Протезирование как метод формирования голоса после операций по поводу рака гортани
Онкология
Екатерина Осипенко:
Добрый день, уважаемые слушатели и зрители радио Mediametrics. В эфире «Школа здорового голоса Екатерины Осипенко». Я – фониатр, отоларинголог Екатерина Осипенко, специализируюсь на лечении, диагностике и профилактике заболеваний голосового аппарата. Сегодня в гостях у меня люди, которые являлись и являются пациентами моих коллег онкологов и которые перенесли оперативные вмешательства на гортани, которые поделятся сегодня с нами своими впечатлениями о том, что таит за собой такой сложный диагноз в области гортани, новообразование, которое привело к утрате органа. В гостях у меня Игорь Буданов, Ирина Аралова и ее дочка Света.
Это уникальная ситуация, когда мы не просто видим, но еще имеем возможность общаться, коммуницировать с людьми, которые перенесли инвалидизирующую операция на гортани, потому что речь идет о том, что этой категории пациентов убирается гортань в связи с новообразованием. Заболевание достаточно распространено среди всех заболеваний злокачественных, заболеваний ЛОР-органов наиболее частым является рак гортани. Игорь, Ваша ситуация началась давно, порядка 9 лет назад.
Игорь Буданов:
Это все началось в 2006 году. Как и у многих, у меня на ранней стадии не смогли диагностировать, в итоге получилось так, что 5 лет я ходил, выращивая в себе опухоль, об этом совершенно ничего не знал.
Екатерина Осипенко:
Что значит не диагностировали? Вы обращались к специалистам или к кому Вы вообще обращались, к отоларингологам или к онкологам?
Игорь Буданов:
У меня сначала пропал голос, обнаружили небольшую фиброму, мне ее удалили. Потом опухоль сошла сама по себе, делали какие-то процедуры, уколы, опухоль ушла, голос вернулся. Я ходил абсолютно спокойно, довольный, даже не думал, что там могло что-то остаться.
Екатерина Осипенко:
В тот момент, когда удалили, гистологическое заключение носило именно этот характер – найдена фиброма, или что-то иное?
Игорь Буданов:
Я тогда особо и не понял, там было написано «фиброма», но рак никак не фигурировал.
Екатерина Осипенко:
То есть в результате этого оперативного вмешательства на гортани Вы, с одной стороны, получили радостное известие о том, что речь не идет о злокачественном новообразовании, с другой стороны, оно было удалено, голос вернулся, и Вы продолжали работать, как и прежде.
Игорь Буданов:
Абсолютно ничего не мешало, абсолютно не предвещало, пока голос заново не стал пропадать и стало тяжело дышать.
Екатерина Осипенко:
Что такое «пропадать»?
Игорь Буданов:
Появились хрипы, появилось чувство, что посторонний предмет, как будто в пищеводе мешает внутри, но это болями никакими не сопровождалось.
Екатерина Осипенко:
Чувство дискомфорта, сопряженное с охриплостью.
Игорь Буданов:
Да, как будто простужен. Ситуация: заболело горло, сейчас пополощешь и пройдет, а оно не проходило. Обращаюсь в поликлинику, ЛОР смотрит, не видит, говорит, абсолютно нормальная гортань, но немножко покрасневшая, можете работать дальше. Когда голос пропал уже практически совсем, я начал шептать, тогда уже я обратился к врачу, это была платная клиника, там мне часть посмотрели, тоже сначала не придали особого значения, сказали, что сейчас мы уберем кусочек, и все будет нормально.
Екатерина Осипенко:
То есть тоже увидели какой-то плюс ткани в гортани.
Игорь Буданов:
Да, это уже было через 5 лет. Они тогда взяли гистологию, сказали, что уже рак.
Екатерина Осипенко:
Вы житель Москвы?
Игорь Буданов:
Да.
Екатерина Осипенко:
То есть все то, о чем Вы рассказываете, происходило в Москве, в одном из наиболее оснащенных в плане отоларингологии городов. Вы по своей специальности работали с высокоактивными веществами или в своей профессии голос использовали? Ничего подобного не было?
Игорь Буданов:
Нет, я профессиональный водитель, я с 1984 года работаю за рулем, ни в армии, ни в повседневной жизни никаких контактов с радиацией, не пил бензин.
Екатерина Осипенко:
Вы сразу сказали про «не пил бензин», потому что наверняка на Вашем жизненном пути неоднократно врачи задавали этот вопрос, потому что водители занимают особое место в развитии рака гортани, и одним из вопросов является не было ли прямого контакта с бензином. Но речь идет о парах бензина, речь идет о пыли, тем более, что Вы давно работаете, дороги в то время были не в том качестве, как сейчас, и нагрузка полевая, загрязнения и контакт с парами бензина был, поэтому факторы предрасполагающие имели место быть, но Вы не курили.
Игорь Буданов:
Нет, я курил.
Екатерина Осипенко:
Но Вы перестали курить?
Игорь Буданов:
Да, я даже в больнице последнюю выкурил перед операцией, сказал, что теперь уже не буду, я курильщик со стажем.
Екатерина Осипенко:
Сколько лет стажа Вашего курения?
Игорь Буданов:
Если взять осознанно, то с армии, с 18, 22 года.
Екатерина Осипенко:
Риск развития рака гортани формируется после 5-летнего стажа курения, и каждый из вас, кто подносит в настоящий момент сигарету ко рту, может спокойно посчитать, каков у него риск развития злокачественного новообразования гортани.
Игорь, сейчас мы сделаем небольшой скачок в нынешние, современные обстоятельства, Вы пользуетесь определенным аппаратиком, приспособлением, которое позволяет Вам спокойно разговаривать, коммуницировать, а нам ас слышать. Мы с Вами впервые видимся, поэтому я не знаю истории, как врач, Вашей болезни и не знаю всех деталей формирования голоса. Вы пользуетесь двумя механизмами формирования голоса, какие это?
Игорь Буданов:
Перед удалением, я оперировался в центре Блохина на Каширке, уже представлял себе, что будет после операции, потому что такие же люди окружали, мне повезло, что это было 9 лет. Я говорю про Москву девятилетней давности, потому что в районных центрах, областных центрах, в глубинке все совсем по-другому. Мне повезло, что в центре Блохина есть логопед, она пришла перед операцией, сказала, что после удаления, когда немножко все подживет, я тебя жду там-то, там-то. Я был настроен очень позитивно в этой ситуации, я совсем не собирался сдаваться и уже представлял, что будет дальше.
Екатерина Осипенко:
То есть Вы полностью представляли, доктора открыли полную картину Вашего заболевания, и Вы понимали, что этим оперативным вмешательством не закончится ситуация, и Вы вынуждены будете потом проходить дополнительное лечение, плюс еще будет борьба за голос. Вернее так: сказали ли Вам, что голоса у Вас не будет?
Игорь Буданов:
Разумеется, это было первое, я же видел людей, которые после операции просто молчат, пишут, все сидят в коридоре, пишут, кто на чем может: на планшетах, на бумаге, но когда мне сказали, что есть вариант получить пищеводный голос, выработать его, научиться, то я за это, как за соломинку схватился, потому что жить-то надо. Про протезы тогда я и слыхом не слыхивал, что есть такие вещи, хотя уже были, но никто же у нас не говорит по телевизору по Первому каналу вечером: «В такой-то больнице устанавливают протезы, приходите». Это же закрыто, просто чудеса какие-то. После операции должно пройти небольшое время, пока немножко подживет, и тогда уже к логопеду. Я сходил на несколько уроков, и она не одна, там двое, народу много, но она дала принципы, как из себя достать вот этот звук и потом этот звук перевести в буквы.
Екатерина Осипенко:
Принципы формирования пищеводного голоса. Речь идет о методе формирования пищеводного голоса у пациентов, перенесших удаление гортани по поводу рака гортани. Орган удаляется, и голосового аппарата как такового нет, человек начинает дышать через отверстие в шее и лишается возможности разговаривать, и для того чтобы дать возможность человеку хотя бы минимально общаться, предложен уже очень много лет тому назад метод формирования пищеводного голоса, и этот метод зарекомендовал себя успешно во всех странах, во всем мире и используется в нашей стране. Но, к сожалению, к нему прибегают не так часто, не все о нем знают, не все лечебные учреждения знают, имеют возможность, имеют в арсенале в своем тех самых сотрудников, логопедов, которые помогают пациентам работать и формировать этот пищеводный голос. То есть с помощью пищевода идет формирование воздушной струи в голос. Первоначально Вы получили на уровне первичной госпитализации, когда Вам проводили хирургическое лечение, несколько занятий с логопедом по постановке пищеводного голоса и потом ушли домой.
Игорь Буданов:
Нет, потом я не ушел домой, потом я ушел на лучевую терапию, и после 2-3 сеансов там уже невозможно было ничего произносить, потому что формировался отек, потому что говорить нельзя, молчишь совсем, пока не закончится, не пройдет отек и все не вернется. А потом, когда совершенно случайно мне сказали, что есть 62 московская онкологическая больница, там устанавливают протезы.
Екатерина Осипенко:
С того момента, когда Вы перенесли лучевую терапию, до момента установки протеза Вы не работали с пищеводным голосом, не довели до конца ранее начатые занятия.
Игорь Буданов:
Работал, конечно.
Екатерина Осипенко:
В домашних условиях?
Игорь Буданов:
Да, я все время с собой разговаривал. Я начинал с простых звуков, то, что логопед говорит – «к», Китай, легкие звуки, потом более сложные.
Екатерина Осипенко:
Это потрясающе, потому что Вы пользуетесь одномоментно и протезом, и пищеводным голосом, и сразу есть небольшая разница, но когда Игорь прикладывает к шее пальчик, это означает, что он пользуется протезиком, но в какой-то момент он убирает руку и начинает говорить, кстати, голос совершенно не хуже, но при этом мы не видим его руки, он определенным образом вдыхает, глотает и проводит поток воздуха в пищевод. Поэтому на его примере мы видим уникальную ситуацию – владение как минимум двумя методами, но электронной гортанью Вы никогда не пользовались?
Игорь Буданов:
Нет, я не пользовался, потому что я видел, что это немножко не то.
Екатерина Осипенко:
Тем более, что Вы были совершенно успешны в пользовании этими двумя методиками. Сколько времени прошло с того момента, как Вы овладели пищеводным голосом, до момента постановки протеза?
Игорь Буданов:
Сразу практически, с середины января я установил. Январь, февраль, март, апрель, май – 5 месяцев.
Екатерина Осипенко:
Игорь достаточно быстро после хирургического и лучевого лечения начал работать, в этом отношении Вы большой молодец, но при этом у Вас инвалидность сохранялась?
Игорь Буданов:
Да, инвалидность была, вторая группа, то ли 2, то ли 3 года была вторая, потом ее заменили на третью, сейчас у меня третья постоянная группа.
Екатерина Осипенко:
Это Вам позволяло работать водителем?
Игорь Буданов:
Да, индивидуальная программа реабилитации, там указано официально разрешается, не разрешается на автобусах и на грузовиках, а на легковом транспорте...
Екатерина Осипенко:
А Вы на легковом транспорте, то есть в этом отношении Вы совершенно не выпали из социума. На тот период времени был страх, была ли паника, или этого не было? Вы просто видели тех самых людей, которые уже прошли через эту хирургию, и Вы понимали, что рано или поздно Вы обретете голос?
Игорь Буданов:
Паники как таковой не было, потому что я бы тогда оперироваться не стал. Проблема людей с такой болезнью: люди боятся оперироваться, поэтому такая смертность от этого, а я решил, что я пойду дальше, почему не использовать шанс. Когда получились первые звуки, начал дальше двигаться и совершенствоваться. Страхов нет, только вперед.
Екатерина Осипенко:
Вот это «только вперед» Вас привело к постановке протеза, Вы легли в стационар, и Вам провели операционное вмешательство, оно было под местной анестезией?
Игорь Буданов:
Там было не все так просто. Когда я приехал, посмотрели, протез было просто так не установить, называлось фарингоспазм. После первой операции гортань была так устроена, что невозможно было бы установить протез, в 62-ой Елена Николаевна Новожилова провела заново операцию, перестроила и установили протез. Когда я после операции пришел в себя, после наркоза, Елена Николаевна просто подошла и сказала: «Говори». Тут наложилось то, что в памяти было – тренировка пищеводного, плюс протез. Я понимал, как сделать эту вибрацию, разговор пошел сразу. Я вечером уже домой звонил по телефону, когда пришел в себя.
Екатерина Осипенко:
И родственники были в шоке.
Игорь Буданов:
Конечно, все же меня понимают.
Екатерина Осипенко:
Тот голос, которой у Вас сейчас, и тот голос, который был ранее, сильно различаются? Я не говорю о степени охриплости или тембрально.
Игорь Буданов:
Я понимаю своей головой, что голос похож, он другой немножко, как будто ты простудился. Мне предлагают все время то чаю горячего попить, зачем холодное берете, лучше горло поберегите.
Екатерина Осипенко:
Сейчас мы обращаемся к нашей второй гостье, Ирине Араловой, она расскажет нам свою историю.
Ирина Аралова:
У меня история чем-то похожа с Игорем. Меня оперировали в 2006 году, уже 14 лет прошло. Также 2 года я ходила, не знала ни про протезы, чисто случайно в газете увидела. О протезировании речь не шла. К логопеду, фониатру я не обращалась, я пробовала сама, но все это бесполезно.
Екатерина Осипенко:
А почему Вы пробовали сами?
Ирина Аралова:
Я не знала о существовании фониатра, мне никто тогда не предлагал.
Екатерина Осипенко:
Вам провели фаринготомию?
Ирина Аралова:
Мне сначала отрезали всю гортань, год я молчала, писала на бумажках – мне это было как ножом по сердцу, потому что был маленький ребенок, мне нужно было общение. Она собиралась идти в первый класс, мне надо было общаться, то есть мне было очень тяжело. Когда мне отрезали все, я молчала, ей пришлось, я не знаю даже, как так получилось, она сразу научилась и читать, и писать.
Когда меня прооперировали, чисто случайно встретила такую же женщину, как я, она мне рассказала про 62 больницу. Я туда поехала к Новожиловой Елене Николаевне. Она как меня увидела, сразу говорит: «Будешь говорить». Недели не прошло, меня тут же прооперировали, как и Игоря, потому что глотка была сделана не под протез, мне пришлось переоформлять ее. И она мне после операции подошла ко мне и говорит: «Говори». И после двухлетнего молчания, когда я сказала «я», я чуть не упала со стула. У меня был такой шок. Я тут же схватила телефон, давай всем названивать. У меня получилось сразу говорить, а так как я по жизни балаболка, я как начала всем трезвонить, они меня не узнают, дальше позвонила Свете, пусть она расскажет.
Светлана Аралова:
Воспоминаний много, но самое яркое, когда я в первый раз услышала новый мамин голос, мне было 5 лет, меня отдали соседям посидеть со мной.
Екатерина Осипенко:
Когда все начиналось, сколько лет было?
Светлана Аралова:
4 года. Меня отдали соседям, папа был с мамой, поддерживал ее. Тут соседка дает мне трубку, говорит: «Света, тебя мама зовет». Я привыкла к тому, что мама молчит, ничего особенного, и тут я беру трубку, и мама этим новым голосом мне говорит: «Света, привет». Я говорю: «Ты кто?» – «Я твоя мама». Это было настолько для меня стремно, потому что голос для пятилетнего ребенка достаточно страшный, я ей сказала: «Нет, ты не моя мама», – и бросила трубку. Я сейчас понимаю, как маме было обидно и тяжело в этот момент, но это самое яркое воспоминание.
Екатерина Осипенко:
Наверное, было в тот момент грустно – хотела порадовать ребенка, а тут получила такую реакцию.
Светлана Аралова:
Она потом перезвонила, я все-таки поверила, что это моя мама, поэтому все стало нормально.
Екатерина Осипенко:
Ты была маленькая, у вас в семье случилась такая грустная история, ты, может быть, и не очень хорошо помнишь об этом, но мама начала молчать, у мамы полностью руководство домом. Как вы общались, насколько было тяжело или просто ты это восприняла, что сейчас будет так?
Светлана Аралова:
Я очень быстро к этому адаптировалась, потому что дети вообще ко всему быстро адаптируются, у меня это в 2 раза быстрее произошло. Я начала ее понимать сразу, то есть даже не приходилось мне писать на бумажке. Она мне шептала что-то, даже в тот момент, когда молчала до протеза, я понимала все, что она мне говорит. Самое сложное было, когда мы ехали в маршрутке, нужно было сказать, чтобы нам где-то остановили, она просила это сделать меня, а с моим четырехлетним опытом это было сделать сложно. Просто четырехлетний ребенок сзади маршрутки кричит остановку, все смеялись, водитель меня не слышал, мы часто что-то проезжали, но в целом нормально пережили этот момент.
Екатерина Осипенко:
Вот такой элементарный момент, как сказать остановку в маршрутке, превращается в испытание.
Ирина Аралова:
Даже в магазин подойдешь, а люди окружающие думают, что ты глухонемая. Я теперь думаю: «Господи, сколько глухонемые люди про себя слышат». Если бы это слышали, они бы все попадали, честное слово. Меня муж так не понимал, как понимала она. Он делал вид, что он меня понимает, я-то вижу, что он меня не понимает, а потом у нее переспрашивал, что мать сказала. Конечно, меня это заводило, злило.
Екатерина Осипенко:
Ведь многие люди, когда видят, что человек с ним не разговаривает, начинают автоматически громче разговаривать или даже кричать. Даже у пациентов, у которых сохранена гортань, но мы назначаем период молчания 1-2 суток, и если кто-то видит, что человек пишет, сразу же моментально начинается ор.
Ирина Аралова:
Я на Бауманской была, вижу, люди пишут, а я уже говорю. Когда лечащий врач увидел меня говорящую, и когда я стала ему тараторить, он говорит: «Я позвоню Новожиловой, пусть она тебе заткнет твою дырочку».
Екатерина Осипенко:
Потому что врачу было проще, мало вопросов.
Ирина Аралова:
Да, а тут я начинаю очень много вопросов задавать. Мало того, я вижу – человек пишет, я его скорее за жабры и направляю, я же понимаю, что такое молчать. Он мне даже из-за двери кричит: «Аралова, потише можно? У меня прием идет». А я на эмоциях — 2 года молчать и вдруг заговорить! Поэтому я очень благодарна судьбе, что так получилось, что я встретила такую женщину, что я попала к Елене Николаевне, которая по сей день нас не забывает, постоянно нам помогает, в любое время ночи и дня ей позвони – она всегда даст совет, никогда не откажет.
Светлана Аралова:
Я тоже благодарна Елене Николаевне, что я теперь могу слышать, как мама на меня ругается.
Ирина Аралова:
Муж тоже говорит: «Слушай, лучше бы ты молчала». Сейчас же начинаешь управлять своим голосом, за столько лет привыкла.
Екатерина Осипенко:
Если мы говорим сейчас о протезе, постановка этого протеза оплачивается фондом медицинского страхования?
Ирина Аралова:
Раз в 2 года. Конечно, хотелось, чтобы почаще.
Екатерина Осипенко:
Почему почаще? Ведь протез устанавливается на определенный период времени.
Ирина Аралова:
Это зависит от индивидуальности здоровья человека.
Екатерина Осипенко:
Во всяком случае, он не на постоянной основе устанавливается, его необходимо менять. Принято считать, уже доказано, что один протез – это приблизительно полгода, иностранные производители пишут о том, что нет отечественных протезов на данный момент, и каждые полгода этот протез подвергается смене. При этом требуется за 2 года 4 протеза, а меняется 1 раз в 2 года.
Ирина Аралова:
И то еще повоевать надо, чтобы оплатили, не все стараются оплатить.
Екатерина Осипенко:
В некоторых ситуациях или речь идет о некоторых регионах?
Ирина Аралова:
О некоторых регионах. Мало того, что протезы могут не оплатить, так еще и группу ставят третью. С протезом человек начинает говорить, со мной такая ситуация была, когда мне стали давать постоянную группу: «Вы разговариваете, мы даже не знаем, Вам третью давать или вторую оставлять». Я говорю: «Горло-то у меня не выросло». Сейчас у нас в группе девочки пишут – дают третью почти всем.
Екатерина Осипенко:
После установки протеза.
Ирина Аралова:
Не только, а даже после удаления гортани дают третью группу.
Екатерина Осипенко:
Онкологические пациенты встречаются с проблемой, когда людям с утраченной функцией, в данной ситуации утратой речи, дают третью группу инвалидности. Что в этой ситуации пациенты предпринимают на своем уровне?
Ирина Аралова:
Подсказываем свой опыт: надо идти, надо добиваться, надо выбивать.
Екатерина Осипенко:
То есть необходимо проявлять активность. Какие еще сложности, с которыми Вы сталкивались? И в первой, и во второй ситуации шла речь об определенном дефиците информации, то есть не всегда могли получить информацию от специалистов.
Ирина Аралова:
Я в течение 2 лет даже не знала о существовании этих протезов, мне никто не говорил, ходила я и ходила на Бауманскую каждые 2 месяца отмечаться, и все.
Светлана Аралова:
Зато теперь она подходит ко всем людям, которые не говорят, и хвастается, дает всем свой номерок, говорит, что она поможет. На самом деле, она помогла огромному количеству людей, я просто в шоке от своей мамы, как она это все проворачивает. Она крутая, я ею горжусь.
Екатерина Осипенко:
Во-первых, прекрасно, что ребенок гордится. Во-вторых, прекрасно, что Вы действительно выступаете просветителем в этой области – это очень важно. Я надеюсь, в дальнейшем мы будем продолжать сотрудничать. Я хотела бы от каждого из вас получить некоторые советы для тех людей, у которых сформировался рак гортани, у которых есть проблемы с коммуникацией, которые не были никогда еще у отоларинголога или у онколога, но при этом испытывают проблемы с голосом, потому что прежде всего рак гортани проявляется осиплостью, охриплостью первоначально. У Вас так же было?
Ирина Аралова:
Да, я ходила по врачам 2 года, но никто ничего не видел. Меня посылали к психиатру, невропатологу, что только мне не говорили.
Екатерина Осипенко:
У Вас была осиплость. Сколько лет?
Ирина Аралова:
Года 1,5-2, потом, когда я похоронила маму, поехала в Беларусь. В Беларуси у меня поднялась температура, я почувствовала, что мне что-то мешает глотать. Я приехала в августе из Беларуси, в декабре меня только прооперировали. Очень много сложностей – пока ты все анализы сдашь, пока запишешься, пока твоя очередь, а время-то идет, рак на месте не стоит, он растет.
Сейчас сколько людей нам пишут: пока запишут, пока сдашь анализы, пока тебя примут, пока дождешься биопсию, но время идет. У людей со второй стадией получается третья. Почему нельзя это сделать побыстрее? Как достучаться? До кого достучаться?
Екатерина Осипенко:
Наша передача – это обратная связь, потому что далеко не каждый из врачей, а тем более из руководителей здравоохранения знают все тонкости, с которыми приходится встречаться онкологическим пациентам в области рака гортани. Наш совет – это прежде всего обращаться вовремя, но вы как раз обращались.
Ирина Аралова:
Ходите, ходите, ходите – это раз. Если уж у вас нашли эту опухоль и предстоит операция, очень многие люди боятся делать, не идут делать – не бойтесь, жизнь на этом не заканчивается.
Игорь Буданов:
Я думаю, что на первом этапе, когда человек только заболел, если ему даже не ставят диагноз рак, то не полениться и получить 3-4 мнения, может быть, как раз на этом раннем этапе в четвертом варианте скажут, что есть риск. Чем раньше, тем больше шансов человеку помочь. Если дело уже доходит до удаления, то надо выбирать между жизнью и смертью, человек хочет жить, и надо рисковать, а там как получится. Шанс всегда есть.
Ирина Аралова:
Очень хорошо, что есть родные, которые помогают. Жить хочется, сейчас вообще мне хочется жить.
Светлана Аралова:
Хотелось бы совет дать родственникам, которые живут с такими людьми, которые узнают такой страшный диагноз, накал сразу в семье, уровень стресса у таких людей сразу повышается, я на своем примере говорю, они становятся более нервные, психуют постоянно, и если ты с таким человеком живешь, должны быть в первую очередь терпимее и воспринимать все эти заскоки, как должное. Просто человек страдает, ему плохо, нужно поддерживать и принимать его таким, как есть. Нас этому тоже учат в меде, когда ты приходишь в больницу, и пациенты там как-то себя ведут, они не хотят тебя оскорбить, так же, как и твои родственники, просто им плохо, надо это принять.
Екатерина Осипенко:
Я надеюсь, что с такой установкой Вы пойдете по своей специальности спокойно, легко и плавно, и будете иметь не просто хорошую карьеру, может быть, будете врачом. Это финальная мечта — через медсестру потом стать врачом?
Светлана Аралова:
Да.
Екатерина Осипенко:
Это прекрасно. Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю встречу. Одна доктор , отоларинголог, задала вопрос относительно того, что мы можем сказать о дороговизне и альтернативе. Была информация изначально у этого доктора, что плохая альтернатива в плане осложнений после постановки протеза и в плане дороговизны. Действительно, сам протез стоит определенных денег.
Ирина Аралова:
А насчет осложнений, у кого как, 12 лет я с протезом, пока не ощущала.
Екатерина Осипенко:
Протезы требуют смены, но это связано с микробной осбсемененностью, в особенности грибок, который рано или поздно поражает любой протез, и это естественно.
Ирина Аралова:
Надо чистить, ухаживать за ним.
Екатерина Осипенко:
Это целый процесс, но стоимость самого протеза порядка 500 евро, если мы говорим о загранице. Но нельзя это расценивать, как плохую альтернативу. В настоящий момент в том отделении, которым я руковожу, речь идет об использовании всех одномоментно методик, то есть это и протез, и формирование пищеводного голоса, и использование электронной гортани, потому что ситуации разные, пациенты разные, и в ряде случаев сразу устанавливается протез, а в ряде случаев отсроченным образом он устанавливается, а в ряде случаев его нельзя по тем или иным причинам устанавливать, но голос необходим, пищеводному голосу тоже сразу не научат, требуется время, если первоначально используется электрогортань. Я надеюсь, что мы ответили на все ваши вопросы. Мы хотим всем пожелать здоровья, следите за собой. Сегодняшняя моя передача была посвящена раку гортани. Я желаю вам всем самого наилучшего, повышайте свою культуру слежения за собой, культуру здорового подхода к своему здоровью не только физическому, но и психологическому. И благодарю наших сегодняшних гостей – Ирину и Игоря за то, что они сегодня были с нами и откровенно рассказали о трагических моментах своей жизни. Спасибо вам большое.
