Маленькие секреты большой реанимации
Реаниматология
Юлия Каленичина:
Здравствуйте, дорогие друзья, вновь в эфире программа «Точка приложения», и с вами мы, ее ведущие, Оксана Михайлова и Юлия Каленичина. И сегодня мы будем говорить о реанимации. Гость нашей программы Шветский Филипп Михайлович, врач анестезиолог-реаниматолог отделения реанимации и интенсивной терапии Госпиталя ветеранов войн №2.
Мы не первый раз, и не последний, поднимаем тему реанимации, потому что всегда много вопросов про реанимацию, это закрытая история для людей и очень тревожная. Расскажите, каковы основные причины и принципы попадания людей в реанимацию
Филипп Шветский:
Тема не то что сложная, она мощная. Я еще одну поправку внесу, которую вы внесли до передачи: у вас было написано врач-реаниматолог, но это и мое личное мнение, и в трудовом кодексе записано врач анестезиолог-реаниматолог. Это действительно важно, потому что это даже не смежная специальность, это одна специальность. Невозможно представить себе реаниматолога, не понимающего современные методы обезболивания, расслабления мышц в операционной, защиту пациента от анестезиологического дистресса. Также невозможно представить себе анестезиолога, который не владеет всеми современными методами оживления организма в реанимации. Сейчас где-то разделяются отделения, даже и в анестезиологии, и в реанимации идет разделение по специфике и учреждения, и самих реанимаций, но глобально, и на базовом уровне, и при непрерывном медицинском образовании не то что существенно, а обязательно знать и анестезиологию, и реаниматологию.
Поэтому тема реанимации – опять мы коснулись локально реаниматологии –это настолько мощная тема, и вы сегодня рискнули за такой короткий период времени попытаться к ней прикоснуться, и чтобы ее понимать, надо ее проживать.
Оксана Михайлова:
То есть чтобы понять, нужно попасть в реанимацию.
Филипп Шветский:
В том числе. Не принято освещать те вопросы интимной медицины в ненаучном обществе, а есть очень много заметных пациентов, которые попадали, они достаточно интересные, и мы их читаем, потому что нам интересно узнать взгляд со стороны. Поэтому тема достаточно мощная, но есть концептуально те локальные вещи, базовые позиции, на которые можно расставить акценты, чтобы понимать, что анастезиолог – это не тот, кто запихивает трубку и колет вену, что-то вводит, чтобы спасать, а реаниматолог – это не тот, кто тоже что-то куда-то пихает и оживляет.
Юлия Каленичина:
Какие существуют виды реанимационных отделений? Они разделяются по нозологиям, может быть, инфекционные – это одна реанимация, травматология – другая, инсультные пациенты в свою реанимацию попадают?
Филипп Шветский:
С развитием эволюции и медицины, хирургии, терапии и реанимационной помощи специалистам выгодно качественно владеть одной узкой направленностью, в том числе и в реанимации, если поступает пациент одного профиля. Происходило разделение, существуют нейрореанимации, кардиологические реанимации, хирургические реанимации, реанимации для больных с почечной недостаточностью. Это правильно, потому что объем знаний и техническая научная революция опережает развитие человека, который может ими овладеть. Скажу больше, в Соединенных Штатах Америки в клиниках есть то, чего пока у нас нет, во всяком случае мы рассматриваем обычные больницы, это группы, направленные на проведение и отключение больных от искусственной вентиляции легких, группы экстракорпоральной детоксикации, там еще глубже произошло разделение, но при этом не теряется общая образовательная и практическая часть, потому что анестезиология и реаниматология – это даже не смежная специальность, она интегральная, включает в себя огромный пул знаний и навыков всех специальностей.
Оксана Михайлова:
Как определяется степень тяжести? Есть какое-то разделение?
Юлия Каленичина:
Допустим, этот пациент пойдет в красную зону, экстренный в реанимацию, а этот в зеленую, спокойно еще посидит, подождет, он вполне способен ждать.
Филипп Шветский:
Для оказания скорейшей помощи и сортировки пациентов еще на этапе доврачебной, первичной помощи, приемного отделения разработали шкалы по оценке тяжести пациентов. Они, на мой взгляд, не всегда отражают реальное состояние дел, но на этом этапе это помогает пониманию – экстренно срочно либо можно подождать, насколько пациент нуждается в протезировании витальных функций, то есть замещении дыхания, сердца, почек, печени, замещении работы нарушенных систем и органов человека в критическом состоянии.
Юлия Каленичина:
Существует ли реанимация, в которую попадают пациенты, которые имеют хронические заболевания, и лечатся, лечатся, лечатся, и вдруг наступает ухудшение жизненно важных параметров? Не внезапно с ним что-то случилось, а он планомерно шел в ухудшение, но не справились специалисты, ему становится хуже. В какую реанимацию попадают, или это реанимация общего профиля?
Филипп Шветский:
Пациенты с острой патологией, мы считаем острой незапланированное воздействие агрессивных факторов внешней и внутренней среды, казалось бы, они самые сложные. Но пациенты с хронической патологией, которые страдают длительное время, у которых она является фоном и неизбежным развитием на этом фоне и как следствие осложнений, поражения других органов и систем, эти пациенты крайне тяжелые, и любая хроническая патология имеет периоды обострения, декомпенсации. В рамках коррекции этой декомпенсации, которая тоже является жизнеугрожающей, вмешиваются протоколы и помощь реаниматолога специалистам тех профильных специальностей, чем человек страдает. Но это сложнее, чем спротезировать и вылечить внезапно возникшую патологию. Есть хронические заболевания в стадии исхода, но раньше такие пациенты не переводились в реанимацию, сейчас реаниматологическая помощь окажется всем, потому что очень тяжело спрогнозировать, и каждый день продленной жизни – это успех.
Оксана Михайлова:
Как мониторится состояние пациента в реанимации и как часто проводится мониторинг состояния?
Филипп Шветский:
Реаниматология и анестезиология связаны с немедицинскими науками, все в рамках и технической революции в том числе. Еще с прошлого века это была неразрывная связь, и все современные технологии, в том числе нейросети вмешиваются не только в диагностику заболеваний по другим специальностям, но и в помощь реаниматологу. На данный момент в Москве клинические больницы достаточно сильно оснащены рутинным мониторингом, который используется ежеминутно для оценки состояния больного в реанимации.
Юлия Каленичина:
Рутинный – это дыхание, пульс, давление?
Филипп Шветский:
Рутинный – это тот, без которого уже сейчас невозможно представить мониторинг пациента и нахождение его в отделении реанимации и который позволяет на данный момент оценить полностью динамику течения болезни.
Юлия Каленичина:
Какие показатели выводятся?
Филипп Шветский:
Реаниматология и анестезиология сейчас следят не только за сердцебиением, дыханием, это показатели неинвазивного мониторинга сердечной деятельности.
Юлия Каленичина:
Неинвазивное – это то, что не проникает внутрь тела.
Филипп Шветский:
Да, если это необходимо по специфике отделения реанимации, в кардиологической реанимации чаще всего ставятся инвазивные методы оценки гемодинамики и сердечной деятельности. Это как показатели внешнего дыхания, даже если оно протезируется искусственной вентиляцией легких, так и обязательное, довольно частое исследование газового состава крови, то есть оценка и внешних параметров, и внутреннего метаболизма. Это оценка газов дыхания на выходе, мониторинг всех биохимических показателей, мониторинг маркеров воспаления, воспалительной реакции организма, это проводится при необходимости и достаточно часто.
Юлия Каленичина:
Кровь берет лаборант или как еще это делается?
Филипп Шветский:
Мониторинг полностью назначается лечащим врачом. Реанимация – это работающие бригады, нельзя сказать, что кто-то будет действовать. Назначается врачом, выполняется медсестрой, контролируется обоими.
Юлия Каленичина:
Что вы видите на мониторе?
Филипп Шветский:
Частота дыхания, всем известная сатурация кислорода, которая не все отражает, но известный термин. Частота сердечных сокращений, артериальное давление, сколько человек выделяет углекислого газа. Если мы берем больного на искусственную вентиляцию легких, там показываются все паттерны дыхания, насколько человек и аппарат взаимодействуют между собой, это отдельная большая тема. Если раньше аппарат просто давал объем и частоту дыхания, то сейчас аппараты становятся настолько умными, что стараются приспособиться к пациенту и давать те потоки лежачему пациенту, которые он мог бы получать при обычной жизнедеятельности, при вертикальном положении тела, при ходьбе. Они обладают обратной связью не только с пациентом, но и с врачом и дают полную информацию, насколько адекватно мы оказываем эту помощь.
Юлия Каленичина:
Филипп Михайлович, Вы сказали о современных возможностях. Какие современные технологии и инновации сейчас применяются в реанимации?
Филипп Шветский:
Скажем про рутинные, то, что может получить каждый пациент. Это возможность в тяжелом состоянии защитить головной мозг, центральную нервную систему, а это основной орган управления всей нашей биологической системой, чтобы большое количество кислорода использовалось, и мозг больше всего использует кислорода, который в данный момент может быть необходим другим органам и системам, медикаментозная кома, то есть мы имеем возможность вводить те препараты, которые на данный момент могут защитить головной мозг, центральную нервную систему от тех патологических процессов, которые происходят в организме. Это протезирование сердечной деятельности, разные препараты тропной поддержки, вазотропной поддержки, которые помогают поддерживать в момент воздействия агрессивных факторов ту гемодинамику, которая обеспечивает жизнеспособность других систем и органов, работу сердца. Сейчас невозможно представить отделение реанимации без экстракорпоральных методов детоксикации и искусственной почки. Если раньше это были отдельные отделения, отдельные врачи, то сейчас каждый реаниматолог должен этим владеть.
Юлия Каленичина:
И в каждой реанимации есть аппарат гемодиализа?
Филипп Шветский:
Да, в Москве есть, но я думаю, что и в России. Аппарат не гемодиализа, а аппарат, способный провести и удалить те метаболиты, которые производятся почками, которые при нормальном состоянии должны удаляться с мочой. И эти же аппараты обладают способностью очищения крови при разных патологиях, это сейчас есть, этим все обязаны владеть. Так же, как и после вирусной эпидемии практически во всех учреждениях, и это входит в стандарт, чем должен владеть анестезиолог-реаниматолог – это методы внешнего насыщения кислородом крови организма, мембранная экстракорпоральная оксигенация. Также то, что раньше можно было рассматривать как что-то нереальное, это аппараты ультразвуковой и диагностики, и ультразвуковой помощи. Те манипуляции, которые изначально были придуманы и предложены как слепые, и количество осложнений увеличивалось, в том числе и смертельных, то сейчас с развитием и внедрением ультразвуковых методов в анестезиологию и реаниматологию – это катетеризация центральных сосудов, блокады периферических нервов...
Юлия Каленичина:
Это здорово. Вы все владеете ультразвуком?
Филипп Шветский:
Каждый навык требует тренировок, но это включено, этому обучают, и без этого помощь невозможна.
Юлия Каленичина:
То есть не в слепую идет катетеризация центральной вены, а вы под мониторингом это делаете.
Филипп Шветский:
Да, но разные ситуации бывают, и спрогнозировать в анестезиологии и реаниматологии с чем ты столкнешься невозможно, и нельзя забыть про слепые методики и перейти полностью на аппаратную помощь, компьютерную помощь. Мы всегда должны оставаться на первобытном уровне и на эту базу накладывать новые знания, новые технологии.
Юлия Каленичина:
Сохраняя мастерство, идти к инновации.
Филипп Шветский:
Да, это закон, мы должны принять решение, и чем быстрее, тем лучше, максимум за три минуты, через которые происходит гибель и центральной нервной системы, и человека, и начинаются необратимые последствия. Поэтому принять решение, взять ответственность на себя и сделать, потому что не сделать нельзя, но это остается главным.
Юлия Каленичина:
Доктор, что такое открытая реанимация? Хоть мы уже говорили об этом, но тем не менее это самый частый вопрос от родственников пациентов, да и от самих пациентов.
Филипп Шветский:
Я не сталкивался с этим термином.
Юлия Каленичина:
У вас этого нет?
Филипп Шветский:
Именно с этим термином. Я понял, о чем может быть речь, и посмотрел в интернете. Я так понимаю, что он пришел из педиатрии, акушерства и гинекологии, где встал вопрос нахождения матери с ребенком после родов, или когда он попадает в отделение реанимации либо во младенчестве, либо чуть старше. Наверное, там это более актуально и более обоснованно.
Что касается взрослой реанимации, то здесь вмешиваются вопросы и религиозные, и философские, и медицинские, и эпидемиологические. Однозначно ответить на этот вопрос – имеет ли возможность или может ли требовать родственник находиться – нельзя. У нас законодательно решен вопрос, что родственники могут в течение 24 часов в любой момент посетить и получить информацию. Но дальше мы сталкиваемся с тем, оправдано это или нет.
Я был в Китайской Народной Республике, и там, когда кто-то попадает в реанимацию, любой родственник обязан находиться 24 часа непосредственно с пациентом, но это у них и традиционно, и так как много народа, мало сотрудников, также может вмешиваться религия и философское отношение.
Оксана Михайлова:
Дело в том, что в стационарах Москвы идут открытые реанимации в подавляющем большинстве, не детские, а взрослые. Несколько лет назад это только вводилось, и когда мы стояли у истоков, было сломано очень много копьев, и я придерживалась Вашей точки зрения, тоже не понимала, что делать родственникам в реанимации, тут и соседние койки, и мешать сотрудникам выполнять обязанности, была куча вопросов. Но после того, как внедрили, и в нашей больнице открытая реанимация, положительный опыт, это неплохо. Просто надо с этим сталкиваться, чтобы иметь свое мнение.
Филипп Шветский:
Тогда врач должен руководить процессом, либо администрация, четкое руководство, четкая организация. И подход к родственникам, потому что неподготовленному человеку находиться в отделении реанимации, просто туда зайти...
Юлия Каленичина:
Чтобы не пришлось еще этому человеку помощь оказывать.
Филипп Шветский:
С их стороны возникает очень много вопросов. И мы сталкиваемся с юридической проблемой, то есть должны быть какие-то беседы, группа психологов, которая сейчас есть в больницах.
Оксана Михайлова:
Я думаю, что раз это несколько лет работает в Москве, эти вопросы решены. Скажите, что такое интубация и почему сразу после нее легче дышать?
Филипп Шветский:
Интубация – это заведение какой-то трубки в полый орган. Так как пациент попадает в критическом состоянии с нарушением работы органов системы, у нас синдромальный подход, и мы не только интубируем трахею с целью замещения потерянной функции дыхания, но интубируется и пищевод сразу же для выведения либо введения каких-то веществ в желудок, катетеризируются мочевыводящие пути, центральная вена. Грубо говоря, мы вводим в дырки свои медицинские предметы, но сразу же для мониторинга и для протезирования интубируем те органы, которые необходимы нам потом контролировать либо через них оказывать медицинскую помощь. Что касается интубации трахеи, это происходит на первичном этапе для дальнейшего проведения искусственной вентиляции легких.
Юлия Каленичина:
Вопрос от наших слушателей – как в реанимациях проводится профилактика пролежней? Понятно, что если человек долго лежит, особенно если он без сознания, ему сложно двигаться самому…
Филипп Шветский:
В зарубежной литературе описано, что 70% успеха излечиваемости больных в реанимации – это уход. Мы всегда забываем про младший медперсонал, который ухаживает, и тут включается помощь родственников, которые могут приходить, они совершенно спокойно могут справляться с уходом за пациентами, если их этому научить, и пациент лежит долго. Пролежни – это бич, и тут постуральный менеджмент, ранняя вертикализация пациентов, стараться по возможности придавать телу положение в пространстве. И чем чаще и больше это будет, тем лучше профилактика пролежней, тем быстрее будет выздоравливать пациента. Что касается и дыхания, и функциональной сердечной деятельности, эти же проблемы и у космонавтов, которые находятся в нефизиологичном состоянии. Также у пациентов реанимации происходят изменения. Реанимация – это наука и специальность с синдромальным подходом. Мы смотрим на единственную специальность, которая в рутине смотрит на человека и обязана смотреть в целом, то есть синдромальный подход. Дальше уже по нозологиям, с прогнозированием, с оценкой ситуации. Мы представляем человека в целом, как бы он вел себя в нормальной жизнедеятельности.
Оксана Михайлова:
Скажите, пожалуйста, по поводу сестер. Чем отличается медицинская сестра реанимационного отделения от медицинской постовой сестры в обычном отделении?
Филипп Шветский:
Я был младшим медбратом восьмого разряда, потом медсестрой в реанимации, но, не обижая постовых медсестер, для меня реанимационная медсестра, кроме того, что она должна иметь много сил, быть быстрой, веселой, молодой и красивой, она должна обладать наблюдательностью и способностью прогнозировать, во что это состояние выльется. В нашем отделении младший медперсонал этим обладает и оказывает очень большую помощь врачам. Но это должно быть у каждого специалиста. Разыгрывается большая шахматная партия, где надо знать все ходы наперед в борьбе с таким противником, как болезнь.
Юлия Каленичина:
В реанимации, как нигде, команда важна. Как вы работаете? Что за график работы у врачей реанимационного отделения? Есть ли у вас мгновения отдыха, чтобы перезагрузиться, и как это происходит?
Филипп Шветский:
Есть трудовой кодекс, а вы меня спрашиваете, как по-настоящему. В реанимации весь медперсонал не может себе позволить бросить все и уйти отдыхать, либо уйти на обед, потому что мы не знаем, что дальше будет. Реально это получается 30 минут, час в течение суток. Это если реально. Мы же еще говорим о том, что должен отдохнуть мозг, чтобы не думать, но это невозможно, то есть даже если ты где-то в другом месте, если мы говорим про реанимацию, если ты в операционной, куда-то тебе надо было выйти, твой мозг находится с пациентом, и при прибавлении других пациентов ты просто распределяешь ячейки и укладываешь.
Юлия Каленичина:
Пазлы своего мозга делишь на каждого.
Филипп Шветский:
И невозможно разрушить нейронные связи на этот момент, потому что это тогда выпадет из твоего внутреннего мониторинга. В реанимации есть дневные врачи, которые ведут пациентов, и это правильно. Есть пациенты, которые лежат достаточно долго, надо отслеживать очень много параметров, чтобы потом кумулятивно выдать продукт выздоровления или перевода в другое профильное отделение. А есть суточные врачи, что тоже правильно, не все могут выдержать и работать сутки в отделении, так же, как и у сестер. Кто-то сова, кто-то другая птица. Ночью – это тоже сложная работа, когда человек должен отдыхать и спать, адекватно выполнить свои обязанности. Как и везде разделяется на дневной персонал и на суточный. И я думаю, что это правильно, это надо оставлять.
Оксана Михайлова:
Как вы взаимодействуете с другими отделениями – хирургией, терапией?
Филипп Шветский:
На самом деле, это сложный вопрос, как внешнеполитический, как внутриполитический, как геополитический. Все-таки отделение анестезиологии и реанимации – это сердце больницы. Если оно будет не то что плохо работать, а не так продуктивно, то это скажется на всем организме полностью. Тут происходит сосредоточение продукта врачебной медицинской помощи со всех отделений. То есть взаимодействие происходит на законодательном и политическом уровне, как в большой семье, со всем психоэмоциональным фоном, где-то с хорошими эмоциями, где-то... В совокупности мы должны сделать все, чтобы была оказана помощь. Неважно, какими путями мы пойдем. И за это отвечает врач анестезиолог-реаниматолог, он последнее звено, которое будет отвечать на уровне врачебной помощи за пациента. И если больной погибает, то он тот, кто будет общаться с родственниками.
Юлия Каленичина:
Он и первое звено, и последнее. Доктор, каковы основные психологические аспекты работы реаниматолога?
Филипп Шветский:
В рамках одного исследования с Московским институтом психиатрии и наркологии нам надо было посмотреть, какой коллектив работает в анестезиологии и реанимации. Есть такие тесты Леонгарда-Шмишека, это не очень сложно, там есть 14 степеней разных психотипов, свойственных для людей, характеров, психотипов, и внутри есть степени акцентуации, то есть выраженности. Так вот, из 26 врачей отделения реанимации выделились все психотипы, 14, и степень нарушения нормальности была в крайних точках у всех. Психиатры сделали выводы – если бы был один психотип и эта крайняя точка, то коллектив бы развалился. Все немножко акцентуированы, но это настолько разнообразие психотипов, дополняют друг друга, и в итоге получается хороший результат. Психиатры сказали – можете работать.
Юлия Каленичина:
Дома врач анестезиолог-реаниматолог перестает им быть или дома тоже все время все держит под контролем, мониторит, и все надо знать?
Филипп Шветский:
Конечно, все рады помогать, но бесконечные внеклинические звонки от всех знакомых и родственников, которые постоянно преследуют всех врачей в любом обществе, заставляют вернуться обратно. От этого ни один врач не будет огражден, только если умрет сам или попадет в больницу, и то там достанут. А дома – нет, надо читать современную научную литературу, книжки, детей воспитывать. Тема выгорания, дистресса острая, анестезиологи и реаниматологи находятся на втором месте по суицидальным попыткам после психиатров, это данные научной литературы. Поэтому тема возможности снять стресс и как это сделать... Ведь ответственность за то, что происходит, ты уносишь не только домой, ты оставил больного, и то, что с ним может случиться, может произойти там. Есть такое понимание медицинского труэнтизма, оно широкое: врач, чтобы снять стресс, должен делать все, кроме медицины – писать стихи, танцевать, хоть что, но это никак не должно быть связано с медициной, через это может лежать путь спасения. Я сегодня пришел из бани, и патриарх российской и советской анестезиологии и реаниматологии Анатолий Петрович Зильбер написал монографию о бане, как правильно ходить в русскую баню. Там происходит выделение белков теплового и холодового стресса, если уже опускаться на молекулярный уровень, что защищает организм, а тем более анестезиолога-реаниматолога от агрессивных воздействий внешней и внутренней среды.
Юлия Каленичина:
Без бани Вы не обливаетесь холодной водой по утрам?
Филипп Шветский:
Нет, я сказал как пример. Можно делать все что угодно, только не думать о медицине.
Оксана Михайлова:
Скоро дачный сезон, и люди поедут то на рыбалку, то по грибы, то по ягоды. Все что угодно может там быть, и кто-то доводит себя до такого состояния, что попадает в реанимацию. Несколько советов, что нужно сделать, чтобы не довести себя до реанимации в дачный сезон, и что нужно иметь с собой, аптечку или что-то еще, минимум, который облегчил бы жизнь пациентам и работу вам.
Филипп Шветский:
Сбор аптечки, казалось бы, самое простое, но самое сложное. И надо было к чему-то прийти даже у себя дома. Можно иметь в машине либо дома дефибриллятор и набор для коникотомии, но человеку, который этим не занимается каждый день, очень сложно будет занести кинжал и разрезать горло своему родственнику либо товарищу, который находится рядом, если мы говорим про аллергию. Я думаю, что очень хороший вариант –автомобильная аптечка, которую можно дополнить антигистаминными препаратами, это супрастин. Везде продается карандаш с зеленкой, гормоны – можно, но адреналин надо хранить в холодильнике, во всяком случае, раньше так было. Кто это будет делать? Есть люди, которые страдают заболеваниями, они знают. Мы же говорим про общую массу, если вдруг что-то произошло. Поэтому я рекомендую всем иметь заряженный телефон, если нужно кому-то оказать помощь на улице. А если на природе, то знать хотя бы точку локации, где спутник может с тобой соединиться, и ты можешь вызвать помощь. А так, профилактика и грамотная жизнедеятельность.
Оксана Михайлова:
Не есть грибы поганки, волчью ягоду.
Юлия Каленичина:
Незнакомое лучше в рот не брать. Если на улице человеку стало плохо, прохожий может оказать какую-то помощь?
Филипп Шветский:
Не проходите мимо, может, этому человеку можно помочь, а если вы ему вдруг поможете, вы получите удовольствие, у вас выделятся эндорфины.
Оксана Михайлова:
Если не медик, как помочь?
Филипп Шветский:
Позвонить в скорую помощь. Но самая частая ошибка, что у нас показывается и в кинематографе, и везде – пытаются освободить дыхательные пути, чтобы человек дышал, и начинают еще больше прижимать, сдавливать, и человек вообще теряет способность дышать. Сейчас этому учат везде, в Боткинской больнице есть симуляционный центр, немедицинских работников приглашают, то есть надо наоборот взять за кончик подбородка, аккуратно, нежно вывести челюсть, чтобы если вдруг рвотные массы, не аспирировать их, повернуть голову на бок и остановиться. Надо посмотреть пульсацию сосудов, дышит, не дышит, сознание. Но в первую очередь вызвать скорую помощь. Самое частое – это судороги, где можно помочь, немножко вывести челюсть, не сдавливать ни в коем случае, не пытаться что-то туда запихнуть, и повернуть на бок и разогнуть шею.
Оксана Михайлова:
Чтобы человеку было проще дышать.
Юлия Каленичина:
Спасибо большое, Филипп Михайлович. До новых встреч.