Ортокератология и профилактика прогрессирования миопии

Ксения Чинёнова:

Добрый день, дорогие радиослушатели. В эфире канал «МедиаДоктор» и наша программа «Взгляд доктора Куренкова» со мной, Ксенией Чинёновой, и врачом-офтальмологом, Вячеславом Владимировичем Куренковым, профессором, доктором медицинских наук и нашим постоянным соведущим.

Вячеслав Куренков:

Добрый вечер.

Ксения Чинёнова:

И сегодня мы пригласили в гости поговорить об ортокератологии, мы уже о ней беседовали, сегодня еще поподробнее поговорим, и поговорим мы с человеком, который знает про это всё и даже, наверное, больше, с Гульнарой Владимировной Андриенко. Здравствуйте.

Гульнара Андриенко:

Добрый день.

Ксения Чинёнова:

Врачом-офтальмологом, специалистом по контактной коррекции и ортокератологии, экспертом Международной академии ортокератологии и контроля миопии. Здравствуйте.

Гульнара Андриенко:

Добрый день.

Вячеслав Куренков:

Сначала, как всегда, интересное из мира медицины, в частности офтальмологии.

Ксения Чинёнова:

Да, мы всякий раз пытаемся вам рассказать что-то новое не только из офтальмологии, а, действительно, из медицины. И сегодня мы расскажем вам о такой редкой аномалии, о которой мало кто, может быть, знает…

Вячеслав Куренков:

Но все с ней встречались.

Ксения Чинёнова:

Но все встречались, называется прозопагнозия или лицевая слепота. Это расстройство восприятия лица, при котором человек не может узнавать лица, но другие предметы, включая морды животных, например, узнает без каких-либо сложностей. Людям с этим заболевание приходится адаптироваться и узнавать окружающих по голосу, походке, прическе и другим каким-то показателям. При этом сами они чаще всего никогда и не слышали о своем диагнозе. Мозг человека способен узнавать лица близких, друзей и коллег даже на фотографиях с очень низким разрешением, и чем лучше мы знаем человека, тем хуже может быть фото, на котором мы его распознаем. Но это свойство не доступно людям с прозопагнозией и расстройством восприятия лица. Они видят нос, рот, бровь, подбородок, но мозг не может составить из этих элементов целостную картину и соотнести ее с существующей в памяти информацией о конкретном человеке. Эта болезнь, впервые описанная в XIX веке, может мешать жизни около 2% населения планеты, всего лишь. Но еще одна проблема – с данным расстройством знакомы даже не все врачи и его чаще всего просто не диагностируют. То есть люди не знают, что у них есть такой недуг. Мозг человека способен узнавать лица близких, друзей и коллег даже на фотографиях, но такие люди на это не способны. Американский невролог издал книгу «Человек, который принял жену за шляпу», многим она известна, многие ее читали, где он описал случай этого расстройства из собственной врачебной практики. Наверное, не шутка и не ирония. «Решив, что осмотр закончен, профессор стал оглядываться в поисках шляпы, он протянул руку, схватил свою жену за голову и попытался приподнять ее, чтобы надеть на себя. Этот человек у меня на глазах принял жену за шляпу. Сама же она при этом осталась вполне спокойной и, безусловно, давно, в общем-то, привыкла к такого рода вещам. Пациент не имел каких-либо психических заболеваний, к слову сказать, но он страдал агнозией, при которой он не мог отличить ногу от ботинка или голову жены от шляпы».

Вячеслав Куренков:

Как же он на ней женился?

Ксения Чинёнова:

Видимо, по большой любви. Тем не менее, он угадывал известных людей по отдельным элементам на карикатурах, например, Уинстона Черчилля по его сигаре, но не мог различить выражение лиц актрис на экране телевизора, например. В данном случае зрительная агнозия распространялась не только на лица, но и на предметы. При прозопагнозии чаще не воспринимается только лицо, а предметы и животные распознаются без каких-либо проблем. В 1871 году это расстройство точно очень описал Льюис Керролл в своей Книге «Алиса в зазеркалье». Когда Алиса общалась с Шалтаем-Болтаем в произведении, она говорила, у них была беседа. Шалтай-Болтай говорит: «Даже если мы встретимся, я тебя всё равно не узнаю, - недовольно проворчал Шалтай и подал ей один палец, - ты так похожа на всех людей». «Обычно людей различают по лицам», - заметила задумчиво Алиса. «Вот я и говорю, - сказал Шалтай-Болтай, - все на одно лицо, 2 глаза, в середине нос, а под ним рот, у всех всегда одно и то же, вот если бы у тебя были оба глаза на одной стороне или рот на лбу, тогда, возможно, я бы тебя запомнил». Термин прозопагнозия впервые употребил немецкий невропатолог Иоахим Бодамер. Он описал 3 случая заболевания. Причинами расстройства могут быть повреждение мозга или болезнь, но есть предположение, что оно передается по наследству. Обычно людям с такими аномалиями сложнее узнать кого-то, если его фотография перевернута и на ней нет ничего, кроме лица. Сейчас картиночку нам включат, и достаточно будет понятно, о чем мы говорим. А на изображении ниже, если перевернуть изображение людей, стало понять гораздо проще. Это такой неплохой диагностический тест для таких пациентов. В 2000 году в интернете начали привлекать внимание к проблемам прозопагнозии и исследователи смогли найти сотни людей с этим недугом. И стали считать. Действительно, около 3% населения страдают этой болезнью. Люди в том числе жалуются на неспособность отличить героев фильма друг от друга в частности, но зачастую сам человек может считать, что у него есть проблемы с памятью и обвинить себя в невнимательности. А люди думают о том, что они считаются заносчивыми и такое поведение, в общем-то, приводит к конфликтам и люди порой не могут объяснить это. Кстати, таким недугом страдает всем известный Бред Питт. Картиночку включите, пожалуйста, о том, что он, в общем-то тоже считает, что у него одна из таких аномалий, но это всё требует, в общем-то, еще изучения.

Вячеслав Куренков:

Да, ему сложно, наверное, сниматься в кино, потому что там же нужно с актерами работать с другими и знать, кому что сказать.

Ксения Чинёнова:

Именно так. Ну вот такая проблема достаточно интересная.

Вячеслав Куренков:

На самом деле, проблема достаточно частая, потому что масса людей плохо запоминает лица, может это являться стадией какой-то этого заболевания наверняка на этот счет или классифицироваться по каким-то стадиям. И наши коллеги, и наши друзья, и наши просто знакомые тоже иногда не могут друг друга узнать, наверное, не только потому, что они плохо видят иногда, но и что у них есть отчасти элемент какой-то прозопагнозии. Как Вы считаете, насколько это может отражаться в нашем офтальмологическом мире? Когда мы работаем над коррекцией зрения, мы, допустим, занимаемся больше рефракцией, в том числе оптической коррекцией, хирургической коррекцией? Вы занимаетесь тоже методами коррекции и, в принципе, влияете на этот процесс узнавания. Раньше, я помню, многие пациенты говорили: «Сделайте что-то с моими глазами, потому что я иду и не могу узнать людей, и мне неудобно». Все думают, как Ксения зачитала, что заносчивый, высокомерный и другие характеристики поступают в адрес такого человека, но всё-таки это может быть заболеванием.

Гульнара Андриенко:

Конечно, очень интересно мы начали сегодняшнюю беседу. Обычно с такой жалобой и приходит к нам пациент и говорит: «Я не узнаю людей, только когда они подойдут ко мне очень близко, я уже начинаю определять, что это знакомый». И первое, о чем мы думаем, конечно, об ошибке оптики глаза, нам нужно исправить близорукость, дальнозоркость.

Вячеслав Куренков:

Да, и не посылать их к психиатру.

Гульнара Андриенко:

Нет, конечно. Это то, с чего мы начинаем. Любой офтальмолог начинает обследование пациента именно с этого – определить ошибку оптики. И только исправив все оптические ошибки глаза, он понимает, что проблема остается, вот тогда уже офтальмолог расширяет свое поле деятельности и может привлечь каких-то дополнительных специалистов, неврологов, психологов для того, чтобы решить проблему пациента.

Вячеслав Куренков:

Или поставить диагноз – подозрение на прозопагнозию.

Гульнара Андриенко:

Отлично, да.

Ксения Чинёнова:

Красиво звучит. 3% населения, почему бы кому-то не оказаться в этом редком проценте, в общем-то?

Гульнара Андриенко:

Это достаточно высокий процент для нас.

Вячеслав Куренков:

Да, естественно.

Гульнара Андриенко:

Это каждые 3 пациента из 100. Если учесть, что в день мы можем принимать до 20 пациентов, то за неделю, как минимум, одного мы должны увидеть такого пациента.

Ксения Чинёнова:

Если верить статистике.

Гульнара Андриенко:

Если верить статистике.

Вячеслав Куренков:

И как бы мы ни боролись с аномалиями оптики, проблему эту мы не решим.

Гульнара Андриенко:

Нет.

Ксения Чинёнова:

Это да, потому что действительно доказали, что у таких пациентов зрение очень высокое, у них нет никаких проблем с оптическим анализатором глазного яблока, то есть идет именно мозговое нарушение восприятия частей лица, это очень интересная проблема.

Вячеслав Куренков:

И врач-офтальмолог, работая с аномалиями зрительной оптики, должен понимать, что он может откорригировать, и всё равно жалобы такие могут сохраняться. Это не значит, что он выписал ему плохие очки, или назначил не те линзы, или сделал неправильную операцию. Человек просто может не узнавать, и это будет симптомом заболевания.

Ксения Чинёнова:

Вячеслав Владимирович, коль уж мы говорим всё-таки о более часто встречаемых вещах, таких, как наличие аномалий рефракции, или для наших пациентов это наличие той неправильной оптики глаза, при которой человеку нужно что-то добавить: либо это очки, либо контактные линзы, либо ортокератологические линзы, мы о них поговорим, либо коррекция зрения для того, чтобы улучшить восприятие мира и сделать зрение стопроцентным, к которому большинство мы привыкли. Какие существуют способы, существовали и существуют и существовать будут, и какие новаторства в этом аспекте?

Вячеслав Куренков:

Я, прежде всего, хочу напомнить нашим слушателям, что есть постоянные и временные способы коррекции. Временный способ коррекции – это очки, потому что они могут носиться или не носиться.

Ксения Чинёнова:

А, в этом смысле?

Вячеслав Куренков:

Да, в этом смысле. И что мы можем использовать их или не использовать. Это зависит от нас, и мы принимаем сами решение, или поменять их на другой вид коррекции. К временным способам коррекции относятся также контактные линзы, будь то мягкие контактные линзы или ортокератологические линзы, или другие, склеральные линзы, допустим, неважно – то, что непосредственно контактирует со своей оптикой. Следующий вид коррекции, есть хирургический вид коррекции, собирающий массу методик. Этот вид коррекции постоянный, потому что мы, если исправляем оптику, то мы ее исправляем постоянно, ее невозможно, как, допустим, очки или линзы снять и не пользоваться. Это постоянный способ коррекции. Поэтому в настоящее время масса возможностей для людей, страдающих аномалией рефракции, такие, как близорукость, дальнозоркость, астигматизм, которые могут выбрать для себя ряд подходящих к ним, к их пониманию методик и применить для себя. Все методики, в принципе, одинаково безопасны и имеют место для выбора у пациента.

Ксения Чинёнова:

Что послужило созданию этого нового аспекта коррекции зрения, такого, как ортокератологические линзы, почему пришли к этому решению, кто послужил созданием к этому, что направило врачей создать такой способ коррекции? Почему не осталось всё на уровне очков, скажем, мягких контактных линз? Почему придумали альтернативу?

Гульнара Андриенко:

Хороший вопрос. Дело в том, что человеку всегда хотелось видеть хорошо и при этом не быть связанным с какими-то средствам коррекции.

Вячеслав Куренков:

Быть свободным, независимым.

Гульнара Андриенко:

Быть свободным, абсолютно верно, избавиться от очков, избавиться от линз – это типичная фраза, которую говорят нам наши пациенты. Но, к сожалению, не всегда мы можем помочь им с помощью хирургических методов. Например, когда речь идет о детях, и их зрение меняется с возрастом, мы не можем сделать раз и навсегда постоянную коррекцию этому ребенку, провести рефракционную операцию. И здесь можно рассмотреть ортокератологию. На самом деле, это обычные линзы, которые мы подбираем таким образом, чтобы изменить форму роговицы. То есть этот метод становится между обычными линзами и между рефракционной хирургией. Плюс ортолинз в том, что мы можем менять воздействие, мы можем его четко прогнозировать, регулировать, и если зрение пациента изменилось, то мы можем изменить параметры линз и следовать за его рефракцией.

Ксения Чинёнова:

Вот у меня такой вопрос: все знают, что линзы, допустим, используют давно, еще с давних времен, очки, по-моему, с библейских времен, когда первые линзы описали. Как давно вошли в практику эти линзы и кто является их родоначальником?

Гульнара Андриенко:

Саму методику описал американский оптометрист доктор Уэсли, он предложил использовать жесткие газопроницаемые линзы для того, чтобы уплощать форму роговицы и менять оптику, исправлять близорукость. Но на тот момент не было технической возможности осуществить его идею. Только с появлением высокогазопроницаемых материалов, с появлением таких приборов, как топографы роговиц, когда мы точно смогли понимать, что происходит с роговицей и появлением высокоточных программируемых станков для изготовления таких лиц, это стало возможным. Это произошло в конце 90-х годов и уже в 2002-2003 году те ортолинзы, которые мы сегодня подбираем, стали доступны нашим пациентам.

Ксения Чинёнова:

То есть не так давно, в общем, достаточно новый способ коррекции.

Гульнара Андриенко:

Относительно, да.

Вячеслав Куренков:

Ну почти 30 лет.

Ксения Чинёнова:

Новее, чем лазерная коррекция зрения.

Вячеслав Куренков:

Да. Ну зачем же всё-таки нужны пациентам эти линзы?

Гульнара Андриенко:

В первую очередь, для того, чтобы откорректировать аномалии рефракции, ошибку зрения, близорукость, дальнозоркость, астигматизм, в первую очередь. В том случае, если пациенту неудобно пользоваться линзами в течение дня, но он не готов делать операцию по каким-то причинам, или речь идет о ребенке, в этом случае…

Ортолинзы подойдут людям, которые не могут пользоваться контактными линзами в течение дня.

Вячеслав Куренков:

Вот я хотел бы как раз к детям вернуться. Вопрос был такой: зачем, почему пациент или мать, или отец пациента должны выбрать эти линзы именно для детей, зачем? Могут пользоваться очками, контактными линзами мягкими? Об операции до 18 лет речи не идет, если нет особых показаний. Почему они должны выбрать именно эти линзы?

Гульнара Андриенко:

Дело в том, что эти линзы изначально подбирались взрослым, но дети ведут более активный образ жизни, занимаются спортом, ходят в бассейн, и иногда им линзы в этом мешают и очки.  И тогда эти линзы стали подбирать детям, и оптометристы, которые стали это делать первыми, обнаружили, что те подростки, те дети, которые пользуются ночными линзами, показали лучшие результаты, показали, что их близорукость прогрессирует в половину медленнее, чем у детей, которые пользуются обычными очками и контактными линзами. Таким образом, стало понятно, что ночные линзы замедляют прогрессирование близорукости у детей и подростков.

Вячеслав Куренков:

То есть главным критерием или главным фактором для подбора таких линз является то, что если ребенок использует эти линзы ночные, то у него прогрессирование близорукости замедлится, будет минимальным или вообще будет отсутствовать?

Гульнара Андриенко:

Абсолютно верно.

Ксения Чинёнова:

Не вдаваясь сейчас в медицинские аспекты, скажу лишь то, что очень часто мамы думают о том, что если линза надевается на глаз, она механически на него давит и глаз перестает расти. Настолько часто мы это слышим, я думаю, что не только я, но наверняка и Вы. Действительно, понятно, что это не так. Расскажите, как они работают на глазах, почему они надеваются ночью, почему не прогрессирует, почему это так доказано, такой эффект?

Вячеслав Куренков:

Почему не растет близорукость?

Гульнара Андриенко:

Это непростой вопрос. На сегодняшний день мы до конца не знаем вообще, почему прогрессирует близорукость. Есть много факторов, которые влияют на ее появление и на ее прогрессию. И существует на сегодняшний день 2 теории, которые, в принципе, подтверждаются исследованиями, которые объясняют, как ортолинзы тормозят прогрессирование миопии. Первая теория – это мы создаем такую мультифокальность роговицы, мы увеличиваем глубину фокуса изображения на сетчатке. Это позволяет ребенку фокусироваться длительное время без избыточного напряжения для его аккомодационных мышц, то есть мы ему таким образом немного помогаем справляться с такими большими зрительными нагрузками, которые испытывают сегодня дети в школе. Это первый момент. И второй момент, очень интересный. Эта теория пользуется большой популярностью, но опять же, мы до конца на 100% в ней не уверены, это теория дефокуса, которая гласит, объясняет это тем, что большая часть лучей, безусловно, фокусируется в макуле и в результате ребенок начинает хорошо видеть, читает все строчки в таблице, но на периферии сетчатки изображение фокусируется перед сетчаткой. И именно там находятся рецепторы, которые отвечают за рост глазного яблока. Благодаря тому, что изображение оказывается перед сетчаткой, грубо можно сказать, что глаз думает, что он уже вырос и дальше расти ему уже не нужно. Вот таким образом мы объясняем это родителям, теорию дефокуса.

Ксения Чинёнова:

Вы достаточно доказательно мне объяснили, потому что достаточно многие специалисты задают этот вопрос и не очень получают на это достойный ответ.

Вячеслав Куренков:

Ну это одна из теорий.

Гульнара Андриенко:

Это одна из теорий, она была подтверждена в исследованиях на животных, на цыплятах, на обезьянах, когда создавалась специальная фокусировка изображение перед сетчаткой, даже если было выключено центральное предметное зрение, это тормозило рост глазного яблока у животных.

Ксения Чинёнова:

Вы хотите сказать, что в очках, в контактных линзах в мягких такого эффекта не достигается?

Вячеслав Куренков:

То есть если взять условно человека, конечно, эксперименты на людях запрещены, но чисто гипотетически, сделать ему, у него будет нормальное зрение, у него будет хорошо, правильно заложен глаз, развиты все его системы, и мы берем и в период роста организма назначаем ему и моделируем миопию. То есть если мы будем это делать постоянно, Вы считаете, что мы у него разовьем миопию настоящую, не оптическую? Ну если есть, коль Вы говорите, рецепторы, отвечающие за рост глаза и при создании определенного дефокуса на периферии макулярной зоны, то мы воздействуем правильно и из миопического глаза, то есть миопический глаз тормозит свой рост в передне-заднем направлении?

Гульнара Андриенко:

Это логично предположить, но здесь нужно не забывать…

Вячеслав Куренков:

А здесь обратная ситуация: мы создадим у здорового эмметропичного глаза состояние миопичного по оптике. Будет ли такой глаз, с вашей точки зрения, расти как миопичный?

Гульнара Андриенко:

Мне трудно сказать, что произойдет, возможно, так и будет, возможно. Но надо не забывать, что здесь мы должны учитывать процесс зрительной нагрузки, аккомодации, ее нельзя выключать из этого процесса. Если мы просто создаем миопическую рефракцию или гиперметропическую рефракцию, нам надо понимать, как будет себя при этом вести аккомодация у ребенка. И тут более сложный механизм. Возможно, вот эта разнонаправленность, то, что в одном…

Вячеслав Куренков:

Я согласен, но я вернусь к своему вопросу, что если действительно есть метод коррекции, будь то ортокератологические линзы, или обычные линзы, или очки, или еще какая-то система коррекции зрения, и если она действительно будет у детей тормозить развитие близорукости и рост глаза неправильный, то, действительно, этот метод коррекции должен быть в приоритете для выбора для детей. Раньше говорили, когда только еще контактная коррекция развивалась, это еще было в 90-х годах, что и мягкие контактные линзы препятствуют или снижают прогрессирование близорукости, выступая в роли бандажа передней поверхности. Тоже скептически к этому все офтальмологи относились, потому что какой тут бандаж, маленькая пленочка, которая якобы упирается в веки внутренних поверхностей, сдерживает, но это немножко не та теория была, и ее оставили.

Ксения Чинёнова:

Ее оставили, да.

Вячеслав Куренков:

Здесь же совершенно интерес вызвало то, что за ночь меняется поверхность роговицы, создается посредством геометрии этот дефокус, и мы воздействуем, то есть получаем лучи не так, как получили в обычных очках или контактных линзах, немножко своеобразным образом рассеивая их и получая более глубокий фокус. Тем самым создаем условия для восприятия глазом, что он находится в нормальном положении и ему нет смысла самому изменяться?

Гульнара Андриенко:

Абсолютно верно.

Ксения Чинёнова:

Скажите, пожалуйста, в основном сейчас, я так понимаю, контингент детский для таких линз. Так ли это?

Гульнара Андриенко:

На самом деле, действительно, во многих странах произошло смещение показаний для подбора линз и в таких странах, как Китай, юго-восточная Азия, в нашей стране, в Соединенных Штатах чаще всего ортолинзы подбираются детям с прогрессирующей близорукостью.

Ксения Чинёнова:

С какого возраста?

Гульнара Андриенко:

Оптимально подбор линз с 6, плюс-минус, лет, но это, конечно же, зависит от ребенка. Ребенок должен быть согласен, нужно с ним найти общий язык и с ним договориться.

Ксения Чинёнова:

Зная немножко особенности детской офтальмологии, могу сказать, что вряд ли ребенок на это согласен будет.

Вячеслав Куренков:

Даже очковая коррекция тоже с согласия.

Гульнара Андриенко:

Нет, ребенок может сотрудничать. Безусловно, бывают ситуации, когда ребенок не идет на сотрудничество и мы ни в коем случае не можем его заставить носить ночные линзы. Но чаще всего нам удается найти общий язык с детьми 5, 6, 7 лет, и в этом случае, когда у ребенка у самого не получается надевать линзы, ему прекрасно может помогать кто-то из родителей, иногда это мамы, иногда это папы. В Китае достаточно долго, до 10, до 12 лет контактные линзы детям надевают родители, считают этот метод самым безопасным, потому что надевают и снимают линзы родители, в линзах ребенок находится только дома, под присмотром родителей, утром линзы снимаются и ребенок целый день активен, может заниматься любимыми видами спорта. У родителей не болит голова о том, что с очками что-то случится или линза выпадет из глаза, а ребенок весь день стабильно видит хорошо.

Ксения Чинёнова:

Наверное, такой контингент как раз пациентов очень подходит для такого способа коррекции, особенно для тех мам, родителей, как-то я всё на мам, родителей, которые категорические противники очков. Ведь таких большое количество мам, по каким-то определенным соображениям, согласитесь, таких много, вытягивают детей максимально: «Читай, читай все строчки читай», ребенок не видит, у него -2. Он не способен прочитать больше 3-4 строчки, бедную аккомодацию трудит и начитывает, насколько может, мама и разрешит. Но вот, наверное, этот контингент в основном как раз подходит для таких линз?

Гульнара Андриенко:

На самом деле чем раньше мы подбираем ортолинзы, тем лучше. Тогда в этом случае воздействие будет минимальным, ребенок очень легко адаптируется к линзам. Когда приводят ребенка с близорукостью в 5, в 6 диоптрий, когда метод уже, мы сталкиваемся с ограничением методики, то, конечно, нам сложнее. Воздействие должно быть более интенсивным, и увеличиваются риски неблагоприятных каких-то последствий. Поэтому мы стараемся объяснять родителям, чем раньше вы обнаружите у ребенка снижение зрения, чем в более раннем возрасте вы сможете его привести к нам, тем эффективнее будет работа ортолинз, тем с меньшей близорукостью мы придем к 18 годам.

Вячеслав Куренков:

Насколько отличается подбор мягких контактных линз от ортокератологических?

Гульнара Андриенко:

Абсолютно разный подбор. Подбор мягких линз достаточно прост, не требует высокой квалификации. Подбор ночных линз требует специальной подготовки, и надо не забывать, что это линзы жесткие, они должны идеально подходить по форме роговицы ребенка. Поэтому подбор включает различные процедуры, как обследование, так и подборы. Иногда подбор может занимать около двух часов, иногда требуются линзы, индивидуально сделанные для ребенка. Поэтому, безусловно, обращаться нужно к профессионалам, которые имеют необходимые знания, опыт и возможности для подбора таких линз.

Вячеслав Куренков:

Я согласен с Вашим комментарием, что он отличается, и он более сложный для подбора, но всё-таки подбор мягких контактных линз тоже должен делать профессионал, иначе…

Ксения Чинёнова:

Абсолютно точно. Мы сейчас прервемся на короткую рекламу, а затем продолжим. Оставайтесь с нами.

Ксения Чинёнова:

Что же, мы продолжаем беседовать о новом методе коррекции аномалий рефракции – ортокератологии. Разговариваем сегодня с Гульнарой Владимировной Андриенко, человеком, который занимается много лет ортокератологией и знает про это всё. Расскажите, пожалуйста, о том, как происходит подбор этих линз, сначала прихода маленького, если мы говорим о маленьком пациенте, до момента того, когда ему уже подбирают эти линзы, к чему готовым быть родителям?

Гульнара Андриенко:

Родителям нужно быть готовым к тому, что ребенку нужно помогать. Это самое важное, потому что ребенок, конечно, безусловно, боится врача, боится того, что врач будет надевать ему линзы, капать капли, Поэтому, прежде всего, надо поддержать ребенка, быть с ним рядом. Сама процедура подбора не сложная. Практически нам нужно сделать обследование. Безусловно, мы делаем полное офтальмологическое обследование, чтобы понять, что ребенок здоров, дальше мы делаем специальное исследование формы роговицы, чтобы понять, нет ли противопоказаний и какие нам потребуются линзы. Далее мы примеряем линзы и рассчитываем параметры, которые необходимы для данного ребенка. Линзы могут быть уже готовые, это называется линзы стандартные, а могут быть индивидуально изготовлены, если мы видим, что у пациента есть какие-то особенности роговицы, особенности зрения. Но в любом случае индивидуальные линзы всегда будут идеальнее подходить пациенту.

Если ребенку выписали ортолинзы, родителям придется быть готовым помогать с линзами.

Вячеслав Куренков:

Ну коль Вы говорите, что эффект этих линз заключается в точной геометрии подбора именно к определенному глазу, для которого создается эта коррекция, то в моем понимании лучше всего здесь будут подходить индивидуальные линзы, потому что мы снимаем топографию, снимаем всю оптометрию глаза и изготавливаем линзы именно для этого человека. Учитывая механизм работы этих линз, там, где создается разряжение, где создается давление, что есть определенный контакт или, наоборот, разряжение и слезная пленка, то все эти факторы должны быть идеально подогнаны. Но я не понимаю, как они могут быть умещаться в стандартную линзу, потому что она не будет отвечать тем параметрам, которые мы закладываем для правильной ее коррекции.

Гульнара Андриенко:

Я с Вами не могу не согласиться, потому что, действительно, если делать Леге Артис, то контактные линзы всегда должны быть индивидуальны. Когда речь идет о жестких линзах, они всегда делались индивидуально. Просто в нашу страну пришла методика немножечко упрощенная. Но сегодня мы имеем возможность сделать каждому ребенку для каждого глаза абсолютно индивидуальную линзу. Мало того, мы можем использовать данные исследования научные, которые показывают, что для детей дизайн линзы должен быть иным. И сегодня мы делаем специальные детские линзы, которые, в первую очередь, подбираются именно для контроля миопии, для того чтобы усилить этот эффект и получить не 50 % эффективность, как всегда это было, а с большим эффектом. И это действительно работает, наше исследование за последние полтора года показало, что даже у тех детей, у которых на обычных ночных линзах продолжалось прогрессирование, с помощью специальных линз с усиленным контролем над миопией мы можем повысить эффективность.

Ксения Чинёнова:

Вячеслав Владимирович недавно ездил на конференцию в Италию, на международную конференцию.

Вячеслав Куренков:

Да, где я и познакомился.

Ксения Чинёнова:

Целая конференция, которая посвящена ортокератологии.

Вячеслав Куренков:

А какая распространенность данной коррекции у нас в мире? Просто для наших слушателей, наверное, будет это интересно.

Ксения Чинёнова:

Интересно, какие страны, да.

Вячеслав Куренков:

Если Россия выступает таким массовым, я знаю, что очень много пациентов на данный вид коррекции, и к нам в клинику обращаются, звонят, спрашивают и пишут. И наши коллеги отвечают, что у них тоже много пациентов на данный вид коррекции. Какая распространенность в мире, в Европе, в Азии, в Америке?

Гульнара Андриенко:

Ну конечно, лидерами являются азиатские страны. Там подбор ночных линз очень широко распространен и, побывав на конференции в Шанхае, мы могли в этом убедиться, количество ортокератологов огромное. Мы приходили за полчаса до начала конференции со своими стульями, потому что в зал уже невозможно было пробиться. То, что на конференции в Венеции была достаточно большая делегация российских ортокератологов, говорит о том, что и в нашей стране эта методика пользуется популярностью. Количество специалистов, количество клиник, которые осваивают эту методику, постоянно растет, и мы видим уже практически геометрическую прогрессию. К нам постоянно обращаются доктора, которые хотят освоить этот метод, и я очень рада, что они обращаются к лучшим специалистам, выезжают за рубеж, обучаются. Конечно, распространение этой методики пока недостаточное. Ортокератология должна быть так же доступна всем детям, как ортодонтия. Практически каждый третий ребенок сегодня носит либо пластинки, либо брекеты. Ортокератология должна быть такой же доступной.

Ксения Чинёнова:

Но она должна быть доступной в плане распространения, или в плане финансовых моментов, или в плане качества? И действительно ли, у меня вопрос еще параллельно, помимо этого еще, что вся эта тенденция, грубое слово, но всё-таки выживет очки из детской офтальмологии. Мне достаточно грустно об этом говорить, но так ли это, будет ли такая тенденция или всё-таки нет?

Гульнара Андриенко:

Нет, конечно, нет.

Вячеслав Куренков:

Ну очки никогда не покинут нашу специальность.

Ксения Чинёнова:

Вот, да, потому что Вы говорите об общей доступности, поэтому я и задала этот вопрос.

Гульнара Андриенко:

Конечно же, очки всегда с нами будут, потому что та же близорукость – это не единственная проблема детского зрения, есть и много других проблем, которые прекрасно решаются очковой коррекцией. Доступность должна быть и в физическом смысле, то есть врач должен направить пациента, и он должен найти ближайший кабинет, где сможет подобрать такие линзы. Финансово, я хочу сказать, что в нашей стране финансово ортокоррекция очень доступна, она гораздо более доступна, чем в других странах, цены вполне приемлемы, и они значительно уступают ортодонтии, поэтому пугаться этого совершенно не стоит.

Вячеслав Куренков:

Пока еще уступают.

Гульнара Андриенко:

Да, и конечно же, бывают сложные случаи, когда мы делаем очень сложные линзы. Да, безусловно, они будут дороже, но когда речь идет о зрении ребенка…

Вячеслав Куренков:

Или вообще о зрении.

Гульнара Андриенко:

О зрении, да, я не думаю, что здесь стоит задумываться о том, как сэкономить. Но счастливые лица детей, которые приходят на контрольные осмотры, и читают все строчки в таблице, говорят: «Мама, я всё вижу, я вижу лучше, чем ты», это ни с чем невозможно сравнить.

Ксения Чинёнова:

Я согласна, конечно, с Вами.

Вячеслав Куренков:

Сколько, Вы работаете, по-моему, лет 20 с этими линзами, да?

Гульнара Андриенко:

Нет, 20 лет их нет еще в России. 20 лет я занимаюсь вообще контактной коррекцией. Ортолинзы я сама ношу 8 лет, даже больше, уже, наверное, 10 и 8 лет подбираю.

Вячеслав Куренков:

Вопрос такой. Допустим, чисто гипотетически: ребенок родился, и у него перед школой выяснили, что есть близорукость, как раз 6 лет, начал он носить ортокератологические линзы. Сколько он их может проносить? Наши обычные контактные мягкие линзы, я просто забегу немножко в другую область, что это временный способ коррекции по использованию. Их нельзя проносить всю жизнь. Есть, конечно, единицы, которые могут их выдержать на своем глазу долгие-долгие годы, но обычно срок эксплуатации мягких контактных линз – это 5-10 лет. Потом наступают проблемы, потому что у нас есть система слезопродукции, которая реагирует на определенные параметры, такие, как разрыв слезной пленки, то есть высыхает она и так далее. Глаз, когда мы надеваем линзу, считает, что он влажный постоянно, и у него достаточно секреции, и он, наоборот, тормозит ее. А так как наши пользователи, дорогие пациенты, которые носят контактные линзы, еще применяют сосудосуживающие капли, чтобы у них были глаза белые, то они не только сужают сосуды конъюнктивы, но сужают сосуды и других желез. И нарушают еще тем самым секрецию, поэтому приходит к ним благополучно симптом сухого глаза, и они уже вынуждены будут отказываться от них. Какие аналогичные есть состояния у этих линз?

Гульнара Андриенко:

Вопрос дискутабельный, потому что здесь встретились 2 специалиста – хирург и не хирург. На самом деле, наверное, я отчасти лишь с Вами соглашусь, что после 35-40 лет все наши пациенты испытывают проблемы сухости глаз, просто те, кто пользуется контактными…

Вячеслав Куренков:

Ну это еще и гормональная проблема, да.

Гульнара Андриенко:

Абсолютно верно. Только те пациенты, которые носят мягкие линзы, ощущают это сильнее и раньше. Пациенты, которые пользуются жесткими линзами, как правило, пользуются ими всю жизнь. Я думаю, что Вы сталкивались с пациентами с высокой аметропией, которые носят линзы 30 лет и 40 лет, и так остро проблемы сухости, как они ставят у пользователей мягких линз, у них нет.

Вячеслав Куренков:

На конференции в Венеции я слышал, что масса специалистов использует этот метод, как метод подготовки к лазерной коррекции зрения.

Гульнара Андриенко:

Это можно рассмотреть и таким образом, потому что мы, безусловно, хотели бы, чтобы наши пациенты пришли к лазерному хирургу с миопией не в -10, не в -12 диоптрий, а в пределах 6. Тогда возможностей для коррекции у этого пациента будет больше, у него будет больший выбор. Поэтому мы стараемся как можно раньше откорректировать зрение ребенка, чтобы замедлить рост близорукости. Сколько лет будет пользоваться пациент, мы сейчас не можем вам сказать. На самом деле, лично я пользуюсь линзами больше 25 лет. Из них 15 лет это были мягкие линзы, сейчас это ночные линзы. Я не собираюсь прекращать, потому что меня этот метод коррекции устраивает, я не испытываю проблем. Возможно, причина в том, что я знаю, как линзами пользоваться правильно. Наши пациенты, к сожалению, не столь привязаны к своим докторам, не столь привержены к выполнению рекомендаций, но когда речь идет о детях, у нас очень жесткий контроль. Когда мы подбираем ночные линзы, пациентов мы видим, детей, как минимум, каждые 3-4 месяца. Это очень важно, потому что мы должны контролировать не только какое зрение получил ребенок, хорошо ли он видит. И мы должны контролировать и состояние глаз, и состояние линз, и это позволяет нам регулировать ситуацию.

Вячеслав Куренков:

И не получать осложнения, которые могут быть при каждом виде коррекции.

Гульнара Андриенко:

И не получать осложнения, абсолютно верно.

Вячеслав Куренков:

Потому что на моей практике были случаи, когда из-за неправильной эксплуатации мягких контактных линз пациенты получали и язву роговицы, это всё заканчивалось прободением и потерей глаза как органа. Поэтому в других методах и способах коррекции аналогично нужно использовать жестко систему правил, систему осмотра, наблюдения и контроля за пациентом.

Гульнара Андриенко:

Абсолютно верно. Контактные линзы – это замечательный метод, но мы должны понимать, что любые контактные линзы – и орто, и мягкие, и жесткие в том числе, при неправильном использовании могут привести к тяжелому осложнению, к кератиту и воспалению роговицы. И мы всегда обучаем наших пациентов, как избежать этой ситуации, как сделать так, чтобы предотвратить возникновение этой ситуации и как себя вести при появлении первых симптомов опасности. Должна быть очень тесная связь с офтальмологом и при первых опасных симптомах пациент должен моментально обратиться к врачу. В этом случае будет вовремя оказана медицинская помощь и всё пройдет для пациента благоприятно.

Вячеслав Куренков:

Сколько у вас сейчас наблюдается пациентов, примерно, не точное количество, которых Вы ведете, уже не то, что первый раз поставили, только что начали носить?

Ксения Чинёнова:

Кроме себя?

Вячеслав Куренков:

Сколько у Вас постоянных примерно пациентов, которых Вы наблюдаете достаточное количество времени, то есть не менее трех лет?

Гульнара Андриенко:

Не менее трех лет? Я сейчас затрудняюсь сказать. Могу сказать, что есть дети, которые уже закончили институт и уже…

Вячеслав Куренков:

Ну это уже не дети.

Гульнара Андриенко:

Ну да, уже они стали взрослыми. И приводят племянников, приходят целыми семьями, от маленьких до старших, и даже родители иногда присоединяются поддержать детей. Честно говоря, я не могу ответить на вопрос точно, сколько таких пациентов, много. В этом и плюс практики, что когда ты занимаешься ортокератологией, у тебя настолько тесно складываются отношения с пациентами, что вы становитесь уже друзьями по жизни.

Вячеслав Куренков:

В последнее время всё-таки и в нашей передаче мы касались не раз, это вопрос контроля близорукости, вопрос ее прогрессирования. Естественно, нам всем хочется, чтобы если мы обнаружили у ребенка близорукость -2, -3 или на каком этапе мы его поймали, то мы все хотим, и в том числе родители в особенности, которые говорят: «Как нам остановить это прогрессирование?». Здесь, естественно, нам нужен, офтальмологам, тот метод, который действительно бы тормозил развитие близорукости, не дал глазу вырасти до небезызвестных ужасных размеров, когда даже авторефкератометр не может взять. Или, допустим, у нас раньше был другой, OCT, которым мы не можем сканировать сетчатку из-за слишком большого передне-заднего расстояния глаза. Поэтому нам, всем офтальмологам, хотелось, естественно, чтобы близорукость была под контролем, не прогрессировала и давала достаточно хороший оптический эффект для того, чтобы дети хорошо аккомодировали, хорошо смотрели и этого им хватало для того, чтобы достичь определенного возраста, и после этого они могут выбрать себе любой способ коррекции: либо лазерную коррекцию, либо перейти на коррекцию очковую и так далее. Но опять же-таки, эти все виды коррекции не идут без очков, насколько я знаю.

Гульнара Андриенко:

Абсолютно верно.

Вячеслав Куренков:

Очки всегда должны быть и должны быть под рукой, потому что во время заболевания, не глаза, а общих, во время конъюнктивита эти линзы нельзя использовать, ни эти, ни мягкие, ни любые другие.

Гульнара Андриенко:

Абсолютно верно, никакие.

Вячеслав Куренков:

И тут на помощь приходят очки, потому что ребенок или любой другой человек должен видеть в это время. Какие еще правила, которые нужно знать пациенту, должны быть применены обязательно при данном способе коррекции?

Гульнара Андриенко:

Очень важный момент – категорически запрещено использование воды для ухода за линзами. На сегодняшний день, по рекомендации британской ассоциации контактной коррекции, не рекомендуется использовать воду для промывания линз.

Вячеслав Куренков:

То есть водопроводную воду, кипяченую?

Гульнара Андриенко:

Водопроводную воду, кипяченую воду, любую воду, только специальные средства, специальные растворы могут использоваться для очистки и дезинфекции контактных линз.

Вячеслав Куренков:

В мою практику, когда только контактная коррекция начиналась и когда линзы кипятили и потом обрабатывали кипяченой водой, мы сами говорили, что ни в коем случае не используйте кипяченую воду, а используйте специальные растворы для обработки. Дело в том, что в кипяченой воде есть известь, которую мы видим на стенках чайника, она, взвесь оседает на линзу и тем самым повреждает и мацерирует эпителий.

Гульнара Андриенко:

Абсолютно верно, это очень важный момент, полностью исключить воду, только специальные средства. Регулярные визиты к врачу, согласно графику, который назначает доктор, при первых симптомах воспаления обязательно связываться с врачом, не использовать никакие виды контактных линз во время простуды, как вы уже сказали, сделать перерыв до полного выздоровления и только потом можно возобновить контактные линзы. И самое главное – не перенашивать их и своевременно заменять на новую пару.

Контактные линзы запрещено промывать водой.

Ксения Чинёнова:

Ну что же, мы вынуждены завершить.

Вячеслав Куренков:

Пожелаем данному методу развиваться, быть безопасным для пациента и достигать нужного результата, в том числе в контроле близорукости.

Ксения Чинёнова:

Оставайтесь здоровыми и оставайтесь слушателями нашей программы. Всего хорошего, до свидания.

Вячеслав Куренков:

До свидания.

Гульнара Андриенко:

До свидания.