень важно знать, потому что депрессия – это не царапина или не гнойник, который антибиотиками или операционным путем вылечил, и это длится максимум 10-15 дней. Депрессия лечится продолжительным образом, это месяцы, и для закрепления эффекта психотерапия с учетом новых знаний в области психиатрии. 

И. Олейчик:

Но есть же общепринятые критерии, что лечение острое – это два месяца, подбор терапии, купирование симптомов, а поддерживающая терапия – еще четыре месяца, и еще шесть месяцев профилактическая терапия, когда пациент принимает уже микроскопическое количество препаратов, там удельный вес психотерапии достаточно большой. Это уже профилактика. Если пациент прошел весь этот годовой курс, то практически риск рецидива ничтожен. 

В. Читлова:

Те же самые тенденции в пограничной психиатрии, где мы лечим депрессии, связанные со стрессом. Все совершенно то же самое. Игорь Валентинович хорошо знает, потому что тоже занимается таким контингентом пациентов. В завершении эфира я всегда спрашиваю моих коллег, что бы Вы пожелали нашим слушателям и зрителям? 

И. Олейчик:

В первую очередь, здоровья, и в наше сложное время, очень непростое, держаться вместе, не уединяться, тянуться к людям. Но если развилось такое состояние, то обращаться к специалистам, не бояться их. Потому что эта стигма, к сожалению, которая еще заложилась в советские времена, до сих пор жива, и пациенты боятся приходить к психиатрам, боятся учета психиатрического, хотя сейчас его нет. Служба совершенно по-другому построена, сейчас уже нет никакого учета, и нет поражения в правах, и психиатры с человеческим лицом. Поэтому, пожалуйста, не бойтесь. 

В. Читлова:

Так называлась наша первая передача. 

И. Олейчик:

Приходите к психиатрам, психологам, психотерапевтам, и все эти люди помогут Вам. 

В. Читлова:

Замечательно, спасибо огромное. Дорогие друзья, если вы захотите побольше узнать о лекарственном лечении, о различиях психиатрии и психотерапии, обратите внимание на наши предыдущие эфиры. С Игорем Валентиновичем Олейчиком мы завершаем некий блок возрастной психиатрии и психологии, который касался юношеской и детской психиатрии и психологии. Я Вас благодарю за то, что Вы с нами.

И. Олейчик:

Огромное Вам спасибо. 

В. Читлова:

Очень содержательно и информативно, спасибо большое. До свидания, друзья. 

И. Олейчик:

Всего доброго.