Гипербарическая оксигенация и радиоизотопные исследования

Мария Рулик:

Программа «Здоровое детство», её ведущие, я, Мария Рулик и Александр Лобанихин, врач-педиатр, заместитель главного врача детской клиники «Ребенок». 

Сегодня у нас в студии гости, Лодыгина Елена Аркадьевна, заведующая отделением гипербарической оксигенации детской городской клинической больницы имени О.М. Филатова, кандидат медицинских наук, врач-педиатр. Также сегодня у нас Федин Александр Владимирович, заведующий отделением радиоизотопной диагностики тоже детской городской клинической больницы имени О.М. Филатова, врач-радиолог высшей категории. 

Я думаю, что наши слушатели и зрители не все понимают данные термины. Именно об этом мы сегодня поговорим, попытаемся объяснить доступными словами. Вы оба – заведующие двух уникальных для здравоохранения города Москвы отделений. Данные отделения функционируют в составе детской клинической больницы имени О.М. Филатова на протяжении уже нескольких десятков лет, насколько я знаю, накопили богатейший, уникальный опыт. Хотелось бы поговорить, что особенного в Ваших отделениях при детской клинической городской больнице им. О.М. Филатова? Чем они занимаются, какие есть возможности у вас, и какие услуги оказывают, и чем вы можете помочь родителям, деткам? Именно такие вопросы, я думаю, больше всего интересуют. 

Александр Федин: 

Наше отделение было основано в 1978-м году на базе кафедры детской хирургии, которая находилась на базе Филатовской больницы. В 1982-м году из научного оно превратилось в практическое отделение, мы стали обследовать непосредственно больных. Обследование носит исключительно функциональный характер и показывает функциональное состояние различных органов и систем у детей. В частности, это исследование лёгких, костей скелета, почек, щитовидной железы, печени. 

Мария Рулик:

Особенности есть какие-то? Именно почему при детской больнице, почему оно единственное в таком роде? 

Александр Федин: 

Подобных взрослых отделений гораздо больше, детское почему единственное – вопрос не ко мне. Надо добавить, оно единственное в системе ОМС сохраняется и по сей день. Есть ещё одно отделение в институте медицинской радиологии, достойное отделение, но оно в системе ОМС, насколько я знаю, не работает. То есть это институт.

Александр Лобанихин:

Наверное, Елена Аркадьевна нам расскажет про то, чем занимается ваше отделение, его специфику. 

Елена Лодыгина:

Отделение гипербарической оксигенации тоже было организовано в 1978-м году. Следующий год у нас будет юбилейный, и у Александра Владимировича, и у нас. Будет 40 лет, как существует отделение. Отделение тоже было организовано вначале на базе кафедры, существовало как лаборатория, не как отделение. Была проведена огромная научно-исследовательская работа сотрудниками кафедры, которые и явились основателями отделения. Около 10 лет проводились эти исследования, и в 1978-м году по результатам было организовано отделение ГБО, которое очень активно участвовало в лечении детей хирургического профиля, реанимационного профиля. Существовало, как интенсивная терапия многие, многие годы. Сейчас она функционирует достаточно активно, но профиль немного расширился и меняется. 

Александр Лобанихин:

Александр Владимирович, расскажите простым языком для наших слушателей. Радиоизотопная диагностика, в чем основная суть исследования, которое проводится у вас в отделении? Что происходит с пациентом, чтобы родители понимали, что их ребёнку будет сделано.

Александр Федин: 

Суть, это исключительно в функциональном состоянии. Для примера я могу проводить параллели с рентгенологией. Есть заболевание, остеомиелит, гнойное поражение костной ткани. В то время, как на рентгенограммах деструктивные изменения в кости визуализируется на третьей неделе заболевания, у нас видно буквально через несколько часов после его начала. Это касается острого гематогенного остеомиелита. 

Александр Лобанихин:

Название, наверное, многих может испугать, радиоизотопная диагностика. Почему она так называется? 

Александр Федин: 

Да, его можно пугаться, естественно. Наверное, слушатели знают, что такое счётчик Гейгера. На этом и основано всё. Используется изотоп, который концентрируется в генераторе, специальном аппарате. Изотоп называется технеций, у детей применяется только он, потому что он самый коротко живущий, который в медицине можно использовать, тем более, у детей. Это дочерний изотоп молибдена. Нам централизованно привозят эти специальные аппараты, генераторы, где путём смыва через молибден получается технеций. Но, технеций является меткой, кроме этого используют, так называемые, радиофармпрепараты, тропные к различным органам и тканям. Для лёгких это один препарат, но название выговорить очень трудно, полстраницы название занимает, очень сложную химическую формулу имеет каждый из них. Применительно к тем же исследованиям костей, коротко если сказать, называется он фосфон. В составе находится фосфор. Вступая в обмен костной ткани за определённое время позволяет нам визуализировать кость, благодаря изотопу, который, находясь на специальном регистрирующем устройстве, коим является гамма-камера, вызывает сцинтилляции, вспышки и по их интенсивности. 

Александр Лобанихин:

Мы можем оценить, функционирует часть этого органа или нет. 

Александр Федин: 

Да, мы можем оценить. 

Мария Рулик:

Я Вас слушаю и понимаю, что первый вопрос после Вашего рассказа у любого родителя будет: насколько это опасно? 

Александр Федин: 

Облучение Вы имеете в виду? Если коротко отвечать на этот вопрос, по литературным данным, меньше, чем рентгеновский снимок, минимум в 20 раз. 

Александр Лобанихин:

Но тут есть некоторые, скажем так, аналогии, может быть, не совсем прямая, с контрастными исследованиями в рентгенологии. Наверное, вводим какой-то препарат? 

Александр Федин: 

Например, если брать урографию, там гораздо больше. Минимум, в 40 раз больше облучение, хотя бы потому, что там несколько снимков делают. 

Александр Лобанихин:

То есть исследование, безусловно, может иметь какие-то последствия, но, если оно необходимо по показаниям, бояться... 

Александр Федин: 

За 35 лет, что я работаю, никаких даже предпосылок к этим последствиям не наблюдалось. 

Мария Рулик:

Скажите, пожалуйста, есть ли особенности именно в работе с детьми? Например, ограничение по возрасту, с какого можно, нельзя? 

Александр Федин: 

Непросто на этот вопрос ответить, потому что сейчас идёт оптимизация, и нормы все почему-то все пересматриваются. Когда я пришёл в 1982-м году в радиологию, считалось, что только с года можно делать это исследование. Насколько я знаю, на сегодняшний день по международным нормам, не знаю, работают эти нормы у нас или нет, но с двух месяцев. По международным нормам ВОЗ. Но есть специальные показания, которые определяет врач, врач-радиолог, мы делали детям даже сразу после роддома, пяти-шести дневным. Не часто мы таким детям делали, но случаи были. 

Александр Лобанихин:

Какие специалисты чаще всего принимают решение, что необходимо радиоизотопное исследование?

Александр Федин: 

Урологи. У меня идёт, минимум, 70% исследований почек. Ортопеды-травматологи, пульмонологии, вернее, даже торакальные хирурги, потому что в пульмонологии есть малоинформативные моменты. В торакальной хирургии, которая у нас в больнице представлена очень известным профессором А.Разумовским, имеет большое значение. Ателектазы, разные врождённые синдромы лёгочные, в общем. 

Александр Лобанихин:

По-простому, как выглядят результаты этого исследования, грубо говоря, на примере почек? 

Александр Федин: 

На примере почек, у нас бывает два функциональных исследования: мы смотрим выделительную функцию с одним препаратом и секреторную, накопительную совсем с другим препаратом. Выделительная функция, это как почки выводят мочу, визуализируются почки, мочеточники, мочевой пузырь, имеет 3 представления. Визуальная картинка, картинка почек, вид сзади в цветном варианте; графический анализ: две кривых выведения, которые имеют свою норму или нарушение – пик, подъём, спуск кривой говорит о разной патологии. Также цифровое значение: относительный вклад и индекс накопления, индекс выведения, всё это представлено столбиками цифр, которые тоже имеют свою норму. Словами пишется заключение. На медицинском, естественно. 

Александр Лобанихин:

Грубо говоря, одна почка работает, другая не работает, берём такую крайность, то на одной картинка будет, а другой просто-напросто её не будет вообще. 

Александр Федин: 

Абсолютно, будет одна почка, единственная почка. 

Мария Рулик:

Я так понимаю, что данная процедура сама изначально достаточно сложная и, оказывается, не настолько популярна по назначениям, раз всего существует одно? 

Александр Федин:

Что касается почек, я бы не сказал. 

Мария Рулик:

Можно сделать такое обследование ребёнку в системе, Вы сказали, в ОМС вы работаете, для москвичей. А для иногородних?

Александр Федин:

Да, оно входит в ОМС, в поликлинике. ОМС у нас одна на всю страну. Регионы дают направления. 

Мария Рулик:

Все приезжают, насколько я понимаю, к вам, в Филатовскую больницу. Сколько исследований проводит Ваше отделение?

Александр Федин: 

5000 в год, в среднем, что касается именно больных. Потому что у нас ещё есть исследования in vitro. Мы смотрим гормоны щитовидной железы, тоже при помощи изотопов. 

Александр Лобанихин:

In vitro, это что?

Александр Федин: 

В пробирке, дословно.

Александр Лобанихин:

Не с участием организма, а то, что делается вне организма. Берётся, наверное, кровь?  

Александр Федин: 

Кровь в пробирке, счетчик считает. 

Александр Лобанихин:

Получается, я так полагаю, более точная методика, чем, например, классическая? 

Александр Федин: 

Чем монофлуоресцентная. На самом деле, не намного, но считается точнее. Но так как сейчас иммунофлуоресцентный метод внедрён даже в поликлиники, нашему внимания уделяется меньше. Его, как сейчас модно, оптимизируют. 

Александр Лобанихин:

Есть случаи или пациенты, которым исследование in vivo делать нельзя, и какая здесь может быть альтернатива? 

Александр Федин: 

Вы имеете в виду изотопный? Нет. 

Мария Рулик:

Но сказали, возраст, пусть и два месяца. 

Александр Федин: 

Нет, смотря на общее состояние. Если ребёнок сильно болен, тяжёлая пневмония, высокая температура, конечно, надо подождать, пока он выздоровеет. Тем более, что в основном это носит больше плановый характер, на 90%. 

Александр Лобанихин:

Процедура требует стационарного нахождения?

Александр Федин: 

Нет, всё амбулаторно абсолютно. 

Александр Лобанихин:

Там достаточно короткий период восстановления после исследования? 

Александр Федин: 

Восстановление, только чтобы памперсы 3 дня родители на свалку не выкидывали. Чтобы на балконе полежали 3 дня в пакетике, потом можно на свалку. 10 периодов полураспада. Период полураспада у технеция 6 часов, это норма уже. 

Мария Рулик:

А деток для проведения этого исследования не нужно никакой подготовки, ничего? Приходит ребёнок, сразу же всё. 

Александр Федин: 

Да, поспав, позавтракав. Мы же не желудок обследуем. 

Мария Рулик:

Мало ли, может быть, реакция какая-то? 

Александр Федин: 

Нет. Не было ни разу. 

Александр Лобанихин:

Радиофармпрепарат всегда вводится внутривенно. Ребёнок тоже на 3 дня изолируется или только его выделения? 

Александр Федин: 

Через 6 часов введённая активность становится в 2 раза меньше. Каждые 6 часов она поступательно уменьшается. 

Мария Рулик:

Вы работаете в системе ОМС. А если не у вас делать, то где?

Александр Федин: 

В институте радиологии можно сделать. Там достойное детское отделение, научно-практическое. 

Мария Рулик:

Насколько сравнимы исследования, проведённые у вас, и исследования, сделанные за границей? 

Александр Федин: 

Абсолютно можно провести параллели. Я лично видел и сравнивал израильские исследования костей и почек; в Америке, там вообще, как скрининг идёт. Например, я достоверно знаю, есть город Чаттануга, мы туда наших специалистов засылаем. Население порядка 200 тысяч. Небольшой город, по-нашему, провинциальный, как средний подмосковный город. Там четыре гамма-камеры на всё население, не про детское я говорю, а на всё население четыре гамма-камеры. Где Вы видели у нас, чтобы было на 200 тысяч 4 гамма-камеры? Например, Железнодорожный, там вообще ни одной нет. 

Мария Рулик:

С учётом того, что в системе ОМС вы единственные. 

Александр Лобанихин:

Есть, к чему стремиться это называется. 

Александр Федин: 

Я видел заключения из Германии, Израиля, Америки и Австрии, мне привозили больные, которые повторно уже делали их у меня. 

Мария Рулик:

А для чего, сделав там, делать повторно у вас?

Александр Федин: 

Повторно очень часто, у нас идёт очень много повторов. Посмотреть тот же остеомиелит, как идёт процесс регрессии, заживления, и те же почки после операции, насколько эффективна операция, или там нужен второй этап, не нужен, это я так говорю. Вполне можно сравнить эти исследования. По крайней мере, абсолютно точно, по отдельным параметрам абсолютно сравнимо. 

Мария Рулик:

Но, этот метод диагностики больше развит, конечно, не у нас. Как правильно сказал Александр, нам есть, к чему стремиться. Расширяться, увеличить количество. Качество у нас хорошее.

Спасибо Вам большое, я думаю, что мы можем приступить к освещению следующего отделения, которое образовалось из кафедры. Я несколько раз слышала о том, что это изначально была научная кафедра, а теперь это уже отделение, которое занимается именно пациентами. Я думаю, что здесь тоже потребуется для простых слушателей, простых родителей некая расшифровка, что такое гипербарическая оксигенация. Я понимаю только по слову «оксигенация», что-то связано с кислородом. 

Елена Лодыгина:

 Да, совершенно верно. Это метод лечения кислородом под повышенным давлением в барокамере, если говорить русским языком. 

Больной помещается в барокамеру, его закрывают там герметично, затем туда нагнетается кислород, постепенно замещая воздух, а потом подымается давление. Мы используем сейчас терапевтические режимы. Первые исследования проводились под высоким давлением, до трёх избыточных атмосфер. От них мы давно уже ушли, вся наша терапия, гипербарическая оксигенация, проводится, в основном, в пределах одной избыточной атмосферы. Крайне редко мы переходим этот рубеж, поднимаем до полутора. При этом очень важно соблюдение техники безопасности, подготовка пациента, подготовка самой барокамеры и персонала, естественно. Тут никаким образом нельзя никакие жиры и масла использовать, дети должны быть чисты помыты. Снимается вся синтетическая или шерстяная одежда, чтобы не возникло никакой электростатической искры. Никаких, естественно, посторонних предметов туда давать нельзя. Ребёнка мы кладём на хлопчатобумажные простынки, ложе, на котором он лежит, застилается хлопчатобумажной простынкой, второй простыней накрывается ребёнок. Волосы, особенно у девочек с длинным волосами, заплетаются в косы, волосики завязываются или косынкой, или хлопчатобумажным колпачком, чтобы не вылезали. Соблюдение такой техники безопасности, психологическая подготовка ребёнка и мамы, обязательно родителей, к этой процедуре, даёт совершенно безопасный, гарантированный метод лечения. 

Гипербарическая оксигенация – метод лечения кислородом под повышенным давлением в барокамере.

Мария Рулик:

Какие показания для назначения данного лечения?

Елена Лодыгина:

Когда начиналась гипербарическая оксигенация в нашей клинике, вначале, я уже говорила, что это, в основном, был метод интенсивной терапии. Это были дети после хирургических пластик или обширных травм, как метод интенсивной терапии. В реанимации использовался тоже как метод интенсивной терапии в случаях, когда имелась задолженность тканей по кислороду, то есть ишемия, кислородное голодание. Это могут быть отдельные органы, это может быть целый организм ребёнка после тяжёлых травм, может быть или после отравления, например, угарным газом, ядами, образующими метгемоглобин.

Сеанс длится около часа. Больной находится в барокамере, идёт плавная компрессия, подъём давления, потом изопрессия, переход в основной режим, который мы даём для данного больного с конкретной патологией, подбираются специально режимы. Затем декомпрессия. Всё на протяжении 1 часа. Мы разрешаем родителям иногда находиться рядом с детишками. Они сидят на стульчике, через иллюминатор видят своего ребёнка, могут им показывать книжки, картинки, как успокоительный момент для ребенка. 

Мария Рулик:

Чтобы ребёнок час пролежал. 

Елена Лодыгина:

Да. Как правило, первый сеанс, конечно, для ребёнка бывает неким стрессом, с уговорами, спокойно удаётся ребёнка положить. Второй, третий сеанс он уже воспринимает совершенно нормально. Как правило, назначается курсовое лечение, 7-10 сеансов. Пожалуй, только при отравлении угарным газом или метгемоглобинобразующими ядами нам удаётся иногда за один сеанс убрать гипоксию. Связь угарного газа с гемоглобином настолько тесна, что только благодаря гипербарической оксигенации, насыщению всей крови кислородом, позволяет нам проводить заместительную терапию. Затем снижаются показатели CO, состояние ребёнка облегчается. 

Александр Лобанихин:

Физически пациент чувствует гипербаро? 

Елена Лодыгина:

 В самом начале у него может закладывать уши, мы учим детей, как их продувать. Как при взлёте и посадке в самолёте, приблизительно такие ощущения. Если у нас больные с тяжёлыми травмами, там, где имеется нарушение кровообращения в какой-то зоне, в пальцах или в ноге, в руке после травм, может возникать неприятное ощущение, потому что идёт восстановление кровотока, идёт восстановление чувствительности. Опять же, адекватное предварительное обезболивание, как правило, убирает неприятные ощущения. 

Александр Федин: 

Мы, кстати, проводили параллель. 

Елена Лодыгина:

 Да, проводили. Один из методов, это радиоизотопы плюс УЗИ с допплерографией очень хорошо показывают эффективность применения ГБО, оксигенации, восстановление кровотока в поражённом органе. 

Мария Рулик:

Есть ли ограничения именно в работе с детками, противопоказания?

Елена Лодыгина:

 Есть противопоказания. Во-первых, эпилепсия и эпилептиформные состояния, готовность у больных. Детей мы берём, буквально, с первых дней жизни и до 18 лет. В нашу клинику такие дети приходят. Недоношенные, маловесные, незрелые дети – это является противопоказанием для применения ГБО. 

Мария Рулик:

Вы сказали, что берёте деток с рождения до 18. С рождения ребёнка до небольшого возраста и в 18 лет можно договориться, чтобы он час пролежал в камере. А в возрасте уже год, два, три? 

Елена Лодыгина:

 Самый сложный возраст, когда дети начинают уже чего-то бояться, они уже становятся достаточно активными, а понимать, сказать не могут. Это очень сложно. 

Мария Рулик:

Как решается этот вопрос?

Елена Лодыгина:

Уговорами, по-разному. Бывают ситуации, когда даже приходится и отказываться, к сожалению. Но, как правило, мы договариваемся, есть опыт работы с детьми. С мамами договариваемся. 

Александр Федин: 

Много от мамы зависит. 

Мария Рулик:

Я понимаю, но я вспоминаю своих малышей. Какой бы не был договороспособный ребёнок, в девять месяцев трудно уговорить его лежать час, смотря на картинки через дырочку. 

Александр Федин: 

У меня для этого есть специальный иммобилизатор. Это мешок, наполненный крупинками пенопласта. Заворачиваем в него ребёнка, насосом оттуда откачиваем воздух, и он затвердевает. Ребёнок лежит, как мы его положили. 

Мария Рулик:

Кричать будет?

Александр Федин: 

Кричать он будет в любом случае в таком возрасте, даже если его просто положить без всего и ничего не делать. 

Мария Рулик:

Так делитесь с родителями, нам тоже дома иногда надо зафиксировать. 

Александр Лобанихин:

С каждым ребёнком требуется свой подход. Кого-то картинки отвлекают, другому что-то нужно сказать, замотивировать, сравнить: вот, там девочка в коридоре не плачет, а ты плачешь. Совсем с маленьким, да, сложновато бывает.

Вернёмся к Елене Аркадьевне. Что мы ждём как врачи, какого эффекта от гиперболической оксигенации, кроме того, что Вы сказали, что Вы оценивали это на УЗИ и на радиоизотопах.

Елена Лодыгина:

 Сам метод гипербарической оксигенации говорит о том, что мы стараемся убрать недостаток поступления кислорода к органам и тканям. Когда мы проводим сеанс ГБО, получается, что за счёт разницы давления кислород растворяется в плазме крови, поступает в плазму. Не только связывается с гемоглобином крови, а именно растворяется в плазме и поступает ко всем органам, клеточкам, по всему капиллярному руслу туда, куда не могут пройти даже наши кровяные тельца, эритроциты, в которых находится гемоглобин.  Благодаря этому мы ликвидируем кислородную задолженность этих тканей. Более того, опосредовано мы таким образом стимулируем раскрытие капиллярного русла, коллатерального кровообращения, улучшаем микроциркуляцию, улучшаем органный кровоток. Соответственно, следом за этим улучшается функция органа.

При каких патологиях это может быть? Это и травмы, скальпированные обширные раны, это синдром сдавления, анаэробная инфекция, естественно. Это и нарушение микроциркуляции в послеоперационном периоде при определённых ситуациях. Это восстановление, допустим, перистальтики пассажа органов брюшной полости, кишечника после перитонитов или полостных операций. Также стимуляция при репродуктивных нарушениях. К нам поступают мальчики, например, синдром отёчный мошонки, когда есть перекрут яичка, нарушение кровообращения в яичке. Девочки с перекрутом яичников. В послеоперационном периоде, после проведения деторсии, убирается перекрут, мы проводим сеансы ГБО, позволяя восстановить кровоток в поражённых органах и в дальнейшем улучшить функцию этих органов. 

Метод гипербарической оксигенации направлен на устранение недостатка поступления кислорода к органам и тканям.

Александр Лобанихин:

Вы говорите про послеоперационные или посттравматические состояния. Есть ещё хронические заболевания, которые так или иначе приводят к нарушениям микроциркуляции. Действует ли этот метод?

Елена Лодыгина:

 Да, как раз, мы с Александром Владимировичем говорили, это дети с хроническими заболеваниями, хронической болезнью почек, после различных операций, которые могли быть проведены даже в периоде новорожденности. Или, наоборот, обструктивная дисфункция органа, которая не оперировалась, но проводится консервативное лечение. Допустим, те же самые почки, с пузырно-мочеточниковыми рефлюксами, после различных медицинских мероприятий, уже проводя и беря больных на профилактические курсы. Мы им рекомендуем проходить курс ГБО у нас два раза в год.

Дети не только улучшают функцию самого органа. Так как они хроники, то у них у всех снижена иммунная система, они очень легко заболевают респираторной инфекцией. Любая респираторная инфекция влечёт за собой обострение пиелонефрита, того основного заболевания, с которым ребёнок живёт. Проводя такие курсы, мы стимулируем иммунную систему. Дети легче переносят респираторные инфекции, как правило, у них нет бурного обострения пиелонефрита, пиелонефритической атаки. Сам организм начинает бороться с инфекцией. Они физически лучше развиваются, это также видно, например, у детей после сотрясения головного мозга или другой перенесённой черепно-мозговой травмы, с вегетососудистой дистонией. Дети приходят к нам на курсы лечения по направлению из районной поликлиники в рамках ОМС, форма 057-У. По этой форме они приходят к нам, проходят курсы лечения. После них удаётся справиться, убираются головные боли, астеническое состояние ребёнка, они лучше учатся. Они лучше адаптируются к окружающей среде, становятся социально более адаптированы. 

Проводя курсы ГБО, мы стимулируем иммунную систему ребёнка.

Мария Рулик:

При хроническом заболевании у ребёнка обязательно нужна госпитализация для прохождения курса? 

Елена Лодыгина:

 Нет, это возможно и амбулаторно, но по направлению из районной поликлиники. В стационар мы детей берём, в основном, в острый послеоперационный период. Дети, которые наблюдаются нефрологами, неврологами, идут к нам амбулаторно по направлению в рамках ОМС. Запись к нам идёт и на сайте больницы, если Вы войдёте на сайте в отделение гипербарической оксигенации, там сказано, как к нам записаться. 

Мария Рулик:

Расскажите нам чуть-чуть, как к вам записаться. 

Елена Лодыгина:

 Мы проводим консультации, на которых мы смотрим больных, которые к нам собираются прийти на лечение. К сожалению, такая цепочка в силу нашей оптимизации, нам приходится усложнять. Они получают направление из районной поликлиники на ГБО, приходят к нам на консультацию со своими результатами, обследованиями. Мы смотрим показания, противопоказания, может быть, этому ребёнку вообще нельзя ни в коем случае, потому что мы можем спровоцировать обострение того или иного заболевания. Кстати, мы говорили о противопоказаниях, я сказала только о двух противопоказаниях – маловесные дети и эпилепсия. Помимо это, клаустрофобия, хотя у детей я за весь свой опыт работы видела, наверное, раза два только, когда они категорически не хотели ложиться, и когда ложились, покрывались потом, для них это было нечто. Помимо этого, гипертермия, при температуре выше 38°, острые состояния. Артериальная гипертензия, которая бывает иногда при заболеваниях почек, за ней тоже надо следить. Конечно, воспалительные процессы верхних и нижних дыхательных путей, воспалительные инфекционные, респираторные инфекции. Наличие каких-то воздушных не дренированных полостей в лёгких, те же самые гаймориты, отиты, это всё противопоказания для лечения ГБО.

Если мы не видим никаких противопоказаний, ребёнок обследованный, есть прямое показание для проведения ГБО, мы его записываем на определённый срок, договариваемся с родителями, они к нам приходят уже на курс лечения. Курс проводится ежедневно, в течение одного часа, время, как правило, мы тоже определяем, как удобно, стараемся, во всяком случае, для амбулаторных детей. Мы понимаем, что многие дети ходят в школу, чтобы это было после школы, стараемся в 3, в 4, 5 часов. Дети младшего возраста, естественно, приходят к нам в первой половине дня. 

Александр Лобанихин:

Сама процедура требует восстановления после себя?

Елена Лодыгина:

 В принципе, дети достаточно легко воспринимают, пока ребёнка оденут, практически, это не требует. У взрослых требуется, особенно сердечники, у них немножко по-другому сам сеанс проходит. У детей поспокойнее. 

Александр Лобанихин:

Я почему акцентировался на заболеваниях не только послеоперационных, а постхирургических, потому что во всех вопросах, связанных с микроциркуляцией, у нас очень мало вариантов воздействия, кроме действующих или недействующих лекарственных препаратов. По большому счету, хирургически мы микроциркуляцию никак не затронем, поэтому момент достаточно важный. Оборудование имеет высокую степень безопасности в плане пациентов?

Елена Лодыгина:

 Да. К сожалению, сейчас из производителей в нашей стране сейчас остался, фактически, остался завод имени М.В. Хруничева, при котором имеется завод медтехники и товаров народного потребления. Он выпускает барокамеры. Но, у него сейчас тоже не лучшие времена.  В расцвете Советского Союза, когда открывалось отделение ГБО, был открыт и бароцентр на базе ВНЦХ, тогда было несколько заводов. Тогда был большой Советский Союз, совместно с киевлянами у нас выпускалось несколько камер. Вообще, было много разных видов барокамер. Сейчас, получается, всего один-единственный завод. 

Мария Рулик:

Мы подчеркнули то, что ваше отделение, само по себе, может быть, и не единственное, но во многих вопросах эксклюзивное. 

Елена Лодыгина:

 Так как наше отделение было открыто первым детским отделением вообще в стране, то конечно, накоплен уникальный опыт лечения. Пожалуй, такого огромного опыта, который накоплен именно у нас в отделении, нет ни у кого. Хотя, в республиканской больнице тоже очень хорошее отделение ГБО, они занимаются несколько другой патологией. В институте у Рошаля тоже есть барокамеры, но у него, в основном, экстренная, более тяжёлая травма. Когда-то вся она проходила через нашу больницу и через наше отделение, но сейчас эти потоки немножко изменились. Почему я и сказала, что профиль сейчас немного изменился. Даже не направление, а контингент больных. Если раньше это были очень тяжёлые травмы, очень тяжёлые реанимационные больные, то сейчас тяжесть ушла, в основном, у Рошаля. У нас бывают такие больные, но их не так много.

У нас стал более плановый, консервативный, я бы сказала, метод. Хотя, всё равно, половина больных за год проходит у нас по экстренным показаниям. Это дети после хирургических вмешательств, может быть, не таких тяжёлых, не в критических состояниях. Не таких, как там, в клинике. Но там клиника оснащена, у них есть американская барокамера с искусственной вентиляцией лёгких. Отечественных, к сожалению, особенно для детей, нет. Завод Хруничева начал готовить такую, даже на выставке представляли такие камеры, как и камеры для новорождённых. Были когда-то камеры для новорождённых и детей младшего возраста, сейчас их, к сожалению, не производят. 

Мария Рулик:

Время наше тоже подходит к концу и в финале хотелось бы сказать Вам огромное спасибо, что Вы нам рассказали, подняли вопрос о том, что и в вашем направлении требуется развитие, требуется расширение. Я надеюсь, что в дальнейшем, действительно, оно произойдёт. Тем более, есть ресурсы, есть возможности в нашей стране. 

Александр Федин: 

Если остановят оптимизацию, будем расширяться. 

Елена Лодыгина:

  Нам бы хотелось, чтобы в рамках нашей больницы это стало более активно применяться, и немножко развернулось наше отделение. Потому что состояние постоянного, хронического ремонта в нашей больнице. Старая больница, конечно, 175 лет. 

Мария Рулик:

Это самая старая в Москве детская больница. 

Елена Лодыгина:

  Мы надеемся, что на следующий год, когда будет 40-летие отделения, может быть, примет администрация решение о расширении. 

Мария Рулик:

Мы Вам желаем, чтобы все Ваши мечты сбылись. 

Александр Федин: 

Знаете, как раньше называлась, больница? Приют для маленьких безвинных страдальцев. 

Мария Рулик:

Я думаю, что и название можно вернуть. Спасибо Вам большое! Всего доброго!