Как поможет онкопсихолог?
Онкология
Игорь Долгополов:
Добрый вечер, дорогие слушатели, сегодня в студии с вами я, доктор Долгополов, врач детский онколог, и наш гость, Ольга Сачук, онкопсихолог Онкологического научного центра, Институт детской онкологии. Добрый вечер.
Ольга Сачук:
Здравствуйте.
Игорь Долгополов:
Ольга Васильевна, Вы, как психолог, можете очертить круг основных проблем, с которыми к Вам приходят как родители, так и дети?
Ольга Сачук:
Круг проблем очень весомый. Чаще всего родители обращаются, к сожалению, не совсем вовремя, а тогда, когда уже находятся в крайне критическом состоянии сами. Это, в первую очередь, психосоматика, когда нервы уже не выдерживают, когда они находятся на грани. И в этом случае или мы сами уже чуть ли не силой тащим их к себе, или же очень хорошо поставлена работа среди наших мамочек, которые давно уже лечатся, которые видят все эти ситуации. Часто они говорят о тяжести состояния той или иной мамы.
По поводу детей есть, конечно, варианты, когда детки сами обращаются, маленькие в большей степени, они даже больше любят приходить к психологу, потому что много игрушек, рисуем, занимаемся. То есть у нас немножечко скрыта эта маска работы с ребенком. А подростки и дети предподросткового возраста чаще всего обращаются со страхами, притом страхи далеко не детские, а уже тревожность – как ситуативная тревожность, так и реактивная.
Игорь Долгополов:
А какие страхи у них преобладают?
Ольга Сачук:
Для подростков важна внешность, она стоит на первом плане. И когда вновь поступивший ребенок понимает, то есть ему объясняют или читает в интернете, что ему предстоит, например, химиотерапия, и он реально оценивает, что он останется без волос, особенно это касается девочек, внешности.
Игорь Долгополов:
Когда я начинал в конце 80-х годов, эта проблема волновала и взрослых людей, были отказы. Кстати, мне было всегда удивительно, но один из основных отказов в 90-е годы у взрослых от химиотерапии, вообще от лечения был как раз страх потерять волосы. Были придуманы разные шлемы, которые охлаждали голову, чтобы уменьшать проникновение химиотерапии, это не помогало, но это тоже была психологическая поддержка этого решения. Врачи помогают Вам в Вашей работе или мешают? То есть они направляют или относятся к Вам, как к некому придатку, который не обязателен. Как Вы оцениваете?
Ольга Сачук:
В последнее время тенденция разворачивается в лучшую сторону для нас, потому что раньше психологов недооценивали. А сейчас, видя работу, результаты, сами обращаются, очень много запросов от врачей по поводу состояния ребенка, состояния мамы.
Игорь Долгополов:
Это приятно слышать, поскольку я тоже отношусь к этому контингенту. Скажите, как часто Вы встречаетесь с проблемой, когда родители обвиняют друг друга в том, что это он виноват в том, что ребенок заболел раком. Я постоянно сталкиваюсь с тем, что вспоминают бабушек, дедушек, которые болели раком. Чем обычно заканчивается, это укрепляет семью или, наоборот, разрушает ее?
Ольга Сачук:
Раньше такие случаи были нередки, сейчас все реже и реже, но все равно случается. Конечно, ни о каком укреплении семьи речи не идет, количество разводов в любом случае возрастает, и, в первую очередь, не выдерживают мужчины, отцы. К сожалению, нервная система более подвижная и быстрее дает сбои.
Игорь Долгополов:
То есть мужчины все-таки слабый пол с точки зрения психолога в этой ситуации?
Ольга Сачук:
К сожалению. И последнее время очень часто обращаются именно папы в состоянии стресса. То есть поступая, они находят реально в шоковой ситуации, в шоковом состоянии, не понимают, не видят выхода этому. Женщины более мобилизируются в этом отношении, то есть для них нужно черпать ресурс откуда-то для того, чтобы ухаживать за ребенком. Они в последнюю очередь обращают внимание на себя, на свое состояние.
Игорь Долгополов:
Может быть, это позволяет им переживать это, потому что когда у ребенка не просто сопли, а болезнь потенциально фатальная, иногда действительно фатальная, конечно, тут черпать силы непросто. Сейчас очень модная тема эмоционального выгорания персонала, врачей, медсестер в тяжелых отделениях. И не только медицинского персонала. Насколько эта проблема надумана в случае онкологических больных, детей, или она существует? К Вам приходит персонал, или Вы сами приглашаете к себе?
Ольга Сачук:
Несколько лет назад я проводила целое исследование по поводу эмоционального выгорания медицинского персонала, отдельно тестировали врачей, отдельно медицинский, средний медицинский персонал. Хочу сказать честно, некоторые психологи вообще не верят в данный синдром. Скажу по своему опыту. Эмоциональное выгорание это или нет, но любая профессия, любой человек, который работает с людьми, находится под неким давлением. Это конфликтные ситуации, и человеку, который может сбросить с себя весь негатив, расслабиться, намного проще. А есть люди с индивидуальными особенностями своего характера, которые держат все в себе, отсюда и начинаются проблемы.
Игорь Долгополов:
У кого чаще возникает синдром выгорания, усталости, я бы сказал эмоциональной усталости в большей степени? Потому что действительно устаешь от тяжелых состояний, в которые впадают дети, просто их жалко, от родителей, которые плачут, от моментов, когда дети гибнут. Я скажу по своему опыту, я тоже устаю иногда, но не то, что выгораю, просто эмоциональная усталость. Кто больше подвержен, на Ваш взгляд, врачи, которые чуть дальше от больного, или сестры, которые чуть ближе к ним медицински?
Ольга Сачук:
Медицинские сестры чаще подвержены эмоциональному выгоранию именно по той причине, которую Вы только что озвучили. Им приходится непосредственно работать и с матерью, и с ребенком, им приходится решать конфликты между родителями, между родителем и ребенком, какие-то организационные моменты. Медсестры в первую очередь попадают под удар и со стороны врача, и со стороны родителей.
Медицинские сестры чаще подвержены эмоциональному выгоранию. Они в первую очередь попадают под удар и со стороны врача, и со стороны родителей.
Игорь Долгополов:
Это правда. Они к Вам стали в последнее время приходить с проблемами эмоциональной усталости или все-таки до сих пор рассматривают? Потому что люди рассматривают поход к психологу, как поход к психиатру, часто проводят параллели, хотя они абсолютно неверны.
Ольга Сачук:
Народ еще не до конца понимает разницу между психологом и психиатром. Но даже в этом случае, когда визит к психиатру необходим, это не криминал. Это специалисты, которые реально могут помочь. Просто это нужно осознавать вне зависимости, мама это, ребенок, кто-то из медицинского персонала, неважно. Последние пять лет работают психиатры, психоневрологи, как мы их называем, скрашивая немножечко больше для родителей, потому что психиатров боятся намного больше. И проблема решается, легче становится работать и с родителями, и с персоналом. Но это еще не все. Два года назад мы заключили договор с реабилитационным центром Шередарь, и вот уже четыре раза мы своих сотрудников вывозим по реабилитационной программе во Владимирскую область, и два полноценных дня, два выходных народ реально реабилитируется. И поверьте, желающих очень много.
Игорь Долгополов:
А Вы сами не выгораете эмоционально, не устаете?
Ольга Сачук:
Бывает.
Игорь Долгополов:
Потому что на Вас ложатся очень многие беды, горести, скорби. Они же на Вас вываливаются, и иногда, наверное, в агрессивной форме.
Ольга Сачук:
Когда изначально видно, что пациент находится в таком состоянии, мы сразу начинаем действовать, мы не доводим до конфликта, до крайней точки. Но чаще всего мы разруливаем, если можно так сказать, конфликты между родителями и врачами, и они дальше нашего кабинета очень часто не выходят. В нашем случае я считаю это большим плюсом.
Игорь Долгополов:
Возвращаюсь к семьям. Часто приходится работать вместе, чтобы папа и мама приходили к Вам?
Ольга Сачук:
Очень часто. И это один из основоположных моментов. Начиная работать с ребенком, изначально мы начинаем работать с мамой. Мы должны узнать не только запросы мамы, претензии, жалобы, проблемы. Вы же понимаете, что мама иногда что-то недопонимает, что-то не видит или, наоборот, как-то по-другому относится к ребенку, где-то предвзято. То есть проблемы действительно есть, очень часто это семейная терапия.
Игорь Долгополов:
Экстремальная семейная терапия в Вашем случае.
Ольга Сачук:
Если в конфликт или проблему вовлечены остальные члены семьи, привлекаем и сиблингов, пожалуйста, сестер, братьев и других родственников, очень часто приходят пары – мама, папа.
Игорь Долгополов:
Часто родители жалуются на врачей, на непонимание, недостаток внимания?
Ольга Сачук:
Раньше было чаще. Конфликты всегда есть. Бесконфликтных ситуаций, в принципе, быть не может, потому что все живые люди.
Конфликты всегда есть. Бесконфликтных ситуаций, в принципе, быть не может, потому что все живые люди.
Игорь Долгополов:
Видите ли Вы разницу между верующими людьми и неверующими в отношении психологической устойчивости, может быть, в отношении к этим психологическим проблемам, или разницы Вы не замечали?
Ольга Сачук:
Разница есть. Хорошо, когда у человека есть вера, когда он верит, это ему помогает в борьбе. Но когда этой веры перебор, это очень тяжело, это мешает. У нас есть ряд случаев, когда сугубо верующая мама, хотя у ребенка не настолько глубока эта вера, навязывает ему, тем самым подавляя его, как личность, подавляя его интересы. В этом тоже очень много негатива. Мама, изначально веря в Бога, вдруг понимая, что этот Бог не помогает, не оказывает той помощи, на которую она рассчитывала, проявляет агрессию, то есть совершенно обратная ситуация. Появляются конфликтные ситуации, она ссорится с другими мамочками, ссориться со своими родственниками. Такие тенденции существуют.
Игорь Долгополов:
Да, болезнь есть проверка веры человека, и не все ее выдерживают.
Ольга Сачук:
Вера важна, особенно в определенные моменты, на стадии гнева, когда человек обвиняет всех вокруг – за что, почему. И я всегда спрашиваю, все говорят: за что, для чего? Может быть, что-то нужно поменять, что-то изменить, пересмотреть, принять и начать бороться?
Игорь Долгополов:
Мне очень близка Ваша христианская позиция. На самом деле, я тоже стараюсь, насколько могу, в своей работе беседовать в этом ключе и направлять родителей.
Ольга Сачук:
Это очень важно, они иногда просто не понимают, и вот эта моральная поддержка, слова поддержки порой меняют мировоззрение.
Игорь Долгополов:
Давайте перейдем к тем, кто закончил лечение в стационаре. Вот закончили дети лечение в стационаре, человек выздоровел, то есть излечился от рака, у него же все равно остаются психологические проблемы, это страх рецидива, страх других болезней, воспоминания о том, как было больно, когда делали какие-то манипуляции. Наверняка, проблемы со сверстниками, в общении в школе, насколько я знаю. И эти же проблемы реально существуют, не надуманные?
Ольга Сачук:
Реально. В 2003-м году в НИИ детской онкологии, гематологии мы начали научную работу по изучению психологических особенностей личностного развития детей. И обработав результаты, пришли к не очень хорошим выводам. Ожидались результаты получше. В исследовании принимали участие дети до 18 лет, находившиеся в ремиссии от двух лет и более, и количество детей на сегодняшний день 100 человек.
Какие проблемы? Многочисленные страхи. Дети боятся ухудшения своего самочувствия, рецидива, смерти, особенно подростки и ребята, которые уже вышли из подросткового возраста, то есть юноши, девушки, которым предстоит создание семьи, рождение детей. К сожалению, все чаще и чаще говорят о смерти. Потеря контроля над своим телом, бесплодие, то есть вся соматика в силу перенесенного онкологического заболевания. Много проблем по поводу одиночества, не могут найти себя в социуме.
У детей часто наблюдаются депрессивные состояния. Казалось бы, лечение позади, вот дорожка, другая жизнь, другой мир. Нет, замыкаются. Проблема в отношении к своему собственному «Я». То есть вот эти весы между здоровьем и болезнью очень шаткие в этом периоде. Если у ребенка существует какой-то дефект, очень большие сложности в принятии самого себя. Реактивные депрессии проявляются, как результат потери важных частей тела, если таковые имеются. Особой проблемой является острый дефицит общения. Дети после лечения в течение двух лет, как правило, находятся на домашнем обучении. И с точки зрения медицины, психологии это хорошо, они изолированы, они поднимают иммунитет.
Дети боятся ухудшения своего самочувствия, рецидива, смерти, особенно подростки и ребята, которые уже вышли из подросткового возраста, то есть юноши, девушки, которым предстоит создание семьи, рождение детей.
Игорь Долгополов:
Да, меньше контактируют с инфекцией.
Ольга Сачук:
Совершенно верно, но с другой стороны, получается, что отношение здоровых детей очень часто предвзято из-за ношения элементарно маски, поблажек учителей, потому что пытаются им помочь. Запреты элементарных вещей в детском возрасте, драться…
Игорь Долгополов:
Физкультура, конечно, ограничения.
Ольга Сачук:
Какие-то физические нагрузки и так далее. По поводу физических недостатков, недопонимание сути самого заболевания, очень часто страх заразиться. Дети не понимают, очень сложно им объяснить, и не только дети, даже родители детей в классе.
Игорь Долгополов:
Я приходил в свое время в школы с некоторыми нашими больными, где дети их буквально травили. И я говорил о том, что он, наоборот, герой, он перенес столько, что вам, по счастью, не выпало на вашу долю. И после того, как я рассказывал, что пришлось человеку пройти, отношение кардинально менялось. Значит, это недоработка школьных психологов, не врачей же?
Ольга Сачук:
Совершенно верно, не врачей. Тут двоякая ситуация. Очень часто родители не хотят огласки, и они сами просят не рассказывать классному руководителю, детям, что ребенок с ограниченными возможностями и так далее. Чаще всего об этом знает только директор школы, а таких случаев очень много. И вот отсюда все эти проблемы. При таком отношении к ребенку в дальнейшем дети что испытывают? Ощущение одиночества.
Очень часто родители не хотят огласки, и они сами просят не рассказывать классному руководителю, детям, что ребенок с ограниченными возможностями.
Игорь Долгополов:
Но это оправдано, например, тем, что общество более жесткое, менее открытое к больным, потому что на Западе все с точностью до наоборот.
Ольга Сачук:
Не сказала бы, по крайне мере, хочется верить в обратное. Все-таки я знаю очень много случаев, когда и дети сплачиваются, помогают одноклассникам, вытаскивают, и моральная, эмоциональная, физическая поддержка. То есть немало таких случаев.
Игорь Долгополов:
Эти дети немного особняком стоят от тех детей, кто не болели, по ряду причин: родители не хотят огласки, дети испытывают проблемы, потому что у кого-то ампутирована конечность, у кого-то есть шрам, дефект, особенно девушек это очень волнует. Но как они объединяются? Все-таки они находят язык с одноклассниками или предпочитают объединяться по группам, тем более, сейчас есть такая опция, как социальная сеть? Они там создают свои группы или выходят в мир к людям, которые не болели, не имели этой проблемы?
Ольга Сачук:
И тот, и тот вариант имеет место быть. Просто хочу сказать, что наши детки особенные, и особенные в том плане, что намного быстрее взрослеют. Я Вам могу просто несколько примеров привести, что говорят дети по поводу своих одноклассников: «Скучно с ними, странные, пустые их интересы, мне бы их проблемы». Это дословные цитаты. Для старших детей данный ребенок еще маленький, а сверстников они уже не понимают, они их уже переросли. И начинается жизнь между двумя мирами. Ребенок замыкается в семье, чаще всего, где взрослые, особенно если этот ребенок один в семье, ему не с кем общаться. В дальнейшем у него все-таки появляются друзья, которые старше его.
Игорь Долгополов:
Они действительно переросли, с точки зрения психолога, или им кажется, что они переросли?
Ольга Сачук:
Они очень быстро взрослеют, на самом деле. Но тот период, который они находятся на лечении в стационаре, должен все равно дожиться, доиграться.
Игорь Долгополов:
Я понимаю, если что-то ты недополучил, ты должен это получить.
Ольга Сачук:
Абсолютно верно. Если ребенок, например, в 14 лет целый год пробыл в стационаре на лечении, то в 15 лет он начинает играть в пазлы, строить конструкторы. Мамы смеются, фотографируют, присылают мне: посмотрите, чем занимается мой ребенок. Но это все объяснимо.
Игорь Долгополов:
Просто люди не понимают, что любое духовное, психологическое возрастание – это лестница. Ты не можешь пропустить ступеньку, перепрыгнуть через нее, ты все равно должен пройти ее, вернуться к ней.
Ольга Сачук:
Все равно ты возвращаешься.
Игорь Долгополов:
Я знаю, что у нас есть мероприятия типа «Солнечный день», когда собираются родители, дети, которые пережили эту опухоль или, по крайней мере, находятся в длительной ремиссии. Есть от этого польза и какая?
Ольга Сачук:
Это самая мощная реабилитация, которая вообще может быть. У нас не только «Солнечный день», проходят праздники для деток, которые лежат в стационаре, для скорейшей адаптации к тем условиям и к тому состоянию, в котором они находятся. Как мы знаем, реабилитация начинается с первого дня. Даже не с постановки диагноза, а как только ребенок переступил порог нашего центра. И все эти мероприятия, которые мы стараемся для детей проводить, с приглашением артистов, привлечением фондов, подарками и так далее, это очень весомый стимул, очень весомый стержень. Они приезжают, видят друг друга, понимают, что они молодцы, они победили.
Проходят праздники для деток, которые лежат в стационаре, для скорейшей адаптации к тем условиям и к тому состоянию, в котором они находятся.
Игорь Долгополов:
Подарок в данном случае выступает не просто как традиционная дань, на тебе конфетку и отстань, а как некое оружие психологического воздействия.
Ольга Сачук:
Не в голом виде, но один из элементов, потому что наши дети в онкоцентре не лишены внимания. Постоянно спонсоры, фонды, мы стараемся не обижать никого, всегда какие-то мелкие подарочки, а иногда и не мелкие, и мамочкам тоже. То есть этим они у нас немножечко даже избалованы.
Игорь Долгополов:
Вот я об этом говорю.
Ольга Сачук:
Тут другой смысл. Да, подарок может быть незначительным, важен не сам факт, а именно тот стимул, тот ресурс, которым дети делятся друг с другом, которым мы пытаемся как-то поделиться, именно эта мощная поддержка очень важный фактор.
Игорь Долгополов:
Есть дети, которые не излечиваются от рака, к сожалению, которые погибают. Вам приходится с ними сталкиваться? И понимает ли ребенок, что лечение неудачно? Потому что у меня впечатление, что ребенок с какого-то момента понимает даже лучше родителей, что сделать уже ничего нельзя. Он просто терпит родителей, которые пытаются его вылечить, приложить все усилия, но ребенок уже понимает, во взгляде что-то меняется, он покорно относится к тому, что родители возят его на процедуры, еще курс, следующий. Но при этом такое впечатление, что он понимает, что это бессмысленно.
Ольга Сачук:
Такое ощущение, что он принимает всю эту ситуацию и безысходность.
Игорь Долгополов:
У меня создается впечатление, что иногда такие дети становятся более взрослыми в какой-то момент, чем их родители. Родители пытаются уйти от проблем, что-то делают, чтобы не остановиться и не задуматься о том, что ребенок уходит от нас. А ребенок просто мудро смотрит на них, и во взгляде что-то такое очень взрослое. Это правда или просто так кажется?
Ольга Сачук:
Нет, это не кажется, это на самом деле так и есть. Но дело в том, что я немножечко не согласна, что родители как-то за маской уходят. Нет, это безвыходность, это безысходность, сделал все, что мог. А проблема существует на первом этапе общения между ребенком и родителем. В каком плане? Очень часто, когда ставится диагноз онкология, родители более адекватные и понимают всю сложность этой проблемы. В понимании родителей онкология – это приговор, от этого никуда не уйти. И что начинает происходить. Родители не в полной мере или вообще ничего не говорят своему ребенку. Но у нас дети, начиная с пяти-шести лет уже свободно владеют гаджетами. И если даже где-то сами они не услышали от родителей, то они общаются со сверстниками, с другими людьми, тем более, находясь в стационаре, и понимая всю серьезность проблемы, происходит следующее. Ребенок, зная о своем заболевании, видя, что родители скрывают от него, тоже начинает отмалчиваться, начинает скрывать. Получается, что вместо того, чтобы родители с детьми сплотились на этом этапе, они разъединяются. Родители и дети находятся по разные стороны, родители варятся в своих проблемах, дети в своих.
Ребенок, зная о своем заболевании, видя, что родители скрывают от него, тоже начинает отмалчиваться, начинает скрывать. Получается, что вместо того, чтобы родители с детьми сплотились на этом этапе, они разъединяются.
Игорь Долгополов:
С самого начала еще студенческой жизни я всегда был сторонником, чтобы больной до конца знал свой диагноз, свой прогноз, пути лечения, чтобы он осознанно принимал решения. Не все разделяют эту точку зрения. Мне все-таки хотелось бы услышать от психолога, насколько моя точка зрения психологически оправдана.
Ольга Сачук:
Скажем так, на 99 %.
Игорь Долгополов:
Есть все-таки один.
Ольга Сачук:
Есть. Ребенок должен знать меру в рамках своего возраста.
Игорь Долгополов:
Но это, конечно, в рамках понимания.
Ольга Сачук:
И притом этого понимания ему иногда достаточно, ему большего не надо. С возрастом, с взрослением ребенка, естественно, у него уже появляется потребность получать новую информацию, и тогда уже родители должны решать, в какой мере, в какой степени рассказывать ребенку.
Игорь Долгополов:
Специалисты, проблема бесплодия, эндокринные нарушения, все равно он должен будет знать, откуда это взялось.
Ольга Сачук:
На моем опыте есть с десяток случаев, когда девочки в подростковом возрасте до сих пор не знают, что в детстве они переболели герминогенной опухолью яичника, удалены органы малого таза, то есть девчонки остались недетородноспособные. Вы понимаете, в каком стрессе находится теперь эта девочка.
Игорь Долгополов:
Это Ваш клиент.
Ольга Сачук:
Абсолютно.
Игорь Долгополов:
Плюс психоневролог, тут придется Вам работать всем вместе.
Ольга Сачук:
Вот и работаем.
Игорь Долгополов:
Депрессия должна быть очень тяжелой. Меня всегда интересовал вопрос – когда дети видят в стационаре, что больной погибает, как они воспринимают это?
Ольга Сачук:
Поднимаясь на этажи рано утром, даже не зная ничего, я уже понимаю, что что-то произошло.
Игорь Долгополов:
И как?
Ольга Сачук:
По эмоциональному состоянию детей. Все очень переживают. Переживают даже те детки, которые не лежат в стационаре, а каким-то образом сталкивались с этим ребенком. Узнают через соц. сети об уходе. Очень часто даже родители приходят за советом, что делать, как сказать о том, что ребенка уже нет, а они дружили. Здесь мощная поддержка друг друга. И, конечно, это стрессовые ситуации.
Игорь Долгополов:
Из нашего разговора становится понятно, что неважно, заболел ты раком или болеешь сейчас, или переболел и выздоровел, или не выздоровел, но ты нуждаешься в мощной всеобъемлющей программе реабилитации. Как у нас обстоят дела в стране с такой комплексной реабилитацией, не с отдельными энтузиастами, как Вы, еще есть в центре Рогачева, у Афанасьева в Санкт-Петербурге. Это же должна быть целая реабилитационная лестница. Она у нас есть или отсутствует так же, как отсутствует функциональная реабилитация? Не секрет, что ее нет для больных с ортопедическими проблемами. Психологической реабилитации у нас тоже нет, или она все-таки есть?
Ольга Сачук:
Мы очень надеемся, что все-таки она зарождается и встанет на тот уровень, на котором она должна находиться. Сказать честно, реабилитации нет, именно в том комплексе, в котором она должна быть. Она должна включать и медицину, и психологию, и социологию.
Игорь Долгополов:
Не хватает денег или желания, или понимания? Понятно, что всего не хватает, но что это, равнодушие или непонимание со стороны тех, кто должен обеспечить, управленцев в системе здравоохранения, их сейчас много, даже больше, чем было на весь Советский Союз. Но и в Советском Союзе не было еще проблемы детской онкологии, потому что она была неизвестна, как класс еще на тот момент времени. Но сейчас, когда она известна, когда есть опыт других стран, уже весьма большой, каким одним словом Вы охарактеризуете что это?
Ольга Сачук:
Все-таки изначально это непонимание и нежелание что-либо менять. Если менять, то это нужно вкладывать, это немалые материальные средства, оснащение. Я на протяжении 10 лет добиваюсь в онкоцентре сделать сенсорную комнату. Для чего? Реабилитация, релаксация, и мед. персонала в том числе. Просто не понимают необходимости и ценности всего этого.
Игорь Долгополов:
То есть чужая беда системы здравоохранения не касается.
Ольга Сачук:
К сожалению, так.
Игорь Долгополов:
Есть ли в социальной системе группы, которые занимаются реабилитацией, например, студенты психфаков? Они включаются в эту работу, есть ли социальная направленность?
Ольга Сачук:
К моей большой радости, да, за последние два года тенденция возросла именно к тому, что проявили инициативу студенты. Это не только психфак, это медицинские ВУЗы. На тех же самых праздниках необходима именно мужская сила, а ее негде взять, мы бедные, слабые женщины, нам приходится все делать самим.
Игорь Долгополов:
Медицина все-таки больше представлена женщинами во всех областях, кроме хирургии.
Ольга Сачук:
Да, но вопрос не в этом, вопрос именно в желании помочь. Люди не требуют ничего взамен, ни подарков, ни презентов, ни денег тем более. Они готовы сами вкладываться. И на последний «Солнечный день», который в этом году прошел в ноябре, приехал целый автобус студентов серпуховского института Екатерины Великой, я им очень благодарна, это была бесценная помощь.
Игорь Долгополов:
Мне кажется, это должно оказывать влияние и на детей, которые переболели раком, потому что когда это идет искренне, от сердца, это же очень видно и ценится, то есть подсознательно ты ценишь это больше, чем если это казенный подход.
Ольга Сачук:
Доходит до смешного, но особое впечатление произвел праздник именно на самих студентов и детей. Они не ожидали, не понимали формата всего происходящего, они были в восторге от наших деток.
Игорь Долгополов:
Что бы Вы посоветовали родителям и подросткам, которые уже осознают свой диагноз и свои проблемы, которые все-таки попали в стационар, имели несчастье получить онкологический диагноз? Куда обращаться, как бороться с этой проблемой психологической, прежде всего. С медицинской мы поборемся в меру наших сил.
Ольга Сачук:
В любом случае, мы же не просто так находимся в онкоцентре, поэтому не надо ждать кризисной ситуации, а лучше сразу, на первом этапе, на этапе диагностики приходите к нам, выговаривайтесь, мы поможем. И побольше общаться. Понятно, ребята все равно общаются и со сверстниками, но тут двоякое общение. На первом этапе идет сравнение и перетягивание одеяла на себя. То есть примеривание того диагноза и той ситуации, которая у соседа по палате на себя, это очень плохо. И мы бы это все объяснили, рассказали уже на начальном этапе.
Игорь Долгополов:
Спасибо Вам, Ольга, большое за Ваш действительно полезный труд. Потому что я помню, когда не было психологов, все это ложилось на меня, как на молодого врача, и было очень трудно. Во-первых, мы не готовы к этому во многом, а во-вторых, приходится буквально на коленях сооружать психологическую помощь. А главное, что мы не для этого предназначены. Спасибо большое, что были с нами в этот вечер.
Ольга Сачук:
Спасибо Вам.
