Протезирование на имплантатах «All-on-4» и «All-on-6»

Юлия Клоуда:

Меня зовут Юлия Клоуда, в эфире программа «Начни улыбаться». Как обычно, я зову лучших из лучших в своей области, чтобы разобраться со всеми вашими стоматологическими вопросами, которые вы присылаете к нам в редакцию Startsmile.ru - экспертного журнала о стоматологии. Последние 7 дней в стоматологической отрасли были очень насыщенные: энное количество конгрессов, крупнейшая стоматологическая выставка, открытие и лончи новых продуктов. Из всего произошедшего я сделала заключение, что сейчас абсолютно все производители стремятся к тому, чтобы сделать визит пациента к стоматологу суперкомфортным, а время, которое он затрачивает в кресле, свести до минимального.

Сегодня тема нашей программы «Протезирование «Всё на четырех» и «Всё на шести». Я пригласила в студию руководителя клиники «Филбер» Светлану, и, конечно же, доктора с огромным стажем Олега Филимонова, который не просто доктор, не просто уже более 20 лет работает челюстно-лицевым хирургом, но еще и активно преподает, учит других врачей, как производить такие операции. Олег является, мне кажется, членом всех имплантологических ассоциаций, где только возможно.

Олег Филимонов:

Нет, это невозможно.

Юлия Клоуда:

По крайней мере, самых основных, факт. Давайте начнем с темы. Наверное, будет интересно, если вы поделитесь кейсами, случаями, с которыми приходят к вам пациенты, какие решают проблемы.

Первый мой вопрос: в чем отличие? Понятное дело, что есть стремление к экономии, есть «Все на 3-х» даже, «Все на 4-х», «Все на 6-ти». Мы будем сегодня говорить о «Все на четырех» и «Все на шести». В чем основное отличие этих двух технологий?

Олег Филимонов:

Все вытекает из названия. Мы на беззубую челюсть фиксируем несъемный протез, в первом случае на 4 имплантах, во втором случае на 6 имплантах. Откуда, вообще, ноги растут? Сейчас сложилась ситуация, не только у нас в стране, а общемировая тенденция – молодеет патология, когда люди теряют все зубы. У нас есть пациенты, которым 35 лет, 40 лет, и мы говорим о тотальном восстановлении у них зубочелюстной системы. Буквально на прошлой или позапрошлой неделе у меня была консультация, 40 лет пациентке. 6 лет опыта ношения полных съемных протезов. Вы представляете: 40 лет, в 34 года она была без зубов!

Юлия Клоуда:

Трудно представить, потому что уровень жизни упал до уровня очень пожилого человека.

Олег Филимонов:

Уровень жизни – это уровень жизни, у нас другая немного ситуация. На мой взгляд, наша зубочелюстная система как таковая, весь комплекс, который участвует в пережевывании пищи, устраняется организмом за ненадобностью. Причина, на мой взгляд, простая: мамонтов всех съели, а чтобы есть йогурт из супермаркета, зубы не нужны. Человек, у которого есть место для зубов мудрости – уже большая редкость, в основном их нет. Сейчас в Европе идет разговор о том, что не проще ли еще в подростковом возрасте, чуть ли не в детском возрасте убрать зачатки восьмых зубов, чтобы в дальнейшем у взрослого человека не было проблем с зубами мудрости.

Юлия Клоуда:

А почему проблемы-то могут быть? У меня есть восьмерки.

Олег Филимонов:

Хорошо. А у них нет, потому что зачем? У меня 28 зубов, я уже человек новой формации, скажем так. Для них места нет. Если посмотреть, допустим, нижнюю челюсть человека, который умер 200–300 лет назад, попадается где-то по музеям, там есть восьмой зуб и за ним места еще очень много. А на сегодняшний момент…

Юлия Клоуда:

Нам столько не требуется, получается?

Олег Филимонов:

Да, как рудиментарные многососковость и хвостатость, на мой взгляд, то же самое происходит с восьмыми зубами. Плюс ко всему, происходит уменьшение самого лицевого скелета. Раньше у людей кости было больше, сейчас становятся все меньше и меньше. Я за себя скажу. Я – мечта имплантолога, у меня 28 зубов, тьфу-тьфу-тьфу, постучу. 2 пломбы в нижних седьмых зубах, все зубы на месте. Но, если дело коснется удаления, особенно, верхних зубов, у меня там уже такой дефицит, придётся настолько массивную костную пластику делать, что мне просто страшно, потому что тонкий биотип десны. Я говорю: мечта имплантолога. Когда мне такие пациенты попадаются, в основном, молодые девчонки, то малопонятно, что с ними делать. Методика «Все на четырех» была придумана, лицензирована, запатентована фирмой Nobel. На мой взгляд, и не только на мой, а вообще, невозможно правильно применить данную методику, не используя оригинальные имплантаты Nobel, потому что там требуются особенные имплантаты, и у подавляющего количества производителей их просто нет.

Юлия Клоуда:

Еще важно сделать такую ремарку, что Nobel является лидером в данной области, сегмент премиум?

Олег Филимонов:

Это премиум-сегмент, да. Когда звучит реклама: «Мы вам сделаем «Все на 4-х» и очень за дёшево» ― на самом деле не совсем правда, потому что нельзя сделать качественно и дёшево. Сделать можно на чем угодно, пойти в «Леруа», купить 4 самореза, закрутить и сделать на них зубы. Вопрос другой: насколько долго будет стоять, насколько будет жизнеспособно? То есть, сделать – значит хорошо сделать. Однако, к чему мы стремимся? Сделать, протянуть год, который отведен на гарантию, а дальше хоть трава не расти?

Юлия Клоуда:

Так поступают не очень хорошие владельцы клиник. Для людей самое важное в данной технологии – решение раз и на всю жизнь. Они выкладывают, может быть, иногда даже последние деньги.

Расскажите, как вы видите людей, которые приходят на эту процедуру?

Светлана Ярочкина:

Нам часто приходится сталкиваться, разговаривать с такими пациентами. Олег даже на первой консультации смотрит снимок и говорит, что нужно поставить 6, 8, 10 имплантов. Это зависит не от желания пациента, а по медицинским показаниям. А пациент говорит: «Я считаю, что 10 мне много, а 4 мало, а давайте 5». Человек просто не понимает, ему вот так видится. Допустим, Олег Владимирович говорит, что нельзя так сделать, «В вашем случае можно столько-то», ― «Я пойду в клинику, сделаю за 180 000, мне сейчас предлагали, я уже был на консультации». Мы-то понимаем, что человек к нам вернется, или не к нам, а в другую клинику, но он вернется доделывать. Бывает, посмотришь на пациента и думаешь: интересно, через сколько времени он вернется, через полгода, через 6 – 7 месяцев? Так и бывает, приходит и говорит, что всё шатается, всё не держится. Особенно агрессивная сейчас идет реклама «Всё на 4-х». По всем каналам, по всем массмедиа, везде рекламируется: «Зубы за один день».

Юлия Клоуда:

Как раз Олег и пояснил проблему, что очень много людей в молодом возрасте, а у них уже вот так.

Светлана Ярочкина:

Да, конечно. Люди, понятное дело, хотят решить проблему чем быстрее, тем лучше, и не всегда понимают, что значит «зубы за один день». Удалить зубы и поставить импланты, сразу поставить тот же в день протез просто нереально. Это нереально.

Олег Филимонов:

Это реально. Реально сделать, причем, есть технологии, но, другой вопрос: насколько это будет работать? Сколько это прослужит? Это основное. Недели 3 назад я общался с докторами из Израиля. Прошли времена, когда к нам ездили учить, теперь к нам ездят учиться, они приехали послушать. У них был один вопрос: «Нам нужно, чтобы оно простояло 7 лет. Оно должно у нас простоять 7 лет». У них законодательство такое, определены гарантийные сроки на такие виды работ: 7 лет. Они работают: классика, классика, классика. Почему? Потому что на классике они могут гарантировать.

В основной массе пациентов на сегодняшний момент у нас высокая успешность классических протоколов, когда мы делаем костную пластику, долго выжидаем, потом делаем временное протезирование, и потом только постоянное. В таком случае ― да, успешность лечения высока, приближается к 95–97 %. То есть основная масса пациентов 7 лет проживёт, используя по назначению сделанные конструкции. «Все на 4-х», «Все на 6-ти» подразумевает немедленную нагрузку. К нам попадает пациент, у него 2 варианта: либо у него уже нет зубов, либо у него есть остатки зубов. Мы говорим «остатки», потому что технология рассчитана на беззубую челюсть. Здесь нужно очень серьезно смотреть, очень серьезно подходить к диагностике и к тому, как у нас пациент будет дальше наблюдаться. Я начну с того, что приживление имплантатов у нас происходит год, а не 2, не 3 месяца. Банальная книга по анатомии и по физиологии, которую мы учили на I, II курсе, и потом по патанатомии и по патфизиологии, говорит: полная перестройка кости длится год. В течение года кость перестраивается, приспосабливается к новым условиям.

Юлия Клоуда:

Вы меня немного опередили, потому что очень часто слышу такие вопросы, и как раз в редакции меня просили вам задать. Люди говорят о том, что они решаются на масштабную имплантацию, когда полное отсутствие зубов, полная адентия. У них есть страх, что будет долго и будет больно. Насколько обоснован страх людей, что это долго и больно?

Олег Филимонов:

Он обоснован. В первую очередь, он обоснован генетической памятью. Я начинал работать еще во времена советской стоматологии, когда ортопедический кабинет в любой незнакомой поликлинике можно было найти по запаху. То есть заходишь в поликлинику, закрываешь глаза и нюхаешь воздух. Где воняет палеными зубами – скорее всего, там ортопедия. Где воняет акрилом – там, скорее всего, зуботехническая лаборатория. Я застал еще рукавные бормашины. Естественно, на снабжении той стоматологии в основном был новокаин, а если человек терпит лечение зубов с новокаином, то с тем же успехом он может терпеть и без него.

Еще служа в армии, я подрабатывал в частной фирме, искали детского стоматолога. Условие было – без опыта насильственного лечения. Был 2000 год. В 2000 году искали детского стоматолога без опыта насильственного лечения.

Светлана Ярочкина:

Поэтому да, страх, страх у людей остался в голове.

Олег Филимонов:

Страх, страх забит жутко. У меня был случай с пациенткой. С ней можно было серьезно работать, но в основном терапевту, не дошло до того, чтобы все полностью надо было перебирать. Со стороны врача как выглядит? Сидит пациент в кресле, общается, вдруг у него делаются оловянные глаза, она как сидела ― так и встает, и, ломая переборки, просто куда-то идет. Ее невозможно остановить. Со стороны пациента как выглядит? Она говорит: «Я собралась, пришла, села. Всё, я собралась, у меня боли не будет, сейчас мне сделают укол, все будет хорошо». Далее говорит: «Помутнение рассудка, просто пелена. Я открываю глаза, могу босиком, в бахилах стоять без вещей зимой, посреди улицы от того, что мне холодно, я прихожу в себя. Я даже не помню, как я вышла». У нее было, ей полечили зуб в детстве, у нее развилось гнойное осложнение, сложно диагноз назвать, потому что всё со слов пациентки, и ее достаточно длительный промежуток времени лечили. У нее были хирургические разрезы, и перевязки, и всё было насильственно. У нее так вбито в память. В общем, кончилось тем, что мы ее взяли под седацией, сделали все пациентке под седативной терапией, в состоянии медикаментозного сна. Сейчас она адекватная, она сейчас садится, ее трясет, но она никуда не убегает.

Светлана Ярочкина:

Как Олег любит говорить, 80 % боли находится у нас в голове. Находится именно в голове. 20 % – действительно боль. Поэтому, переступая порог хирургического кабинета и садясь в кресло, человек… Олег-то с ними общается во время операции, после. А мы пациента ведем в послеоперационный период, 2-ой день, 3-ий день. Когда мы с ним общаемся, всегда задаем вопрос на 2-ой день после проведенной операции: «Как вы себя чувствуете, как прошла у вас первая ночь?» Все говорят одно и то же: «Я ожидал больше боли, чем оно есть. Я думал, будет больнее». Я думаю, потому что, когда удаляется один зуб – мы испытываем боль. А когда тотально в полости рта удаляются практически все зубы, которые шатаются, человек ждет боли в прогрессии, что её будет больше. Олег всегда у нас любит пояснять пациентам, что здесь заживление происходит как раз таки быстрее за счет того, что идет тотальное удаление, большой боли нет.

Олег Филимонов:

Мы ушли в сторону. Нам нужно понимать, что без разницы, «Все на 4-х», «Все на 6-ти», на 8-ми, на 10-ти, на 148 имплантах – неважно. Во-первых, приходят люди, у которых не все в порядке с гигиеной было и продолжается. У меня дебют пародонтита случился в 22 или в 23 года. Мне повезло с доктором, она мне прочистила мозги как следует, и я сверхмотивирован на гигиену. 2–3 раза в год я сажусь на профгигиену в кресло к коллегам. Подавляющее количество людей, которые к нам приходят с полостью рта в плачевном состоянии, они, скажем по-простому, не заморачиваются с гигиеной никогда в жизни. На них срабатывает агрессивный маркетинг: «Мы делаем один раз и на всю жизнь и без проблем», что на самом деле неправда. Хирург делает 5 % работы, 10 % делает ортопед, а 85 % делает пациент. Получая протезы, пациент обязан пожизненно за ними ухаживать. Самое страшное для имплантатов, имплантат боится 3-х вещей: перегрузки, недогрузки и плохой гигиены. Очень серьёзное для имплантата осложнение периимплантит, когда мы теряем ткани вокруг имплантата, и в конце концов, мы теряем имплантат или всю ортопедическую конструкцию. По многим уже данным основной причиной периимплантита является зубная бляшка, микробная бляшка, то есть обсеменение имплантата микробами.

Юлия Клоуда:

Я знаю, что, например, в Америке есть гарантия на имплантацию, если пациент будете приходить и совершать гигиену и будет следить за своими зубами.

Олег Филимонов:

Почему в Америке? У нас то же самое.

Светлана Ярочкина:

В нашей клинике – да, как раз таки да. Пациент, которого мы протезировали, поставили импланты, поставили протезы, в течение года находится у нас на комплексном обслуживании, так сказать. Мы вызываем его через месяц после установки имплантатов и протеза.

Олег Филимонов:

На самом деле, мы взяли опыт советской медицины, там было очень много хорошего. Там практиковалось диспансерное динамическое наблюдение. Что значит динамическое? Пациент приходит не тогда, когда ему хочется, а когда требуется врачу. Есть совершенно четкий, определенный график визитов. У нас то же самое, в нашем договоре определено, что, если хотите гарантию, то вы обязаны в течение года. Я почему говорю, что полная перестройка костей идет в течение года. Соответственно, когда идет этот активный процесс, когда он еще не вышел на плато-фазу, когда ещё не всё успокоилось, в течение года нужно активно наблюдать пациента. У нас есть минимальное количество визитов, оно определяется не пациентом, а доктором. Если доктор видит, что у пациента страдает гигиена, он не чистит, недостаточно хорошо чистит, плюс, еще мы собирали анамнезы, мы делали, возможно, консультации эндокринолога, терапевта, анализы на попутные заболевания. Как правило, если у человека такое состояние зубочелюстной системы, что он в 45–50 лет уже без зубов, то понятное дело, что с общим соматическим статусом у него не совсем все хорошо, что у него есть болячки, и они влияют. Заболевание щитовидной железы, например, напрямую влияет на образование новой костной ткани.

Юлия Клоуда:

Олег, к вам вопрос. Мы разобрали, у пациента есть страх, что протезирование будет идти больно и долго. Еще есть страх, что вдруг не приживется, вдруг будут осложнения? Есть ли противопоказания к процедуре?

Олег Филимонов:

Я могу сказать, страх совершенно обоснованный. Мы имеем дело с человеческим организмом. Как мы говорили, нет на сегодняшний момент абсолютно здоровых людей, все недообследованные. Вы должны понимать, что, если человек пришел с такими проблемами, то не все в порядке в организме. Это хирургия, мы не можем подстелить везде солому. Даже если мы исключим такой вариант как врачебная ошибка, всегда есть стечение обстоятельств, когда что-то у нас идет не по плану. Ни один здравомыслящий хирург не даст полных гарантий. Он может гарантировать одно, что он сделает всё от него зависящее и еще чуть-чуть не зависящее, чтобы получить тот эффект, на который мы рассчитываем. Да, на сегодняшний момент успешность имплантации крайне высока, мы приближаемся к 100 %, но те 1–2–3 % неблагоприятных исходов у нас есть. Я не говорю, что мы обязательно всю конструкцию теряем, но какое-то количество имплантатов, которые не пошли по пути остеоинтеграции, у нас будет, что-то мы теряем. Что мы гарантируем пациентам? То, что они не останутся валяться на асфальте без импланта. Что мы сделаем конкретно, я не знаю, в каждом случае решается индивидуально: какой пациент, пол, возраст, болячки, какой имплантат, в какие сроки, в какой позиции он был, какая функция была у имплантата – всё. Устранения – всё индивидуально, нет общего плана действий.

Юлия Клоуда:

А противопоказания наверняка же есть к процедуре? Есть те, которым точно противопоказано?

Олег Филимонов:

Противопоказания есть. Я все никак не дойду до определенного момента. «Все на 4-х» и «Все на 6-ти» - в чем разница? «Все на 4-х» делается тогда, когда больше 4-х имплантов нельзя поставить. У нас, по сути дела, вся кость локализована под носом, туда-то мы и ставим имплантаты под разными углами. Наклоны компенсируются специальными элементами, и мы выводим. Когда кость позволяет – естественно, пациенту лучше сделать 6 опор.

Юлия Клоуда:

На 8, 6 или даже больше.

Олег Филимонов:

Да, да. Идеальный вариант, все-таки, 6 имплантатов на нижней челюсти и 8 имплантатов на верхней челюсти. В этом случае мы можем идеально распределить нагрузку на имплантаты и получить стабильную работающую систему. «Всё на 4-х» – здесь маленький нюанс: либо у нас появляется консоль… Что такое консоль? Это участок протеза, у которого нет поддержки имплантатом, то есть заканчивается последний имплантат, а зубы еще не заканчиваются. Это не очень хорошо. Длинная консоль может перегрузить имплантаты, которые стоят кпереди. Когда мы делаем «Всё на 6-ти», у нас получается все значительно лучше сделано. Причем, на сегодняшний момент есть методики, которые позволяют подавляющему количеству пациентов поставить 6 имплантов. Тот же Nobel, у них новая технология. Она сложная, крайне сложная для хирургов и для ортопедов. В том же направлении, как бы странно ни звучало, израильская фирма Noris Medical очень много сделала для того, чтобы можно было реабилитировать пациентов, не останавливаясь только на «Все на 4-х». Опять-таки, скуловые импланты никто не отменял. Тот же Nobel, в случае крайней степени атрофии мы можем использовать имплантаты NobelZigoma.

Есть ли противопоказания? Это крайняя степень выраженности атрофии. Общесоматические заболевания, декомпенсированный сахарный диабет. Что это такое? Когда уровень глюкозы крови зашкаливает, для меня 8 – уже верхний потолок. Если пациент корректирует уровень глюкозы и демонстрирует достаточно продолжительное время нормальный уровень глюкозы, тогда да, мы его берем. В случае, если у него зашкаливает ― это риск. Заболевания щитовидной железы. Здесь тоже надо смотреть за уровнем гормонов, потому что, я уже говорил, что заболевания щитовидной железы могут отражаться на качестве костной ткани и на восстановлении костной ткани. Далее, все инфекционные заболевания в стадии обострения; заболевания соединительной ткани ― страшные на самом деле заболевания, я наблюдал несколько таких пациентов. Поверьте, им не до зубов, когда у них обострение.

О чем обычно никто не говорит ― прием бисфосфонатов, то есть препаратов, которые направлены на улучшение качества костной ткани у женщин климактерического возраста, страдающих остеопорозом. Прием бисфосфонатов – прямое противопоказание к имплантации, потому что любое вмешательство в ротовой полости на фоне приема бисфосфонатов вызывает жутчайшие некрозы в полости рта, которые крайне тяжело лечатся. Насколько я понимаю ситуацию, нашим стоматологами предстоит с ними столкнуться, как столкнулись американцы, как сейчас начинает от них плакать Европа, и для нас это готовится, поэтому бисфосфонаты – однозначно, нет. Когда ко мне приходят пациентки определенного возраста, я их начинаю буквально пытать по поводу приема бисфосфонатов и тому подобного.

Однозначно – органическое поражение головного мозга; заболевания, которые пытаются лечить соответствующие специалисты.

Юлия Клоуда:

Вы имеете в виду шизофрению?

Олег Филимонов:

Да, и другие психические заболевания. С этими пациентами… Я реально видел, был студентом и видел случай. Мы в учебной комнате сидим, занимаемся, это кафедра, здесь учебный кластер, дальше стационар. Мы сидим, занимаемся, открывается дверь, забегает доктор, закрывает дверь, открывает шкаф, залезает в него и говорит: «Меня нет, закрывайте». Он сидит в шкафу. Тут открывается дверь, заглядывает пациентка. Мы, студенты III курса, её знаем, у нее кукушки улетели. Она ищет доктора. То есть, ей в руки попала жертва, уже не отпустит.

Юлия Клоуда:

Но очень многие люди даже не догадываются, что у них есть отклонение. Как вы тогда определяете? Глаз-алмаз, или есть определённые моменты?

Олег Филимонов:

Есть определенные звоночки, которые подает пациент. Но, к сожалению…

Светлана Ярочкина:

…крайне редко, да. Мы, бывает, отказываем именно когда доктора видят, что у пациента есть проблемы с психикой.

Олег Филимонов:

Иногда шестое чувство срабатывает, просто смотришь на пациента и у тебя начинается паника, буквально трясти начинает.

Светлана Ярочкина:

Да, мы вынуждены отказать. К сожалению, бывает так. Это страшно.

Олег Филимонов:

Не то что страшно, но настолько морально и физически тяжело переносить, работать с ними. Чем сложнее вмешательство у пациента, тем больше проблем. Причем, проблемы не будут связаны именно с конструкцией, они будут связаны с восприятием. Все всё прекрасно понимают, но сделать, к сожалению, ничего невозможно.

Юлия Клоуда:

Олег и Светлана, мы все тоже понимаем, что «Все на 4-х», «Все на 6-ти» - очень часто вопрос экономии для людей. Вместо того, чтобы заменить полностью все выпавшие зубы, это для людей путь сокращения расходов. Как складывается цена? Мы все взрослые люди и понимаем, что скупой платит дважды. То, что творится на рынке и не контролируется, идет подмена понятий. Мы видим, что называют, например, производителя, но у него цена никак не может быть такой. Скажите, из чего складывается цена? Давайте предостережем наших слушателей и зрителей, чтобы они не попали в ловушку. Как вы правильно заметили, Nobel, тот, кто изобрел имплантацию…

Олег Филимонов:

Нет, нет.

Юлия Клоуда:

Я знаю, Бранемарк.

Олег Филимонов:

Нет, нет, до Бранемарка рынок был насыщен имплантатом. Но то был, скажем так, эмпирический период имплантации. Каких только не было моделей! А Бранемарк собрал всё в кучу и придумал свою знаменитую остеоинтеграцию. Только он придумал не интеграцию костей к имплантату, он придумал интеграцию имплантата в кость.

Юлия Клоуда:

Но, в любом случае, моя мысль в том, что есть мировые лидеры, которые реально инвестируют уже много лет, поэтому и складывается цена. Каждый человек хочет сэкономить. Он не понимает: реклама одна и та же, а цена различается в разы.

Олег Филимонов:

По-хорошему, если мы хотим получить хороший отдаленный результат, используя «Всё на 4-х», то работаем с фирмой Nobel. Nobel априори не может стоить дешево.

Светлана Ярочкина:

Премиум-сегмент. 150 – 180 тысяч рублей – не та цена, чтобы сделать Nobel.

Юлия Клоуда:

Это один имплантат Нобеля?

Олег Филимонов:

Нет. В технологии «Все на 4-х» это стоимость расходников. Но еще есть протез, еще есть люди, которые работают и должны получить зарплату. У нас еще есть ФНС, которая должна получить налоги, есть банк, который должен получить свои. Еще есть хозяин клиники, который хочет хоть небольшую, но получать прибыль с этого всего безобразия.

Светлана Ярочкина:

Поэтому цена, которая часто заявлена в рекламе, от 150 000 «Все на 4-х», и вы получите зубы сразу – такого априори быть не может. Либо там заменяются имплантаты, ставятся более дешевые. Вы сами сегодня сказали, что прошла выставка, мы тоже часто бываем на выставках и видим клиники, которые покупают «китайские» шурупы, простите меня, по-другому я их назвать не могу.

Олег Филимонов:

Чуть ли не совком на развес.

Светлана Ярочкина:

Когда рекламируют: «7500 рублей за имплантат. Приходите, мы вам поставим», – у меня всегда вопрос: а что за имплантат? Люди должны понимать. Бывает, что приходят, жалуются: «Я поставил «Все на 4-х», у меня все шатается, у меня все болит». Задаёшь пациенту вопрос: какие импланты у вас стоят, ― он не может сказать. По сути, пациенту должны выдаваться книжка, куда вклеиваются сами…

Олег Филимонов:

Он должен понимать. В технологии «Всё на 6-ти» можно использовать практически любую имплантационную систему, которая предназначена для немедленной нагрузки. Делать, допустим, «Всё на 6-ти» на Straumann и на «Классик» я бы не стал, потому что это совсем классический имплантат, который нуждается в остеоинтеграции без нагрузки. Но на любой современной системе, которая приспособлена к немедленной нагрузке, имеет необходимые протетические элементы, то есть то, что прикручивается непосредственно к самому имплантату, можно собирать на любом. Но, опять-таки, до определенного момента, потому что есть клинические ситуации, когда уже на любой системе мы не выруливаем, и нам нужны специфические системы. То есть, либо мы уходим в премиум-сегмент, берём Nobel, либо мы уходим совсем в бюджетное, это Noris.

Светлана Ярочкина:

Часто пациенты спрашивают, сколько стоит, ― звонят в клинику или заходят в клинику спросить, сколько будет стоить поставить имплантаты. В нашей клинике подход такой, что мы работаем не под систему. Как работают в основном клиники: пришел пациент, в клинике есть 1–2 системы, и клиника под них гонит пациентов. Мы работаем по-другому: мы под пациента подбираем систему. Консультация врачей, снимки, УПТГ, КТ, и потом только под его клинический случай подбирается та или иная система. Тогда мы уже можем понимать, давать гарантии в том, что ваши импланты, конструкции, то, что мы вам сделали, у вас простоят. Но, всё может быть, организм непредсказуем, мы не можем дать стопроцентной гарантии, если в течение года что-то случается с имплантатом, мы меняем. Все делается по гарантии, пациенту платить не надо. В течение года все консультации, все осмотры, все снимки выполняются бесплатно, всё в рамках гарантийных обязательств клиники. Пациенты чувствуют себя комфортно.

Что еще хочется сказать? Наши пациенты, пока в течение года у нас обслуживаются, начинают дружить друг с другом, потому что периодически встречаются. Половину работы, нашей работы уже после консультации уже делают сами пациенты, потому что первичный пациент интересуется: «А как у вас все прошло?», и человек, который уже всё прошел, делится опытом. Это супер!

Олег Филимонов:

Немедленная нагрузка и тотальное восстановление – самое сложное, что только есть. Здесь, чем больше работаешь, тем больше вопросов. Я в немедленной нагрузке работаю, плотно работаю последние лет 6. У меня больше вопросов, чем ответов.

Светлана Ярочкина:

Мы контактируем с пациентами, которые были протезированы в течение 6 лет, мы с ними общаемся, никто никого не бросает.

Юлия Клоуда:

Олег, вы являетесь сертифицированным лектором международной ассоциации имплантологов, International Implant Foundation, Германия. Вы видите, как развивается рынок? Мне кажется, только детские стоматологи не предлагают сделать имплантацию «Все на 4-х» и «Все на 6-ти».

Олег Филимонов:

Я знаю такого стоматолога, детский челюстно-лицевой хирург. У него есть второй сертификат хирургической стоматологии, он ставит импланты.

Юлия Клоуда:

На каком уровне, вы считаете, сейчас находится Россия в целом?

Олег Филимонов:

Я уже говорил, иностранцы поехали к нам учиться. Сейчас хорошая ситуация. Сейчас у нас получается микс, и мы учимся у иностранцев, и иностранцам есть чему у нас поучиться. Мы выровнялись, у нас есть понимание, никакого crazy Russian, как считалось у европейцев. Раньше они приезжали, я помню, лет 10–12 назад, приезжает лектор, ставит имплантат ― ты на него смотришь, как на небожителя. А сейчас, несколько лет назад я попал на симпозиум, где народ сидел и засыпал.

Юлия Клоуда:

Да, потому что уже другой уровень. Я точно такой же получаю отклик. Я могу сказать от имени стоматологического портала, тех, кто работает для того, чтобы передать всю информацию пациентам, 12 лет назад люди считали, что стоматология ― это большой обман, что имплантация ― такого быть не может.

Мне бы хотелось очень закончить на позитивной ноте. Я знаю, что ваша клиника не просто имеет чудесного доктора, который говорит правду, что очень ценно, но еще вы вносите социальный вклад? Я вашей идеей настолько прониклась и теперь сама о ней говорю и пишу. Я лучше ничего не буду говорить, вы сами расскажете.

Светлана Ярочкина:

Да, мы берем 2–3 пациентов в месяц, проект называется «Помоги родителям», забота о родителях. Мы приветствуем, чтобы дети приводили своих родителей к нам на консультацию. 2–3, больше взять мы, к сожалению, не можем. Дети оплачивают только расходники родителям, по сути, делаем по себестоимости. Доктор не получает зарплату, клиника не получает прибыли, но это то, чем мы можем помочь конкретным пациентам. Приходят много людей, дети приводят родителей. Кто-то решается, выбирает: съездить отдохнуть либо оплатить родителям зубы. У каждого свои приоритеты. Очень радует то, что таких детей становится все больше и больше. Они приводят родителей на осмотры, доктора осматривают, и мы выбираем самые сложные случаи, кому нужно помочь.

Но, так как у нас Олег Владимирович военный врач, мы также помогаем и военным людям, военным пенсионерам, ребятам, которые прошли через боевые точки, которым необходимо восстановление. Мы можем помочь, проводим такие акции со своей стороны. Это здорово! Наш самый взрослый пациент был 84 года, дочка привезла маму, она была на костылях. Когда ей ставили, 2 челюсти восстанавливали, Олег Владимирович ставил на имплантах, многие просто были в шоке. Такой случай был перед 8 Марта, когда мы думали, кому. Было много таких пациентов, кому еще вчера была необходима такая помощь. То ли делать бабушке 84 гола, то ли молодой девушке 40 лет, у которой шатались зубы; ей поставили брекеты, чтобы зафиксировать шатающиеся зубы. Но она не могла ни жевать, ни кусать, она плакала. Она есть у нас на сайте. Кстати, на нашем сайте все истории, каждого пациента, с фотографиями, с чем он пришел, что ему сделали. Олег Владимирович описывает, всё можно почитать, посмотреть, каждый пациент – отдельная глава. Там, кстати, про наши акции все написано.

Юлия Клоуда:

Так не хочется вас отпускать, честно скажу! Я возьму с вас слово, что вы придете еще, потому что настолько нестандартно, и правда-матка, как есть. Очень здорово! Благодарю вас, Олег и Светлана!

Светлана Ярочкина:

Спасибо вам!

Олег Филимонов:

Спасибо!