Офтальмоонкология у детей и взрослых. Актуальность проблемы

К. Чинёнова:

Добрый день, в эфире канал «Медиадоктор» и наша постоянная программа «Взгляд доктора Куренкова» со мной, Ксенией Владимировной Чиненовой, врачом-офтальмологом. Вячеслав Владимирович Куренков, профессор, доктор медицинских наук.

В. Куренков:

Добрый день

К. Чинёнова:

И сегодня у нас в гостях человек, которого можно представлять часами. Без лишних скромностей, это для нас большая честь, что Вы сегодня нас посетили. Алевтина Федоровна Бровкина, здравствуйте.

А. Бровкина:

Добрый день.

К. Чинёнова:

Это академик Российской академии наук, заслуженный деятель науки Российской Федерации, доктор медицинских наук, профессор, офтальмохирург и действующий хирург офтальмолог-онколог.

В. Куренков:

Не далее, как сегодня Алевтина Федоровна была в операционной, приехала к нам после операции, удалив совершенно уникальное образование в орбите, и очередной пациент был спасен.

Впервые с Алевтиной Федоровной я познакомился на кафедре академика Аркадия Павлович Нестерова, где я проходил ординатуру и учеником которого являюсь. Аркадий Павлович Нестеров был супругом Алевтины Федоровны, я его очень хорошо знал, поэтому знал и Алевтину Федоровну, и очень хорошо знаю офтальмологические пути обоих великих ученых. Поэтому очень рад, что она посетила нашу студию, и мы поговорим об офтальмоонкологии.

К. Чинёнова:

Мы очень много уже за этот год нашей программы посвятили отделам офтальмологии. Офтальмоонкологии мы касались вскользь. И сегодня мы поговорим о ней более подробно, более глубоко, потому как лучше, чем Алевтина Федоровна никто о ней не знает. Потому как Алевтина Федоровна стояла у истоков развития отечественной офтальмоонкологии. Расскажите нам как развивалась отечественная офтальмоонкология и какова статистика заболеваемости офтальмоонкологических диагнозов, и как на сегодняшний момент происходит все России?

А. Бровкина:

Слова «онкология» сегодня уже бояться не надо. Я, наверное, начну с того, с чем я вчера встретилась. Я шла мимо консультативного кабинета у нас в больнице. Стоит женщина, руки трясутся, губы трясутся. Я спрашиваю: «Что с Вами?» Она говорит: «Мне сказали, что у меня онкология». Не надо никогда этим пугать больных. Онкология сегодня лечима.

Начала офтальмоонкология становиться на ноги давно, в 1953 году, в советское время на базе московской глазной клинической больницы, которую сейчас, к сожалению, разрушают, в сфере этих реформ ее передали как подразделение в больницу Боткина, и я считаю, это грубейшей, тяжелейшей ошибкой для московского здравоохранения, для московской офтальмологи. Но я отвлеклась, потому что это болит. Так вот, тогда на базе глазной больницы был создан первый офтальмоонкологический кабинет. В начале 21 века на базе этого кабинета был создан Московский городской офтальмоонкологический центр. Чем он занимается в Москве? Диагностикой, мы же не выявляем активно то, что нам интересно, а занимаемся теми больными, которых к нам присылают. Значит, дифференциальная диагностика и лечение.

Онкология, любая, сегодня лечима. Часто ли встречается наша патология? Часто, конечно. Для населения бич – это злокачественные опухоли придаточного аппарата глаза, это веки и слизистая глаза. В Москве на 1 миллион взрослого населения ежегодно мы регистрируем от 37 до 46 случаев рака кожи век. Я должна сказать, что мы регистрируем не ранние стадии. Во-первых, это визуально все видно. И меня всегда огорчает, что пациенты сами видят болячку и начинают заниматься самолечением. Почему я говорю обидно, потому что базальноклеточный рак кожи века в начальной стадии излечим в 100% случаях полностью. А что такое начальная стадия? Это размеры опухолевого узелка до 5 мм. А к нам приходят 12-15 мм, приходится удалять веки, делать пластику, откуда взять, как взять. И никогда уже пациент не станет таким, каким он был до заболевания, потому что как бы идеально не была выполнена пластика, это замещение. У меня упрек к больным. У меня, кстати, упрек и к докторам районный поликлиник.

Всегда огорчает, что пациенты сами видят болячку и начинают заниматься самолечением, потому что базальноклеточный рак кожи века в начальной стадии излечим в 100% случаях полностью.

В. Куренков:

Конечно, они же не впервые попадают с 12-15 миллиметрами.

А. Бровкина:

Доктора не должны быть равнодушными. Проходит офтальмолог по коридору в своей поликлинике, на прием к терапевту сидит немолодой человек. Видит, что с веком не в порядке – это же видно. Ну подойди, спроси. Нет, ждут пока придут. Да и прийти не так легко, мне кажется, в поликлинике не очень легко попасть к таким докторам. Мы сейчас учим докторов, с больными ведем разговоры. Я еще раз повторяю: эти опухоли все излечимы в начальной фазе.

Методы лечения разные. Могу сказать, что в плане всех существующих методов лечения мы ни на йоту не отстаем от зарубежных. Я не спорю, за рубежом очень много хорошего, у них есть преимущество в том, что они более обеспечены современной аппаратурой, а у нас, я считаю, большинство хороших голов. Чтобы диагностировать базальноклеточный рак, надо посмотреть больного. Но здесь, конечно, играет большую роль нагрузка поликлинического врача. Например, гинекологу на первичный осмотр отведено больше времени, чем офтальмологу. Там что-то порядка 20 минут, а у наших – 15, и то на усмотрение руководителя учреждения.

В. Куренков:

Да, зачастую и 7 минут.

А. Бровкина:

Я была в Сочи на выездном цикле в прошлом году, и они говорят: «Какие 15 минут, нам выделили 8». Это смешно: 8 минут, два глаза, опросить, записать. Поэтому здесь я делаю легкую сноску в защиту докторов на местах. Но все-таки мы должны быть более внимательными.

Вторая для нас серьезная проблема – это внутриглазные опухоли.

В. Куренков:

Которые диагностировать достаточно сложно.

А. Бровкина:

Да, здесь уже сложнее, многое зависит от доктора, внимания врача, да и сами пациенты должны обращать внимание. Меланома – это 82% всех внутриглазных опухолей. Приходят: «Ой, у меня меланома». Она тоже лечима. Есть у нас пациенты-москвичи, которые 30 и больше лет уже с сохраненным глазом.

И опять я обращаю внимание – лечить можно хорошо тогда, когда опухоль маленькая. Что для глаза маленькая? Это толщиной до 3 мм, диаметр до 10 мм. Вот и все. Здесь уже доктора должны быть более внимательны, не начинать смотреть глазное дно с лупой. Сейчас молодежь, я смотрю, начинает с лупы. Лупа и биомикроофтальмоскопия, неконтактная офтальмоскопия дает возможность посмотреть детали. Осмотр узкой зоны все-таки надо начинать с прямой офтальмоскопии, по всем меридианам, с интервалом 15 минут. Пройдите все, от центра к периферии, тогда ничего пропустить нельзя. В прошлом году зимой был курьезный случай: показывали мне пациентку-москвичку, у которой был запущенный случай. При всем том, что женщина – государственный служащий и проходит ежегодную обязательную диспансеризацию. А внутриглазные опухоли растут не месяц, не два, они растут годами.

Есть в Америке очень известный, блестящий специалист, профессор Шилдс. Она провела с математиками уникальную работу на большом количестве длительно наблюдающихся пациентов. Она показала, что меланома растет со скоростью 1 мм в год. Это не быстро. И когда ко мне приходит пациент, я вижу у него 5-6 мм, он говорит: «Да я только в феврале заметил». Во-первых, как заметил, не жди – беги. Во-вторых, если пациент говорит доктору: «Я заметил», значит он должен глазное дно, как у себя в комнате, все углы просмотреть.

Я возвращаюсь к этой больной. Когда я спросила заведующего этого отделения: «Как же так, они же у Вас проходят обязательную диспансеризацию». Мне сказали: «У нас главный врач не разрешает всем расширять зрачки, надо экономить». Можете такую дурость представить? Дурость, я по-другому не могу сказать.

Лупа и биомикроофтальмоскопия, неконтактная офтальмоскопия дает возможность посмотреть детали. Осмотр узкой зоны все-таки надо начинать с прямой офтальмоскопии, по всем меридианам, с интервалом 15 минут. Пройдите все, от центра к периферии, тогда ничего пропустить нельзя.

В. Куренков:

Мы все время говорим нашим слушателям, нашим пациентам в клинике, любым людям, которые заботятся о своем здоровье, о здоровье глаз, что обязательно профилактические осмотры должны включать в себя не только проверку зрения «ШБ», но и осмотр глаза целиком, до крайней периферии глазного дна. А если есть какая-либо симптоматика, то это должно быть расширенное офтальмологическое обследование.

А. Бровкина:

Конечно. Чуть-чуть поле зрения изменилось, стало появляться искривление предметов – тут же надо идти. На глазном дне могут проявить себя очень многие заболевания. Мы считаем себя здоровыми, все хорошо, а там уже появились первые симптомы. Поэтому обязательно диспансерные осмотры, и раз в два года для офтальмологии – мало.

На глазном дне могут проявить себя очень многие заболевания. Мы считаем себя здоровыми, все хорошо, а там уже появились первые симптомы.

В. Куренков:

Раз в два года – мало. Ежегодный осмотр.

А. Бровкина:

Ежегодный осмотр обязательно должен быть. Если мы видим какой-то сомнительной очаг, мы не стараемся сразу поставить диагноз, не очень приятный для пациента, надо уточнить. Мы обязательно назначаем контрольный осмотр через 3 месяца. Бывает так: мы смотрим через три, и опять обследуем через три, через три снимаем диагноз. А бывает так, что не снимаем, тогда уже предлагаем лечение. Поэтому здесь я могу только призывать и докторов, и пациентов, всех людей внимательно относиться к своему здоровью.

В. Куренков:

И заниматься профилактикой. Профилактика – это нормальный, полноценный офтальмологический осмотр не менее, чем раз в год. Только на этой стадии мы можем схватить эту опухоль и вылечить.

А. Бровкина:

Осмотр глазного дна, оба глаза с максимально расширенным зрачком.

К. Чинёнова:

Меланома – одна из основных проблем в практике офтальмологов, и, к счастью, она в большинстве случаях видна, в отличие от многих невидимых беспигментных опухолей глазного дна. И есть какая-то, хоть и низкая, невысокая на ранних стадиях, но выявляемость. Определяют, находят, наблюдают, по крайней мере, некоторые пациенты приходят и говорят: «Мне сказали, что у меня есть хориоидеи, посмотрите, как дела». Все-таки повышается грамотность даже пациента. В любом случае, Алевтина Федоровна, расскажите, как лечится меланома хориоидеи на сегодняшний момент.

А. Бровкина:

Я Вас огорчу. Должна сказать, что по Москве к нам присылают одну треть больных с начальной меланомой, а две трети – это уже большие опухоли. Как лечится меланома? Начальную опухоль, маленькую опухоль, конечно, лечим локально. Локальных методов существует достаточно. Но на сегодня остается золотым стандартом контактное облучение опухоли офтальмо-аппликаторами. Это была разработка и приоритет в Советском Союзе. Офтальмо-аппликаторы сейчас выпускает Обнинск.

В Москве частота меланомы в среднем 9,5-10 больных на миллион взрослого населения – ежегодная констатация. Очень хорошо помогает лазерная термотерапия, нагрев опухоли через зрачок, но есть определенные ограничения. Во-первых, это должна быть обязательно центральная зона. Во-вторых, это определенный размер опухоли, все-таки дать гарантию полного разрушения опухоли можно при толщине 1,5 миллиметра. Все остальное – очень много сомнений. Поэтому надо быть осторожными.

Я должна сказать, что сейчас многие увлекаются стереотаксической радиохирургией. Я здесь очень осторожна. Маленькие опухоли – это все равно, что из пушки стрелять по бабочке, по воробьям. Здесь не всегда эта методика оправдана. Что касается больших опухолей, это вопрос дискуссионный.

Остается брахитерапия. Хорошо работают низкие температуры типа жидкого азота, чтобы была температура на входе порядка минус 180 градусов, потому что быстрая потеря низкой температуры достаточно высока. Через наружную оболочку глаза можно разрушить опухоль. Опухоли, опять-таки, начальные, небольшие.

Дать гарантию полного разрушения опухоли можно при толщине 1,5 миллиметра. Все остальное – очень много сомнений.

В. Куренков:

Потому что ее захват должен быть полноценный, стопроцентный.

А. Бровкина:

Обязательно. Допустим, диаметр опухоли 10 мм, 14 мм – хорошо, а если 15 мм, получается уже 19-20 мм диаметр выключенных тканей глаза, хориоидея и сетчатка. Опухоль можно разрушить. А что будет с глазом дальше? Меланома – это дама очень капризная, очень сурово относящаяся к хозяину, дама, с которой всегда надо разговаривать на «Вы». Она не допускает панибратства, поэтому меланома не подлежит кускованию, и никто меня не убедит. Есть хромосома и моносомия в хромосоме «Х».

Я приведу пример. Рак грудной железы. Генетика нужна? Нужна. Обнаружили патологическое состояние? Обнаружили. У кого? Да у 50%, а у остальных 50% не рак? Так и здесь. Обнаруживают у 50%, но у остальных тоже меланома. И к ней надо относиться очень осторожно. Поэтому я против хирургических манипуляционных методов. Они нацелены на результативность сегодняшнего дня.

Первая задача врача – сохранить жизнь. Разрушив опухоль, удалось сохранить зрение – это победа, удалось сохранить хоть небольшое зрение – это победа. Нельзя ставить первой задачей сохранение зрения.

В. Куренков:

Это так же, как при врожденных опухолях, когда родителям объясняешь, что здесь нужно прощаться с глазом, иначе ребенок погибнет. Они не понимают и все твердят: «Нам нужно зрение».

А. Бровкина:

Ретинобластомы – это особый вид. Я в свое время занималась ретинобластомой, когда работала в институте Гельмгольца. И сейчас там работает моя ученица, Светлана Владимировна Саакян, она одна из лучших специалистов по ретинобластоме. Кстати, не мешало бы Вам ее пригласить, объясню почему. Я имею привычку утром, собираясь на работу, включать и новостные программы. И вдруг вижу по Первому каналу идет программа из Питера, собирают деньги, как у нас это модно сейчас, на лечение ребенка с ретинобластомой, которому в России помочь нельзя, чтобы поехать в Германию.

Во-первых, в Москве в институте глазных болезней Гельмгольца лечат ретинобластому по самым передовым методикам. Это я заявляю ответственно. Когда показано «органосохранное», проводят «органосохранное», когда ничего сделать нельзя – ну, к сожалению, сделать нельзя. Такой момент есть и у нас, и за рубежом. Есть специалисты, которые ставят себе цель любой ценой разрушить опухоль. И никто не думает о том, что будет потом с глазом. Но вы хирурги, вы понимаете, что одну восьмую часть глазу уберешь – он переживет. Одну треть –  может быть еще как-то вытянет. И то, сегодня вытянет, а через три-четыре года будет субатрофия. Поэтому когда речь идет об опухолях, есть цель сегодняшняя –  опухоль, и конечная цель – продлить жизнь пациента, а потом уже сохранить глаз. Не удалось сохранить, значит надо сделать так косметически эту операцию, чтобы протез был полноценный, был незаметен. Но это проблема всех, не одних офтальмоонкологов. Это проблема всего общества, врачебного сообщества и, конечно, наших людей.

В Москве в институте глазных болезней Гельмгольца лечат ретинобластому по самым передовым методикам. Это я заявляю ответственно.

В. Куренков:

Каков у нас положительный эффект при лечении меланомы глаза?

А. Бровкина:

Брахитерапией мы начали заниматься с 1973 года, иногда комбинируем брахитерапию, термотерапию. Так или иначе, показатели совпадают с коллегами из других стран. Лечение начальной меланомы пятилетний период переживают 92% больных. Нужно помнить, что это опухоль не добрая, и стопроцентной гарантии никто не даст. Но ведь и при тяжелом гриппе тоже ни один врач стопроцентной гарантии не даст. Опять-таки, золотое правило – чем раньше выявлено, чем меньше опухоль, тем меньше она дает выстрелы в другие органы и ткани, тем меньше она дает метастазы. Меланомы без метастазов не бывает.

Меня в прошлом году пригласили на юбилей, 80 лет было моему пациент, он был самым последним министром Советского Союза, развалил Советский Союз, его утвердили на съезде. И когда я пришла, он говорит: «А Вы знаете, что мы с Вами сегодня празднуем тридцатилетие?» Конечно, это счастье, и к этому надо стремиться.

В. Куренков:

Но, к сожалению, мы знаем и другие случаи. Само отношение пациента к этому заболеванию должно быть правильное. Если доктор ему говорит, что лучше удалить глаз, а не заниматься брахитерапией, потому что поздно и нужно удалять глаз, чтобы не повредился весь организм, то лучше уже удалять глаз, особенно в молодом возрасте, когда опухоли очень активно разрастаются и быстро прогрессируют.

А. Бровкина:

Я, наверное, отношусь к меньшей группе докторов, не люблю слово «злокачественная». Как специалист, я понимаю, что есть доброкачественная опухоль и злокачественная. Я всегда себя ставлю на место больного. Мне, например, не хотелось бы, чтобы мне в лоб сказали: «У Вас злокачественная опухоль». Я должна бережно относиться к пациенту.

Что касается операций. Я всегда говорю, что хороший доктор должен быть хорошим психологом, он может любого больного уговорить на любую операцию и отговорить от любой операции. Я никогда не забуду, я еще была молодым врачом глазной больницы. Иду по коридору, там была маленькая комната, где сидели больные. Прошло лет 40 уже, но я помню фамилию больного – Свинолупов. И он сидит и говорит, что пациенты делают, когда уходят врачи из стационара. Когда больной лежит два-три дня, там же образуются свои микросообщества, конечно, они обсуждают всех врачей, это естественно. И он говорит: «Вот у меня доктор скажет башку отрезать, я соглашусь». Я тогда поняла, как много значит доктор, поэтому надо уметь просто уговаривать, надо уметь управлять.

Хороший доктор должен быть хорошим психологом, он может любого больного уговорить на любую операцию и отговорить от любой операции.

В. Куренков:

Если пациенты приходят на ежегодные профилактические офтальмологические осмотры, хороший врач при нормальном осмотре это может выявить. Конечно, нужен полный осмотр, с осмотром всего глазного дна и правильной расшифровка того, что врач там видит. Но есть еще и не только внутриглазные, есть опухоли, которые располагаются в орбите, в мягких тканях орбиты, которые дают специфическую симптоматику. Вот, я думаю, Алевтина Федоровна сегодня как раз прощалась с одной из таких опухолей, и, может, мы поговорим про этого пациента, как он пришел в клинику, и как выявилось это заболевание?

А. Бровкина:

Природа к нам благосклонна. В орбите первично развивается доброкачественная опухоль, злокачественная встречается крайне редко и преимущественно в детском возрасте. Как они проявляются? Проявляются изменением положения глаза. Глаз начинает выпирать, вперед или чуть-чуть вперед в сторону. Если эта опухоль доброкачественная и не связана со зрительным нервом, то зрение практически не страдает. Я всегда удивляюсь: приходят женщины: «Ну что же Вы ходите, как Квазимодо, Вы на себя в зеркало смотрели?» «Да нет, я только увидела». Сколько лет уже врачую и удивляюсь, когда приходит женщина и говорит: «Нет, я на себя не смотрела».

Доброкачественные опухоли развиваются крайне медленно. Они растут вместе с человеком, идут по жизни, они же живая ткань, поэтому чуть-чуть подрастают. Вот и происходит выпячивание.

Доброкачественные опухоли развиваются крайне медленно. Они растут вместе с человеком, идут по жизни, они же живая ткань, поэтому чуть-чуть подрастают.

Мы недавно оперировали москвичку, ее наблюдали 20 лет. Опухоль была крупная, глаз в стороне, лежал паранефрально, но диск зрительного нерва розовый. Удалили большую опухоль, миллиметров 14 диаметр. Но у нее появились изменения макулярной области, она поддавливала, все трактовали, как макулодистрофия. Какая там макулодистрофия – передне-задний размер глаза уменьшен, у пациентки близорукость, а у нее уже развивается гиперметропия. И невдомек, что уменьшается переднее заднее. Я скажу, что тут не только зрительно, в очень многих учреждениях это ультразвуковое сканирование. Я не говорю про послойное ультразвуковое сканирование, оно дает возможность определить конфигурацию, размеры этого образования, подтвердить капсулу, они все, как правило, в капсуле, то есть их удалять легко – это не легкая операция, но удалить полностью можно.

Опухоли орбиты нельзя наблюдать. Есть изменения положения глаза, как мы говорим, односторонний экзофтальм. Экзофтальм – это расстояние в глазу по отношению к наружной стеночке, значительно больше – надо идти к врачу. Сегодня микрохирургическая техника, орбитотомия такова, что мы удаляем из орбит опухоли без всякого вреда диаметром 10 и 5 мм, их можно найти, их можно убрать. А когда большая опухоль, человек долго ее носит, значит окружающие ткани страдают. Чем больше опухоль, тем больше само вмешательство. Вы будете надо мной смеяться, но я прожила большую жизнь в хирургии, я ведь любое хирургическое вмешательство расцениваю, как агрессию против личности. Чем меньше образование, тем труднее хирургу, тем лучше исход для глаза. Опухли, к счастью, в орбите реже встречаются.

Чем меньше образование, тем труднее хирургу, но тем лучше исход для глаза.

К. Чинёнова:

Мы уже затронули проблему ретинобластомы. Расскажите, пожалуйста, о том, какова сейчас выявляемость в режиме месячного наблюдения у детей. Я сама мама, я знаю какие осмотры в поликлиниках у офтальмологов, и, признаться, не скажу, что это восторг.

А. Бровкина:

Я врач, выученная в Советском Союзе. И тогда существовало правило – родился в роддоме ребеночек, его не выпишут из роддома, пока не осмотрит офтальмолог.

К. Чинёнова:

Сейчас таких норм нет.

А. Бровкина:

С широким зрачком оба глаза. А сейчас не всегда мамы идут, да и не всегда офтальмолог есть. Это недостаток организации специализированной помощи. Детей следует осматривать в роддомах. Действительно выявляли, выявляли рано, потому что если ретинобластома диагностирована до года, то это врожденная патология, так называемая желтая рефлексия или кошачий глаз. Это уже значит, что глаз весь в опухоли и делать там нечего.

Кстати, я должна сказать, ретинобластома – это единственная очень злая злокачественная опухоль сетчатки. Но ведь она вовремя леченая, детишки же выздоравливают. Иногда нужно сделать – ну нет никакого выхода – удаление глаза. И вот мама убирается, и папа рогами, «ни за что, да как будет без глаза». Я всегда говорила, сейчас говорю таким родителям: «Если бы у Вас было, что бы перевесило – жизнь или плохой глаз? Какое право Вы имеете решать за ребенка, он не может за себя сказать». Поэтому эта проблема очень серьезная.

Ретинобластома – это единственная очень злая злокачественная опухоль сетчатки. Но если она вовремя леченая, детишки выздоравливают.

В. Куренков:

У нас есть такая функция консультация по выпискам. Она идет практически без оплаты. И часто приезжают родители с выписками ретинобластомы: «Нам советуют удалять, мы не хотим». Мы тоже встаем на позицию, как им рекомендует офтальмоонколог. Это нужно удалять, потому что это зашло уже в такую статью, когда нужно спасать жизнь ребенка. Они почему-то думают, что еще можно спасти глаз, и может произойти чудо. Нам приходится объяснять: чтобы не потерять ребенка, нужно попрощаться с глазом, к сожалению.

А. Бровкина:

Я должна сказать, что вот эта плата в медицине привела к тому, что за рубежом наших детей берут на лечение. Мы этого не делаем, и Вы этого никогда не делайте. А там им подписывают договора, платят большие деньги, и чем заканчивается? Либо здесь приходится делать энуклеацию, либо они едут туда и там удаляют глаза.

Я еще раз повторяю, у нас служба по диагностике и лечению ретинобластомы только в трех местах. Занимаются в МНТК, там немножко другой профиль, потому что там отделение неспециализированное. Мне ближе институт Гельмгольца, потому что там при моем участии создавалось это подразделение, там работают мои коллеги, с которыми мы вместе выросли, с которыми разрабатывали методы лечения. И поэтому когда мне звонят: «Посмотрите ребенка», я говорю: «Знаете что, приезжайте к Светлане Владимировне, она прекрасный специалист в области ретинобластомы».

Раньше мы сами проводили химиотерапию. Сейчас, в связи с этим лицензированием, запрещено. Но Светлана Владимировна умудряется связаться с местными химиотерапевтами, онкологами, она держит с ними контакт, чтобы лечение шло строго по протоколу, а они уже следят за результативностью. Общий онколог ничего не скажет, что там на глазном дне. Здесь нужно тщательное обследование глазного дна, причем не с офтальмоскопом, а здесь нужны специальные лампы для осмотра глазного дна у детей и определенные протоколы лечения.

Есть еще очень важное правило: я взялась лечить больного – не излечить нельзя. Я должна его вести, вести, вести. А у нас так: где-то сделают операцию и потом, когда дают статистику, 36 больных выпало из-под наблюдения. А где эти больные? Вот если я сделала, я уже веду до полного благополучного состояния. Кстати, больные с меланомой, больные с ретинобластомой с учета не снимаются. Они остаются пожизненно на учете. Что касается кожных раков век, здесь встречаются наиболее благоприятные формы базальноклеточного рака. И когда в начальной фазе мы лечим, нет рецидива, мы имеем право  через 5 лет снять с учета. Человек здоров.

В. Куренков:

Пожелаем нашим зрителям не забывать о глазах, не забывать о профилактических осмотрах, потому что без глаз жить невозможно. Вовремя приходить к врачу, а это не реже, чем раз в год, и тогда Ваши глаза будут под надежной защитой, а зрение будет всегда хорошее.

К. Чинёнова:

Оставайтесь с нами. Спасибо, что пришли к нам.

А. Бровкина:

Спасибо, что Вы обратили внимание на эту проблему.

К. Чинёнова:

И обязательно обратим еще.